Михаил Булгаков - Том 9. Мастер и Маргарита
Комаров. Ну, давай, давай.
Сталин. Сам можешь прочитать. Письмо открытое. (Подает несколько листков Комарову).
Комаров (заглянув осторожно в листки). Забирай обратно свое письмо. Ну тебя к Богу! (Дает листки Сталину.) Слушай, Иосиф, серьезно тебе говорю, брось с прокламациями возиться, погибнешь!
Сталин. Что ж теперь отказываешься?
Комаров. Спасибо тебе! Я вовсе не желаю, чтобы меня тоже по шее попросили. Я в университет переходить собираюсь. Да ты спрячь, спрячь.
Сталин. Какой риск для тебя? По коридору пройти, отдать ему. И ничего говорить не надо. Он знает. Скажи — от Иосифа, и всё.
Комаров. Бессмыслица это все, вот что.
Сталин. А, нет, постой, постой, тогда выслушай. Я тебя давно знаю: что можно о тебе сказать? Подумаем. Первое, что ты человек порядочный. Загибай один палец. И конечно, если бы было не так, я бы не стал тебя просить. Второе: ты человек, безусловно, развитой, даже я бы сказал на редкость развитой…
Комаров. Ишь ты как…
Сталин. И наконец, последний палец, третий: ты начитанный человек, что очень ценно. Итак: неужели при этих твоих блестящих качествах не понимаешь, что долг каждого честного человека в стране всеми мерами, хотя бы слишком скромными мерами, бороться с тем гнусным явлением, благодаря которому задавлена под гнетом, живет в бесправии многомиллионная страна, в которой зверским образом душат и эксплуатируют рабочих? Как имя этому явлению? Ему имя ― самодержавие. И вот на этих листках и горят в конце простые, но значительные слова ― долой самодержавие.
Комаров. Аминь! Прячь листки, передавать не буду.
Сталин. Так. В этом разговоре выяснилось еще одно твое качество — ты человек упорный. Кроме того, ты может быть, подумал, что я тебя агитирую? Ни в коем случае. И прошу тебя еще выслушать вот что. Я забыл сказать, что ты хороший товарищ. Ведь ты должен сообразить, что я сейчас с Герасимом видеться ни в коем случае не должен и вообще я исчезаю с горизонта. А дело спешное, дело срочное. Что же тебе стоит помочь в этом случае?
Комаров. Много их?
Сталин. Десять штук всего.
Комаров. Хорошо письмецо!
Сталин. Они на тонкой бумаге напечатаны.
Комаров. Давай! Герасим-то меня не подведет?
Сталин. Мне веришь?
Комаров. Верю.
Сталин. Головой отвечаю за Герасима (Ну, позволь мне сказать тебе благодарственное слово). Да он знает, я ему сказал, что через тебя передам.
Комаров. Здравствуйте! Это ловко!
Сталин. Ничего мудренного. Не по почте же их посылать или через служителя. Ясное дело, через кого-нибудь из товарищей.
Комаров. Ну и ну.
Сталин. Ну, позволь мне сказать тебе слово благодарности.
Комаров. Не нужно мне речей больше!
Сталин. Ты думаешь, что я тебе вторую пачку всучу? Нет, нет. А вот что я хотел тебе сказать. Шесть лет мы протирали штаны на одной парте. И теперь настало время расстаться. Так желаю тебе всего хорошего в жизни. И по-моему, нечего тебе сидеть в этой поповской лавчонке… Уходи в университет…
Послышались шаги.
Ну-ка уходи, уходи…
Комаров тихонько убегает.
Прощай!
Входит служитель. Он слегка выпивши. В руках у него пальто.
Служитель. Извольте получить ваше пальто, господин Джугашвили. В одном кармане носовой платок. В другом карандаш. Прошу проверить. Все цело.
Сталин. Я вам доверяю безусловно.
Служитель. С вас бы на полбутылки, господин Джугашвили, по случаю праздника и печального события. Потому что вы теперь вольный казак, все пути для вас закрыты. Надо бы выпить.
Сталин. Я с удовольствием, но, понимаете, ни копейки нету. Верите?
Служитель. Верю. Папироски нету ли?
Сталин. Папироску пожалуйста. Вот полдесятка на память.
Служитель. Покорнейше благодарю. И, господин Джугашвили, извините, велено мне передать, чтобы вы помещение семинарии немедленно покинули. Отец Ректор уж очень раздражен.
