Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

   Но о детстве и первоначальном развитии характера Александра Васильевича Светлова, как и вообще о нем самом, мы намерены поговорить, при случае, подробно, в особой главе, как о главном действующем лице нашей истории.

   Около двух часов пополудни приезжий Светлов открыл, наконец, глаза и с приятностью потянулся. Александр Васильич отлично выспался и был в самом веселом расположении духа. В доме царствовала теперь невозмутимая тишина. Старики Светловы, утомленные отчасти радостью, отчасти хлопотами этого утра, тоже легли вздремнуть перед обедом; они рассчитали, что отдых даст им возможность вполне воспользоваться вечером, чтоб поговорить с сыном. Под влиянием тишины Александр Васильич только что стал впадать в раздумье, как вблизи от него кто-то робко сморкнулся. Он повернулся на другой бок и с удивлением увидел Владимирку. Мальчуган преважно восседал на кресле у письменного стола и смотрел во все глаза на брата, полуоткрыв, по обыкновению, рот. Он очень сконфузился, увидя, что брат проснулся, и стал было слезать с кресел.

   -- Постой, куда же ты? -- засмеялся Александр Васильич.

   Владимирко еще больше сконфузился, но остался на месте. Дело в том, что старики никак не могли уложить его спать в это утро. Как только сами они заснули, он на цыпочках пробрался в комнату брата,-- заглянув предварительно в щелку, спит ли тот,-- и все время, пока Александр Васильич спал, имел терпение просидеть, не шелохнувшись, на кресле, с любопытством разглядывая то спавшего брата, то вещицы его на письменном столе.

   -- Итак, Владимир Васильевич, здравствуйте! -- сказал ему старший брат, еще раз засмеявшись и протягивая руку.

   Владимирко робко слез с своих кресел и как-то нерешительно пожал протянутую ему руку.

   -- Мама еше спит и папа также,-- сказал он, очевидно желая оправиться.

   -- А ты разве не ложился спать?

   -- Нет, не ложился; я ночью лягу... Да мне и спать-то не хочется...

   -- Что же, брат, так? -- зевнул Александр Васильич,

   -- Не хочется...-- коротко ответил Владимирко и сам невольно зевнул, глядя на брата.-- У нас сегодня макароны будут,-- сказал он для храбрости.

   -- Значит, мое любимое кушанье,-- отлично! А еще что будет?

   -- Суп с колобками да тетерька, да еще мама крем сделает.

   -- Батюшки! какая роскошь: все мои любимые блюда. Да я просто объемся сегодня.

   -- А вы любите красную икру? -- спросил Владимирко, который был страшный охотник до всякой икры.

   -- Красную и черную, всякую люблю,-- засмеялся Александр Васильич к полному удовольствию брата. Последний, по поводу такого очевидного сочувствия его вкусам, решился даже осторожно присесть на кончик постели.

   -- А вы красную с луком любите? -- продолжал он выпытывать.

   -- Непременно с луком!

   -- И я тоже с луком люблю,-- окончательно повеселел Владимирко.-- А вот Ванька, так тот прямо у рыбы из брюха ест.

   -- Неужели?

   -- Ей-богу-ну, ест; он ее оттуда выдавливает. Мама ему не дает икры, так он, как с базару рыбу несет, и выдавит.

   -- Вот какой хитрец!-- рассмеялся Александр Васильич.-- Только зачем ты его называешь "Ванькой"? -- спросил он серьезно через минуту,-- разве тебя кто-нибудь зовет "Володькой"?

   -- Нет. Да его мама так зовет, и все так зовут...

   -- Значит, мама нехорошо делает. Зачем же его обижать, ведь он такой же, как и ты, человек, такой же мальчик.

   Владимирко широко раскрыл глаза: он еще от первого человека слышал, что его мама может что-нибудь "делать нехорошо", а его "наилюбезный камердинер" -- такой же мальчик, как и он сам.

   -- У Ваньки ни отца, ни матери не было,-- пояснил он в оправдание себя и мамы.

   -- Вот ты и опять так его назвал. Скажи: "У Вани".

   -- Ну, у Вани...

   -- Вот видишь ли ты, это неправда, что у него ни матери, ни отца не было. Нет такого человека на свете, у которого бы их не было; иначе он бы и родиться не мог,-- сказал Александр Васильич очень серьезно.

   -- Да ведь Ваньку-то на улице нашли,-- возразил Владимирко.

   -- Опять "Ваньку"! А еще мне писали, что ты его очень любишь...

   -- Ну Ваню, Ваню...-- конфузливо поправился Владимирко.

   -- Что ж такое, что на улице нашли? Все-таки у него и мать была и отец; только нехорошие, видно, люди они были, коли ребенка на улицу выбросили,-- заметил Александр Васильич.

   -- Зачем же они его выбросили?

   -- А уж этого я не могу тебе сказать. Это надо у них спросить.

   Владимирко задумался и несколько недоверчиво покосился на брата.

