Избранные произведения - Пауль Хейзе
— Сейчас, — подгоняла мысль, — сейчас! Иначе будешь смешон; станешь посмешищем навсегда.
— Что ж, будем посмешищем, — твердо возразил он и отпустил ее руку.
Тут в душе его раздался громкий язвительный смех: «Воплощение добродетели! Воплощение добродетели!»
Презрительно обернувшись, он бросил через плечо: «Адепты прелюбодеяния!»
Опасная игра! Тропа, ведущая в никуда! Куда теперь податься только что зародившемуся блаженству? Сумеет ли оно себя защитить? Праздные вопросы; во всяком случае, свою задачу он видел не в том, чтобы ставить подножки блаженству.
ВНЕЗАПНЫЙ КОНЕЦ
Сретенским утром, когда люди, по обыкновению, приветствуют первые, еще не раскрывшиеся почки, он, как всегда, отправился к ней.
— Мой муж в кабинете. Не хотите ли составить ему компанию, пока я закончу уборку?
Он оторопел. Она заговорила по-новому! Отсылает меня к своему мужу! Неужели призналась ему во всем? Предстоит выяснение отношений? Пусть так; послушаем. Я так устроен, что в любой момент могу прямо смотреть в глаза каждому.
Войдя в прокуренный кабинет, он успокоился: судьи столько не курят.
— А, это вы. Заходите, прошу вас, — послышался радушный голос. — Взгляните-ка, книготорговец опять прислал мне сочинение философа-женоненавистника. Я полагаю, вы не разделяете его точку зрения? Каково вообще ваше мнение о женщинах?
Трудный вопрос! Щекотливая тема! Но лучше уж пусть тебя схватят за фалды теории, чем за собственное горло; фалды не так чувствительны. Суд над женщинами протекал мирно, в достойном ключе; обе стороны обменивались вполне пристойными мыслями, взвешенными суждениями и добровольными признаниями.
— Без женщин вообще нельзя прожить, — в пылу восхвалений прекрасной половины человечества бросил неосторожную фразу Виктор.
— Но каждый должен жить со своей собственной женой, не так ли? — сухо заметил наместник.
Это что? Намек?
Некоторое время спустя, когда они определили границы женских возможностей и Виктор посетовал на широко распространенное, в том числе и среди женщин, постыдное мнение, будто роль молодой женщины в пьесе может сводиться только к роли любовницы, госпожа Вюсс осторожно открыла дверь.
— Извините, господа, если помешала вашей ученой беседе, — нерешительно и тихо сказала она. — Не беспокойтесь, я сейчас уйду.
Она мелкими шажками подошла к книжному шкафу и, грациозно присев, стала рыться в фолиантах, время от времени откидывая назад непослушные локоны; затем, держа в руках книгу, легко и пружинисто поднялась.
— Ну вот, я избавляю вас от своего присутствия, — утешила она их, пугливо, на цыпочках покидая кабинет.
— Во всяком случае, эту свою роль они играют неплохо, и в жизни, и на сцене, — ухмыльнулся наместник.
Вскоре после этого раздались мягкие вступительные аккорды рояля, и зазвучал ее чистый голос. Виктор слушал с замиранием сердца.
— О Господи, — выдохнул он, — как это прекрасно, как чисто и благородно!
По его щекам внезапно покатились слезы, он торопливо вскочил и повернулся лицом к книжному шкафу, словно заинтересовавшись чем-то.
— Никак не могу с вами согласиться, — возразил наместник, — что поет она чисто и хорошо; я полагаю, вообще нельзя браться за произведение, которое тебе не по плечу, которое ты не можешь исполнить как следует.
Он хотел вернуть разговор в прежнее русло, но Виктор был так захвачен голосом невидимой певицы, что ничего больше не замечал.
— Скорей бы она кончила! От ее пения сердце разрывается.
Наконец она перестала петь, и ему удалось подобающим образом проститься.
— Приходите завтра вечером на чай, — настойчиво уговаривала она Виктора, пока он держал ее руку в своей, — не будет никого, кроме вас и моего мужа; моя скромная особа не в счет, с ней вам придется смириться. Будут сбитые сливки, — многозначительным шепотом добавила она. Сказано это было таким тоном, как будто сливки являли собой главную притягательную силу вечера. — Итак, до завтра! — повторила она, грозя пальчиком. — Я на вас рассчитываю.
А сейчас? Заметил ли что-нибудь наместник или ничего не заметил? Никогда не знаешь, что у этого самодовольного паши на уме. Что ж, если заметил что-нибудь (замечать многое тут ни к чему), тем лучше, не надо будет секретничать, отпадет необходимость в нелепой исповеди. Все идет как надо; именно так ему это уже давно представлялось: дружный брак втроем, в котором он уступал своему верному наместнику тело Имаго, а тот в благодарность за это оставлял ему ее сердце и душу. Таким образом, ни один из них не чинил вреда другому. Первая половина дня принадлежит ему, Виктору, все остальное время — наместнику. Кому-кому, а ему никак нельзя жаловаться на то, что при дележе он остался в накладе. Значит, завтра вечером будет заключен тройственный союз. «За чашкой сбитых сливок», — шутливо подсказал разум. — «Неужели чашка сметаны хуже стакана вина? Или для заключения честного союза нужен яд?» Довольный собой, он сравнил эти сливки с другими, теми, которые она ела несколько месяцев назад у госпожи Келлер. Многое с тех пор изменилось, Виктор, разве нет? Презрительное равнодушие тогда и нынешняя сердечность! А ведь мы только в начале пути. О, блаженство надежды!
Он весело бродил по улицам города, тихо напевая про себя, и размахивал руками, словно дирижировал небесным оркестром.
И тут ему встретилась госпожа Штайнбах.
— Зайдите сегодня вечером ко мне, — проходя мимо, резко, чужим голосом сказала она. — Мне надо с вами поговорить.
Расстроенный, точно попав под холодный ливень, он поплелся дальше. Но уже без музыкального сопровождения. «Мне надо с вами поговорить». И хотя он понятия не имел, о чем пойдет речь, но подозревал, что ничего приятного его не ждет. Когда кому-то с кем-то «надо поговорить», редко услышишь что-либо утешительное. Ну да ладно; стряхну все с себя, как утка стряхивает воду. Мои радости и беды зависят только от Тевды-Имаго. А с ней дела сейчас обстоят как нельзя лучше.
— Не смешите людей, — строго и холодно встретила его госпожа Штайнбах, не поднимая глаз.
Лицо его омрачилось досадой.
— Чем?
— Не притворяйтесь, пожалуйста; вы отлично знаете, что я имею в виду.
— Извините, что я вам прекословлю. Я никогда не притворяюсь и не имею представления, что вы имеете в виду.
— Ну, тогда я скажу: вашим нелепым и безответственным поведением у господина директора Вюсса и его жены.
— Могу я узнать, что дает вам право называть мое поведение нелепым и безответственным?
— Но разве не нелепо обременять любовными излияниями замужнюю женщину, которая в вашей любви не нуждается, которая к вам совершенно равнодушна и у которой вы можете вымолить разве что крохи сострадания? Признайтесь, что это нелепо! Безответственным, или, если это слово кажется вам слишком резким, ненадлежащим я называю то, как вы пытаетесь втиснуться между двумя порядочными, верными своему долгу супругами; к счастью, без всякого успеха.
Он густо
