Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

   -- А вот, видишь, есть такие люди, ученые, которые стараются все испробовать,-- пробовали и мышиное мясо и нашли, что оно невкусно. Все-таки есть его можно: китайцы вон едят.

   -- Они сами вам это рассказывали?

   -- Кто? Китайцы-то?

   -- Нет, другие-то...

   -- Ах, ученые! Нет, не сами. То есть сами же, пожалуй, да только в книгах, а не лично мне.

   Владимирко посматривал на брата крайне недоверчиво. Александр Васильич заметил это и сказал:

   -- Да вот, лучше всего, мы когда-нибудь сами поймаем мышь, сварим ее, да и попробуем, какой у ней вкус. Вкусной окажется -- съедим, а коли невкусная -- выбросим.

   Владимирко опять скорчил было прежнюю гримасу, но сейчас же и прояснился.

   --- А вы где будете мышь ловить? В подполье лучше; там их много: во какие!..-- показал он двумя пальцами.

   -- Можно и в подполье поймать.

   -- А вот уж таракана, так никто не съест: он с усищами...-- захохотал Владимирко.

   -- Я, брат, однажды съел таракана.

   -- Съ-е-ли? -- растянул удивленно Владимирко.-- Зачем съели?

   -- Да так, дурачился; хотел показать одной барыне, что можно и таракана съесть, не поморщившись, коли захочешь.

   -- Невку-у-сный? -- снова растянул Владимирко, отчаянно сморщив нос.

   -- Нет, ничего; почти никакого вкуса нет.

   -- Вы мертвого или живого съели?

   -- Мертвого.

   -- А живой в брюхе будет ползать?

   -- Нет. Он сейчас же переварится в желудке, так что от него и следов не останется.

   -- Какой вы смешной! -- сказал Владимирко.-- А я умею по-вороньи каркать,-- прибавил он вдруг.

   -- Ну-ка, каркни.

   Владимирко каркнул очень похоже.

   -- А вы умеете? -- спросил он у брата.

   Александр Васильич тотчас же приподнялся на постели, уморительно покачал головой, подражая вороне, и так; мастерски каркнул, что у Владимирки даже слюнки потекли. Он по крайней мере с минуту после этого смотрел брату в рот, признав себя решительно побежденным.

   -- А сороку...-- попросил он.

   Александр Васильич не менее мастерски изобразил ему и сороку, даже как-то особенно забавно подпрыгнул для этого несколько раз на постели. Тут уж Владимирко пришел в совершенный восторг и, как бы в знак начавшейся дружбы, вскарабкался на брюхо к брату.

   -- А ты умеешь, Саша, ракетки делать? -- спросил он с замирающим сердцем.

   -- Еще какие, брат, умею делать-то! -- засмеялся Александр Васильич.

   -- Врешь? -- допытывался Владимирко.-- А красный огонь... умеешь?

   -- И красный огонь сделаю.

   Красный огонь был для Владимирки своего рода демоническим призраком, преследовавшим его воображение с того последнего фейерверка, на котором он в первый раз увидел этот огонь.

   -- А ты как ракетки научился делать? -- спросил мальчуган с самым живым любопытством, причем его маленькое личико, обыкновенно довольно угрюмое, сияло полнейшим торжеством.

   -- Сперва прочел в книге, как делаются ракеты; после попробовал сам сделать, раза три испортил, а потом ничего, хорошо вышло.

   -- А книга эта у тебя есть?

   -- Нет, не взял с собой.

   -- А красный огонь тоже по книге научился делать?

   -- Тоже по книге.

   -- А из чего он, Саша, делается?

   -- Ты не. поймешь: в него разные вещи входят, все мудреные названия.

   -- Ска-а-жи, Саша!..-- уморительно упрашивал Владимирко,

   -- Ну... азотнокислый стронциан входит, бертолетова соль входит, сернистая сурьма...

   Лицо Владимирки мгновенно омрачилось: он смекнул сразу, хоть и смутно, что это уж не чета его селитре. "У-ух сколько!" -- подумал он с полнейшей безнадежностью приготовить красный огонь.

   -- А вот постой,-- сказал Александр Васильич, заметив на его лице эту безнадежность,-- вон там у меня в чемодане книга есть, в красном переплете, толстая такая... дай-ка ее мне сюда.

   Владимирко опрометью бросился к чемодану и мигом досгал оттуда книгу.

   -- Химия!-- не утерпел он не объявить громко, пробежав глазами заглавие.

   -- Да, химия,-- подтвердил Александр Васильич и стал перелистывать книгу.

   -- Что это значит "химия", Саша? -- полюбопытствовал Владимирко.

   -- Наука такая... Если выучишься ей, будешь знать, из чего, например, соль состоит,-- вот что к обеду подают,-- как железо получается, отчего оно ржавеет... одним словом, я расскажу тебе когда-нибудь об этом поподробнее, а теперь вот смотри, прочти вот здесь...