   -- У нашей Милашки тоже мать была, а отца не было,-- сказал он, как бы желая уяснить себе новую мысль.

   -- У какой это Милашки? Ах, да! у собаки... И у ней непременно отец был, только ты, видно, не видал как он к Милашкиной матери бегал.

   -- А к Милашке отчего же он не прибегал?

   -- Да он, может быть, и к ней прибегал, а ты не заметил.

   -- У воробья тоже отец и мать есть,-- сказал Владимирко, на этот раз уже не с вопросом, а совершенно утвердительно.

   -- И у воробья есть,-- подтвердил, в свою очередь, Александр Васильич.

   -- Смешно воробей скачет. Он -- вор.

   -- Это отчего?

   -- А как же? Они все овес из конюшни у лошадей воруют.

   -- Отчего же непременно "воруют"? Просто знают, что там овес есть, и прилетают клевать.

   -- А вот же в кухню не прилетают: я на окошко насыпал.

   -- Да в кухне всегда кто-нибудь есть, они и боятся.

   -- Нет, воробей -- вор,-- сказал Владимирко с убеждением.

   -- Значит, по-твоему, и голубь тоже вор?

   -- Нет, он не вор: он не так людей пугается.

   -- Стало быть, воробей только похитрее будет, а голубь к людям больше привык, все же, по-твоему, вор выходит.

   -- Голубя убивать нельзя...-- схитрил Владимирко.

   -- Да и воробья не следует убивать.

   -- А клопа?

   -- И клопа не следует убивать.

   -- А мама убивает клопов...

   -- Это еше не значит, что их следует убивать; а надо так сделать, чтоб в комнате они не разводились,-- держать комнаты чисто.

   -- Да они в диване сидят...

   -- Надо сделать, значит, чтоб их и там не было.

   -- Да голубь ведь чистая птица?

   -- Чистая, коли не запачкается.

   -- Да нет! не то...-- замялся Владимирко.

   -- А! знаю. Ну, чистая, чистая.

   -- А клоп чистый?

   -- И клоп чистый.

   -- Он пахнет.

   -- Что ж такое, что клоп клопом пахнет? И голубь пахнет голубем; ты понюхай-ка когда-нибудь.

   Владимирко на минуту задумался, и затем лицо его приняло самое лукавое выражение.

   -- А мышь... чистая? -- спросил он с очевидным коварством.

   -- Разумеется, чистая.

   -- Вот и врешь: мышь поганая! -- засмеялся Владимирко, торжествуя.

   -- Что же это значит "поганая"? --- смиренно схитрил, в свою очередь, Александр Васильич, прикидываясь, что не понимает значения этого слова.

   -- Поганая-то что значит? -- переспросил Владимирко, очевидно, затрудняясь ответом.

   -- Да.

   -- Ее есть нельзя...

   -- Как нельзя? Ты разве пробовал?

   -- Чего вы еще выдумали!

   Владимирко даже обиделся.

   -- Так как же ты говоришь, что есть нельзя, коли не пробовал?

   -- Мама говорит...

   -- А мама пробовала?

   Владимирко еще больше обиделся и сделал гримасу человека, которого начинает тошнить.

   -- Ну уж, чего вы говорите...-- сказал он несколько сердито.

   -- Так почему же ты думаешь, что мышь нельзя есть, коли никто не попробовал, можно ли ее, в самом деле, есть?

   -- А вы ели? -- оправился Владимирко.

   -- Я тоже не ел, только не потому, что ее нельзя есть, а потому, что у нее мясо невкусное, пахнет скверно жиром.

   -- А вкусное было бы -- съели?

   -- Съел бы.

   Владимирко повторил свою гримасу.

   -- А как же вы знаете, что она невкусная, когда и сами ее не ели? --спросил он лукаво.

   -- А вот, видишь, есть такие люди, ученые, которые стараются все испробовать,-- пробовали и мышиное мясо и нашли, что оно невкусно. Все-таки есть его можно: китайцы вон едят.

   -- Они сами вам это рассказывали?

   -- Кто? Китайцы-то?

   -- Нет, другие-то...

   -- Ах, ученые! Нет, не сами. То есть сами же, пожалуй, да только в книгах, а не лично мне.

   Владимирко посматривал на брата крайне недоверчиво. Александр Васильич заметил это и сказал:

   -- Да вот, лучше всего, мы когда-нибудь сами поймаем мышь, сварим ее, да и попробуем, какой у ней вкус. Вкусной окажется -- съедим, а коли невкусная -- выбросим.

   Владимирко опять скорчил было прежнюю гримасу, но сейчас же и прояснился.

   --- А вы где будете мышь ловить? В подполье лучше; там их много: во какие!..-- показал он двумя пальцами.

   -- Можно и в подполье поймать.

   -- А вот уж таракана, так никто не съест: он с усищами...-- захохотал Владимирко.

   -- Я, брат, однажды съел таракана.