Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
— Сожалею, что нагнал на вас скуку.
— О, нет — ну, если не считать того момента, когда вы начали рассказывать о том, как вам было плохо от того, что вы не могли танцевать с дамами, для которых играли.
Он возмущенно поднялся.
— А у вас довольно злой язык!
— Простите меня, — сказала она, рассмеявшись, — но я не привыкла к мужчинам, потчующим меня историями своих жизненных амбиций — особенно живущим такой сверхидеальной жизнью.
— Почему же? Чем обычно услаждают ваш слух мужчины?
— Ну, они говорят обо мне, — она зевнула. — Они говорят мне, что я — воплощение молодости и красоты.
— А что говорите им вы?
— А я молча соглашаюсь.
— И каждый мужчина говорит вам, что любит вас?
Ардита кивнула.
— А почему бы и нет? Вся жизнь вертится вокруг единственной фразы: «Я люблю тебя».
Карлиль рассмеялся и сел.
— Совершенно верно. Неплохо сказано. Вы придумали?
— Да — ну, точнее, я на это наткнулась. Это не важно. Просто это мудро.
— Это типичное выражение вашего класса, — серьезно произнес он.
— О, нет, — быстро перебила она, — не начинайте снова лекцию об аристократичности! Я не люблю людей, которые говорят о чем-то серьезном по утрам. Это — легкая форма безумия, что-то вроде «послезавтрачных» приступов. Утром нужно либо спать, либо плавать, либо вообще ничего не делать.
Через десять минут они широко развернулись, собираясь пристать к острову с севера.
— Что-то тут не так, — глубокомысленно заметила Ардита. — Вряд ли он хочет просто бросить якорь у этих скал.
Они шли прямо на скалу высотой футов сто с лишним, и только когда до камней оставалось не больше пятидесяти ярдов, Ардита увидела цель. И захлопала в ладоши от удовольствия. В скале была расщелина, совершенно скрытая нависавшим сверху каменным козырьком, и через эту щель яхта прошла в узкий канал, где мягко плескалась кристально чистая вода, окруженная высокими серыми стенами. А затем они бросили якорь в зелено-золотом мирке — залитой солнцем бухте, где вода казалась застывшим стеклом, а по берегам росли небольшие пальмы. Все вместе напоминало зеркальные озера и игрушечные деревья, которые дети ставят в песочницах.
— Чертовски неплохо! — возбужденно воскликнул Карлиль. — Видно, маленький пройдоха прекрасно знает этот угол Атлантики!
Его эмоции были заразительны, и Ардита тоже возликовала.
— Это самое что-ни-на-есть лучшее убежище!
— О, Господи! Да это же остров из книжки!
На золотую гладь воды была спущена шлюпка, и они пошли к берегу.
— Пойдемте осмотрим остров, — сказал Карлиль, когда шлюпка уткнулась носом в мокрый песок.
Бахрома прибрежных пальм была окаймлена целыми милями ровного песка. Они пошли вглубь острова, на юг, миновали кромку тропической растительности на жемчужно-сером нетронутом пляже, где Ардита сбросила свои коричневые спортивные туфли — как видно, она сознательно избегала носить чулки, — и продолжили путь по берегу. Затем, не торопясь, они вернулись на яхту, где неутомимый Бэйб уже успел приготовить для них ланч. Он выставил часового на вершине утеса, чтобы присматривать за морем со всех сторон — хотя у него и были большие сомнения по поводу того, что вход в ущелье был хорошо известен, так как он никогда не видел карты, на которой этот остров был бы обозначен.
— Как его имя, — спросила Ардита, — я имею в виду остров?
— Он никак не называется, — рассмеялся Бэйб, — это просто остров, и все.
Поздним вечером они сидели на верхушке скалы, опираясь на огромные валуны, и Карлиль рассказывал ей о своих дальнейших планах. Он был уверен, что к этому времени погоня уже началась. По его оценке, общая сумма куша, который они урвали и о котором он все еще избегал с ней говорить, составляла около миллиона долларов. Он рассчитывал отсидеться здесь несколько недель, а затем направиться на юг, избегая оживленных судоходных маршрутов, обогнуть мыс Горн и направиться в Перу, на Калао. Детали вроде топлива и провизии были полностью за Бэйбом, который, кажется, проплыл эти моря во всех ипостасях, начиная с юнги на судне с кофе и заканчивая первым помощником на бразильской пиратской посудине, шкипер которой был давным-давно повешен.
— Если бы он был белым, он бы давно уже стал латиноамериканским королем, — категорически заявил Карлиль. — Что касается ума, то на его фоне Букер Т. Вашингтон выглядел бы законченным болваном. В нем собрана хитрость всех рас и национальностей, кровь которых течет в его венах, а их не меньше полудюжины, или я — лгун! Он обожествил меня потому, что я — единственный человек на свете, который играет регтайм лучше, чем он. Мы сидели с ним на пристани в Нью-Йорке, он — с фаготом, я — с гобоем, и играли африканские блюзы, которым уже сотни лет, и крысы выползали из-под свай и рассаживались вокруг, визжа и подвывая, как собаки перед граммофоном.
Ардита оглушительно расхохоталась.
— Да уж, рассказывайте!
Карлиль широко улыбнулся.
— Клянусь вам, что они…
— И что вы собираетесь делать, когда доберетесь до Калао? — перебила она.
— Сяду на корабль и поплыву в Индию. Я хочу стать раджой. Именно так! Я хочу как-нибудь добраться до Афганистана, купить дворец и репутацию, а затем, лет через пять, объявиться в Англии, с иностранным акцентом и загадочным прошлым. Но сначала — Индия. Ведь говорят, что все золото мира постепенно стекается обратно, в Индию. В этом для меня есть что-то завораживающее. И еще мне нужен досуг для чтения — причем в неограниченных количествах.
— А затем?
— А затем, — вызывающе ответил он, — придет черед аристократичности. Смейтесь, если вам так хочется, — но по крайней мере вам следует признать, что я знаю, чего хочу, — что вам, как я понимаю, вовсе не свойственно.
— Напротив, — возразила Ардита, ища в кармане портсигар, — в момент нашей встречи я как раз находилась в эпицентре взрыва эмоций всех моих знакомых и родственников; взрыв был вызван тем, что я как раз и определила свою цель.
— И что это была за цель?
— Это был мужчина.
Он вздрогнул.
— Вы хотите сказать, что решились на помолвку?
— Что-то вроде. Если бы вы не взошли на борт, я бы совершенно точно ускользнула на берег вчера вечером — кажется, будто прошла уже целая вечность! — и встретилась бы с ним в Палм-Бич. Он ждет меня там с браслетом, который когда-то принадлежал русской царице Екатерине. Аристократичность тут ни при чем, — быстро проговорила она, — он понравился мне только потому, что у него есть фантазия и необычная смелость убеждений.
— Но ваша семья его не одобрила, да?
— Какая там семья — всего лишь глупый дядюшка да глупая
