Френсис Фицджеральд - Последний магнат
— Мне казалось, что затянуто.
— Порой и десяти футов много, а когда-то и две сотни — слишком коротко. Пришлите ко мне монтажера: я с ним поговорю, пока он не взялся за эту сцену. Зрители ее запомнят.
Пророчество изречено. Споры и вопросы бесполезны. Стар должен быть всегда прав — не «часто», а «всегда», — иначе вся постройка расползется, как сливочное масло в тепле.
Прошел еще час. Обрывки грез повисали в дальнем конце зала, их рассматривали, оценивали и отправляли дальше — либо служить мечтой для толп зрителей, либо сгинуть в небытии. В конце, как обычно, настал черед проб: хара́ктерный актер и девушка. После рабочего материала, идущего с жестким ритмом, пробы казались гладкими и отточенными; зрители в зале расслабились, Стар спустил ногу на пол. Мнения приветствовались. Кто-то из техотдела заметил, что не прочь сойтись с девушкой поближе, другие не выказали интереса.
— Она уже мелькала в пробах два года назад. Должно быть, крутится рядом с киношниками, да без толку. А старик недурен. Может, сыграет старого русского князя в «Степях»?
— Он по рождению и есть старый русский князь, — заметил шеф по отбору актеров. — Только он из красных, поэтому титула стыдится. Говорит, что князя играть точно не станет.
— На другое он не способен, — ответил Стар.
Включили свет. Стар, закатав жевательную резинку в обертку, сунул ее в пепельницу и вопросительно взглянул на секретаршу.
— Комбинированные съемки во втором павильоне, — напомнила она.
Комбинированные съемки — когда объект снимают на фоне движущегося изображения, проецируемого на задник хитроумным устройством, — задержали Стара не надолго. После этого он заглянул в кабинет Маркуса, где обсуждали идею снять «Манон» со счастливым финалом, и Стар лишь повторил ранее сказанное — что «Манон» и без счастливого финала благополучно делает сборы уже полтора века. Он упорно стоял на своем (в это время суток он бывал особенно убедителен), и противники перевели разговор на другое: не отрядить ли дюжину знаменитостей на благотворительный концерт для тех жителей Лонг-Бич, кто после землетрясения остался без крова. Следуя порыву, пятеро из них тут же собрали пожертвований на двадцать пять тысяч — однако щедрый жест, лишенный того сострадания, какое испытывает бедняк к бедняку, мало походил на милосердную помощь.
Позже, в кабинете, Стара ждало сообщение от окулиста, к которому он отправил Пита Завраса: зрение у оператора оказалось 19/20 — почти идеальное; письменное заключение оформлено, Пит пошел делать копию. Стар торжествующе прошелся по кабинету, сопровождаемый восхищенным взглядом мисс Дулан. Заглянул принц Агге — поблагодарить за прогулку по съемочным площадкам; во время беседы позвонил продюсер очередного фильма и в завуалированной форме сообщил, что сценаристы, супруги Тарлтон, «обо всем прознали» и собираются уходить.
— Хорошие сценаристы, — объяснил Стар принцу Агге. — Здесь такие редкость.
— Как, вы ведь можете нанять любого! — удивился тот.
— Мы и нанимаем, однако стоит им сюда попасть — они резко портятся, так что работаем с кем можно.
— Например?
— С теми, кто примет нашу систему и не сопьется. Здесь кого только нет — отчаявшиеся поэты, драматурги-однодневки, студентки колледжей. Мы даем им сюжет на двоих, а если дело замедляется — ставим еще двоих, отдельно. У меня бывало по три независимых пары сценаристов на одном сюжете.
— И им это нравится?
— Если узнают — нет. Никто из них не гений, другими путями толку не добиться. Эти Тарлтоны — муж и жена с восточного побережья, неплохие драматурги-соавторы. Обнаружили, что работают над сценарием не одни, и пришли в ужас — наверняка скажут, что система нарушает их чувство единства.
— А чем создается единство?
Стар помолчал, не меняя серьезного выражения лица, лишь чуть блеснули глаза.
— Единство — это я, — ответил он. — Приезжайте еще.
Он встретился с Тарлтонами. Говоря о том, что доволен их работой, Стар обращался к миссис Тарлтон, словно за машинописными буквами сумел различить ее почерк. Доброжелательным тоном он сообщил, что снимает их с фильма и переводит на другой — где больше свободы и меньше спешки. Как он частично и предвидел, сценаристы запросились остаться на том же проекте: здесь был шанс скорее попасть в титры, пусть и вместе с другими. Стар отозвался о системе как о прискорбно грубой, нацеленной на выгоду; он не упомянул лишь о том, что сам ее и изобрел.