   "Славная, должно быть, книжка!" -- весело подумал Владимирко и с жадностью прочел указанное место, подтвердившее ему слова брата о составе красного огня.

   -- Ты дашь мне, Саша, почитать эту книжку... а? -- попросил он умильно.

   -- Возьми, да только ты ничего не поймешь в ней.

   -- Ничего, я почитаю...

   -- Почитай, почитай.

   -- А эти... как они называются?.. для красного-то огня... здесь нельзя достать? -- опять с замирающим сердцем спросил Владимирко.

   -- Отчего нельзя достать? В любой аптеке можно купить.

   Владимирко пришел было в неописанный восторг, но вдруг подумал о чем-то и омрачился.

   -- Без лекаря не дадут в аптеке...-- сказал он печально.

   -- Дадут и так,-- утешил его брат,-- без рецепта только ядовитые вещества не отпускаются, а эти продадут.

   -- А дорого, поди?

   -- Не особенно.

   -- Поди, три рубля, Саша?

   Три рубля всегда представлялись почему-то Владимирке роковой финансовой единицей, разбивавшей в прах все его планы и надежды.

   -- Эк куда хватил: три рубля! -- засмеялся Александр Васильич,-- разве несколько копеек.

   У Владимирки совсем повеселело на душе. Он бесцеремонно принялся тормошить брата, но при этом как-то нерешительно все поглядывал ему в глаза.

   -- Саша! А, Саша!..-- робко проговорил он, наконец.

   -- Что?

   Владимирко вдруг покраснел весь как рак, застыдился чего-то и мгновенно исчез из комнаты, оставив брата в полнейшем недоумении. Минуты через две он вернулся с какой-то бумажкой в руках, по-прежнему красный как рак, и робко всунул ее Александру Васильичу. Но едва тот стал развертывать бумажку, Владимирко закрылся халатиком, закричал: "Не читай при мне, Саша!" -- и убежал снова. Бумажка оказалась запиской, лаконически молившей: "Зделай мне севодни красной огонь". Прочитав ее, Александр Васильич расхохотался до слез.

   -- Володя! -- позвал он громко Владимирку, который, притаясь в соседней комнате, в углу, просто умирал от нетерпения.

   -- Володя! Поди же сюда! -- повторил Александр Васильич еще громче.

   Владимирко появился, наконец, в кабинете брата, но с таким сконфуженным и расстроенным лицом, что Александр Васильич и на этот раз не, мог удержаться от смеха, глядя на его комично съежившуюся фигурку.

   -- Ах ты, проказник этакий! -- сказал он, все еще смеясь, и притянул к себе Владимирку за обе руки.-- Делать, брат, нечего -- надо исполнить.

   Владимирко так и запрыгал на месте.

   -- Сегодня, Саша? а? Сегодня? а? -- приставал он к брату, обвив руками его шею.

   -- Сегодня, сегодня; вот только встану -- и распоряжусь.

   Владимирко захлопал в ладоши, порывисто чмокнул брата в щеку и опрометью удрал из комнаты. Ему, по всей вероятности, захотелось сейчас же поделиться своей неописанной радостью... кто бы под руку ни подвернулся первый.

   Прямым результатом этой нехитрой беседы было следующее: "наилюбезному камердинеру" стало в тот же день доподлинно известно, что у него были и мать и отец, только нехорошие, оттого что выбросили его на улицу; что они, может быть, потом и приходили посмотреть на своего сына, а он их не видал, или и видел, да не узнал. В этот же день "наилюбезный камердинер", к удивлению своему, узнал, что его следует называть "Ваней", а не "Ванькой", потому что он такой же мальчик, как и Владимирко. Вечером, около десяти часов, маленькая зала светловского флигелька осветилась на несколько минут ярко-красным огнем азотнокислого стронциана,-- и запиравший ворота работник, пораженный таким необыкновенным освещением в окнах хозяев, заглянув в одно из них, увидел торжественно сидящего на полу, на корточках, Владимирку, смотревшего с широко разинутым ртом на какую-то горевшую перед ним диковинку. Ночью же, когда все в доме спало крепким сном, совершилась никем не подмеченная тайна: Владимирко выложил на ладонь свою маленькую душу и отдал ее старшему брату...

   На другой день Александр Васильич с утра собрался с визитами к родственникам, которых у него оказывалось порядочное количество. Старик Светлов с этой целью предоставил в полное распоряжение сына свою только что пред тем подновленную пролетку: ему хотелось, чтобы его старший наследник показался в люди прилично. Когда, перед самым отъездом, Александр Васильич, совершенно уже одетый, вышел в залу, семья не могла наглядеться на своего новоприезжего члена: так наряден показался он ей, хотя и был, по-видимому, одет очень просто.