Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Деврё усмехнулся; усмотрев в этом поощрение, Тул подмигнул и продолжил шепотом:
– Так вот, после бала, знаете ли, он проводил ее домой и, говорят, поцеловал у крыльца… в обе щеки, клянусь Бахусом… а ведь, если бы он не имел на это права, от него бы только мокрое место осталось.
– Ого! Эта девица – истинная христианка, сразу подставляет вторую щеку. А что на это говорит майор?
– Когда это случилось, майор как раз открыл дверь. Он пожелал лейтенанту О’Флаэрти доброй ночи, а наутро явился к нему на квартиру. И говорят, все прошло благополучно… клянусь Юпитером, ну и дела.
И в комнату вошла, с фарфоровой чашей на подносе, миссис Айронз.
Глава LXIX
Об еще одном урагане, разразившемся в гостиной капитана Деврё, и о том, как с миссис Айронз приключилось в постели удушье
Прекрасная миссис Айронз поместила на стол фарфоровую чашу с серебряной разливной ложкой и два парадных бокала; потянуло тонким ароматом лимона и старого солодового виски, и Деврё наполнил свой стакан, а Тул – свой; маленький доктор продолжал болтовню, а Деврё время от времени вставлял реплику, а под конец спел песню. Слова этой баллады были непритязательны, но волшебная мелодия приятна, равно как и голос певца:
Звезда в вышине — Милая мне, Любимая мной всегда. Чиста, одинока, Мой путь издалека Одна направляет звезда. Ночь холодна, Тиха и темна, Но мне и заботы нет. Свет счастья льет Звезды восход — Она мне шлет привет. В трудном пути Легко мне идти: Отрадно звезды свеченье. В синеве ночной Звезда со мной, Желаний суля исполненье. Иду я так Сквозь холод и мрак — Вперед и вперед, сквозь ненастье. Но вот беда — Зайдет звезда, Настигнет меня злосчастье. Радость, печаль — Стремлюсь я вдаль, Навстречу судьбе любой. Рассвет иль закат, Лучист твой взгляд — Звезда, я иду за тобой!Несколько минут длилось безмолвие. В серебряных нотах песни прозвенело пророчество, и Тул отчасти его понял. И доктор, сам певец и любитель музыки, на несколько секунд застыл, а потом с улыбкой вздохнул и потихоньку смахнул слезу; он с живостью похвалил и песню, и исполнителя и снова вздохнул, не выпуская из рук бокала. Деврё тем временем отдернул оконный занавес и стал всматриваться в темноту за рекой, где стояли Вязы; быть может, он пытался разглядеть там одинокий дальний огонек… свою звезду… ныне потускневшую и скрытую за грозовыми облаками. О чем бы ни размышлял капитан, когда он обернулся, стало ясно, что хандра снова им овладела.
– Проклятый пунш! – На самом деле капитан выразился еще крепче. – Вы, как настоящий Мефистофель из пьесы… явились ко мне в час уединения, чтобы увлечь к погибели. Не иначе как дьявол послал вас погубить мою душу, но не удастся. Вам надобно пить?.. Я дам вам глоток… глоток воздуха; он охладит вас. Пейте сколько душе угодно.
Капитан, к ужасу доктора, поднял раму, и чудовищный снежный вихрь ворвался и закружился в комнате. Потухли свечи… взметнувшись к потолку, захлопали портьеры… раздался оглушительный стук дверей… в воздухе замелькали бумаги и уж не знаю что еще; с головы Тула едва не вспорхнул парик.
– Эй… эй… эй! Послушайте! – задыхаясь, крикнул доктор; кудри парика лезли ему в глаза и рот.
– Прочь, чернокнижник… искушение, прочь… отыди, Мефистофель… вон, проклятый котел! – прогремел капитан; и в самом деле, веселящая чаша полетела через открытое окно в морозную слякоть; сквозь рев бури слабо послышался звон фарфора.
Тул стоял в темноте, под порывами ветра, и ругался как извозчик.
– Слава богу! Избавился, – продолжал Деврё. – Я спасен… но вас благодарить не за