После отбытия сценаристов на пороге возникла торжествующая мисс Дулан.
— Мистер Стар, та женщина, с серебристым поясом, ждет на проводе.
Стар в одиночестве прошел в кабинет и, сев за стол, с замиранием сердца поднял трубку. Он не знал, чего хочет, не обдумывал никаких планов — не то что с делом Пита Завраса. Изначально он собирался лишь узнать, не принадлежат ли незнакомки к актерскому цеху: девушка ведь могла профессионально загримироваться под Минну Дэвис, как он сам когда-то велел загримировать молоденькую актрису под Клодетт Колбер и снять в тех же ракурсах.
— Здравствуйте, — произнес он.
— Здравствуйте.
Пытаясь в коротком удивленном слове расслышать отзвук вчерашнего трепета, он почувствовал накатывающий ужас, который пришлось стряхнуть усилием воли.
— Вас не так-то легко найти. «Смит» — и недавний переезд, большего мы не знали. И серебристый пояс.
— Да, — ответил голос — озадаченный, слегка нервный. — На мне вчера был серебристый пояс.
И теперь — что?..
— Кто вы? — В голосе послышалась нотка задетой обывательской гордости.
— Меня зовут Монро Стар.
Пауза. Его имя никогда не указывали в титрах — ей могло потребоваться время, чтобы соотнести.
— А, конечно. Вы были мужем Минны Дэвис.
— Да.
Что за игры?.. Вновь нахлынуло ночное видёние — четкое, вплоть до оттенка светящейся, словно фосфоресцирующей кожи, — неужели все кем-то спланировано?.. Не Минна и все же Минна…
Порыв ветра взметнул занавеси, зашелестели на столе бумаги, и сердце слабо сжалось от ощутимой яркости царящего за окном дня. Что будет, если выйти сейчас, увидеть ее вновь — лицо, словно скрытое звездной вуалью, и твердые губы, созданные для дерзкого и беспомощного человеческого смеха…
— Я хотел бы с вами встретиться. Приглашаю вас на студию — придете?
Опять молчание — и отказ.
— Думаю, мне не стоит этого делать. Извините.
Извинение было явно формальным — отставка, пощечина напоследок. На помощь Стару пришло банальное тщеславие, придавшее ему настойчивости.
— Мне нужно вас видеть. Есть причина.
— Ну… боюсь, что…
— Может, я приеду к вам?
Вновь пауза — уже не от сомнений, просто чтобы подобрать слова.
— Вам не все известно, — наконец произнесла она.
— Да, вероятно, вы замужем. — Он сделался нетерпелив. — Не имеет значения. Я приглашаю вас открыто — берите с собой мужа, если есть.
— Это… совершенно невозможно.
— Почему?
— Я и на разговор-то зря согласилась, но ваша секретарша настаивала… Я подумала — может, я вчера что-то обронила в реку и вы нашли…
— Мне очень нужно вас увидеть, на пять минут.
— Предложить сняться в кино?
— Нет, об этом я не думал.
Повисла длинная пауза — он даже решил, что девушка обиделась.
— Где с вами встретиться? — вдруг спросила она.
— Здесь? Или приехать к вам?
— Нет, где-нибудь на улице.
Стар вдруг растерялся. Дома, в ресторане… Где люди встречаются? Дом свиданий? Коктейль-бар?
— Я приду в девять, — добавила она.
— Я не могу, к сожалению.
— Значит, забудьте.
— Тогда хорошо, в девять, но можно ближе к студии? На бульваре Уилшир есть закусочная…
Было без четверти шесть. В приемной ждали двое посетителей, встречу с которыми Стар откладывал день за днем: к этому часу накапливалось утомление, а дело было не таким важным, чтобы себя пересиливать, но и не таким мелким, чтобы вовсе отказаться от разговора. В очередной раз передвинув встречу, Стар посидел недвижно за столом, думая о России — не столько о самой стране, сколько о фильме на русском материале, который сейчас поглотит безысходные полчаса его времени. Он знал, что Россия богата сюжетами — даже если не считать главного из них, — и по его указанию целая бригада сценаристов и историков разрабатывала тему уже год, однако ни один сюжет не давал желаемого тона. Стар видел явную параллель с историей первых тринадцати штатов Америки — а в сюжете то и дело всплывали ненужные мотивы, грозящие лишними осложнениями. Он не собирался очернять Россию и честно хотел остаться к ней справедливым, но фильм при этом неотвратимо превращался в головную боль.
— Мистер Стар, к вам мистер Драммон, мистер Кирстофф и миссис Корнхилл по поводу русской картины.