Сталин. Да сидеть здесь, собственно, незачем. Прощайте, Варсонофий!
Служитель. Счастливого пути! (Уходит.)
Сталин один, стоит некоторое время в задумчивости, потом уходит.
Занавес
Служитель. Как это вы его аминем резанули! А?.. Двадцать лет служу в семинарии, но, истинный Бог, ничего еще подобного не видел. Да… Ну за то, конечно, и вам — аминь. Куда ж с такой бумагой, как вам выдали, деваться?
Сталин (вынув билет). Стало быть, это вредная бумага?
Служитель. Хуже трудно выдумать.
Сталин. Значит надо ее разорвать.
Занавес
Картина вторая
Ноябрьская ночь. Ненастье.
Невестка. Чего грустить, Порфирий?
Порфирий. Нож сломался. Вот горе. Вычли (три рубля) один рубль. И все мне в жизни неудача да неудача!
Невестка. Рубль? Ай, ай! Бедный. Хочешь поесть?
Порфирий. Человек всегда хочет есть. А я такой несчастный, что мне и есть не хочется. Рубль… Чего на рубль не сделаешь. Большая сумма ― рубль.
Невестка уходит. Стук.
Кто там?
Сильвестр. Это я. Открой.
Входит Сталин в башлыке[8].
Входите, входите… Идите в эту комнату, отдохните. Ты чего такой грустный?
Порфирий. А с чего мне танцевать?
Сильвестр. Зачем так зло отвечаешь? Грубишь? Я к тебе с добром, а ты…
Порфирий. Ну, оштрафовали! Ножик сломал…
Сильвестр. Пополам?
Порфирий. Кончик…
Сильвестр. Сколько вычли?
Порфирий. Рубль…
Сильвестр. С кем не бывало!
Порфирий. Мне рубль нужен.
Сильвестр. Кому не нужен!.. Вот что, Порфирий… Тут важное дело… Тут ко мне пришел знакомый…
Порфирий. Я не слепой… Видел…
Сильвестр. А почему ты не спросил, кто он такой?
Порфирий. А зачем я буду вмешиваться в чужие дела? Вижу, пришел тайно, мне ничего ты не говоришь, я и не вмешиваюсь.
Сильвестр. Почему говоришь — тайно? Мой знакомый, навестил меня…
Порфирий. Тайно пришел. Не хотел лицо показывать.
Сильвестр. Ну, хорошо, брат мой Порфирий! Ты прав. Он пришел тайно, но принять его нужно хорошо. Он человек образованный.
Порфирий. А зачем он приехал к нам?
Сильвестр. Ну, хорошо, брат мой. Ты честный человек, я это знаю и доверю тебе тайну. Ты помнишь, как худо нам жилось в деревне. Разве не издевался на отцом проклятый Такаишвили?
Порфирий. Он над всеми издевался.
Сильвестр. Вспомнить не могу без боли — рубль, один рубль задолжала ему наша семья, и за это он отнял у нас последний котел! А в нем мать пищу варила детям! Разве такие вещи может вспомнить человек без того, чтоб у него не вздрогнуло сердце? Разве вообще может человек такую обиду забыть?
Порфирий. Наша семья плохо жила. Обижали нас все.
Сильвестр. Всем беднякам плохо жилось и плохо живется, потому что власть в руках помещиков-дворян. И пьют они кровь из бедняков, и остановить их никто не может. Да чего там в деревне? А рабочим у нас на заводе у Ротшильда хорошо живется?
Порфирий. Вайнштейн — зверь.
Сильвестр. А Тер-Акопов у Манташова не зверь? Эх, Порфирий! Худо, худо живется беднякам на нашем болоте. Истязают рабочего все хозяева, а при них как цепные собаки приказчики. Штрафами в могилу загонят. Беззаконие, беззаконие властвует над нами, брат мой!
Порфирий. За кончик ножа — взяли кровный мой рубль! Я подставил деревяшку, иначе мне бы руку отрезало. Неужели рубль дороже моей руки?
Сильвестр. Так всегда было и будет, пока сами не восстанем против помещиков, заводчиков и царя!
Порфирий. Ты смотри ― тише говори…
Сильвестр. Да… да… так вот — человек этот приехал из Тбилиси для того, чтобы всех объединить на борьбу…
Порфирий. Против царя?..
Сильвестр…и мы ему должны помочь. Знай, он победит! Но молчи обо всем, что я тебе сказал и скажу. Поклянись!
