Избранные произведения - Пауль Хейзе
— Я? Буду счастлив? — повторил он в глубокой тоске.
— Да, вы. Причем так счастливы, как только может быть счастлив человек на земле, хотя в данный момент вам это кажется невероятным; но я чувствую, я знаю, вы будете счастливы, у вас талант к счастью. И знаете что? Я люблю вашу будущую жену уже сейчас, не зная ее. Трудно сказать, узнаю ли когда-нибудь; надеюсь, что так; это была бы самая прекрасная минута в моей жизни. А если нет, то передайте вашей милой невесте сердечный привет от меня и скажите ей, я благословляю ее за все то доброе и нежное, что она сделает для вас.
«Ваша жена, ваша невеста», что за слова, что за идеи! Расстроенный и печальный, он поплелся дальше, к Вюссам.
Тевду он нашел в гостиной, она держала на руках ребенка и была радостно взволнована от праздника, подарков и посетителей. Добросердечно и чуть-чуть небрежно она протянула ему руку и сказала: «Желаю вам счастья, здоровья и всего наилучшего в Новом году».
И это произнесла она! Она пожелала ему счастья!
Охваченный внезапным наплывом безутешного горя, он, не простившись и не поздравив ее («а все же странный человек, этот Виктор»), выбежал из гостиной и переулками, минуя пригород — о, нескончаемый город, бесчисленные люди, любопытные взгляды, — бросился к спасительному лесу. Но не добежал до него; издали увидев опушку приветливых елей, он бросился на землю, прямо в снег, сотрясаемый бессмысленными рыданиями. Он не сдерживал себя, не стыдился; так человек, отравленный мышьяком, падает на землю посреди густой толпы и корчится в судорогах, хотя и знает, что это нехорошо. «Я же еще существую», — говорило его тело. «У него кто-то умер», — услышал он сочувственные слова проходившей мимо крестьянки.
С этого момента в нем точно прорвало плотину и поток устремился в брешь. Отныне боль и тоска изливались из его глаз, он жил только в слезах или в страхе перед ними. Судорожные приступы плача наступали внезапно, без предупреждения; достаточно было малейшего повода: удара колокола, звука музыки, вида дороги, по которой он проходил, проплывающего облака, которое напоминало о детстве и родине; так бывает достаточно простого жужжания мухи, чтобы вызвать судороги у больного столбняком. О, есть ли на земле место, куда человек мог бы спрятаться и безутешно выплакаться вдали от посторонних глаз? Почему государство не учреждает священные места для скорбящих, недоступные любопытствующим? У нас так много бесполезных прав, так почему бы не иметь и права на слезы?
В промежутках между приступами боль смягчалась, он чувствовал себя выздоравливающим. Ему хотелось видеть добрые лица людей, но людей чужих, не причинивших ему страданий; он был признателен за приветствие, за равнодушное слово, даже за то, что кто-то проходил мимо, не вызывая в нем боли. Поэтому он избегал знакомых, посещал места скопления народа, например, трактиры; ему было легче при виде людей, не обращавших на него внимания, при звуках слов, адресованных не ему.
Иногда он, правда, ошибался в своих расчетах и сталкивался со знакомым там, где думал найти только жителей предместья. Так, в пивной Дреера перед ним вдруг возник наместник, усадил за свой стол и представил ему незнакомого господина: «Доктор Эдуард Вебер, этик». Едва наместник произнес слово «этик», с Виктором приключился новый нервный срыв: приступ судорожного смеха. Он был таким сильным и неодолимым, что Виктор в присутствии многих людей от смеха громко взвизгнул. Ему никак не удавалось успокоиться, накаты смеха были все неудержимее. «Да к тому же его зовут Эдуард». «И ты видел гармонически спокойное лицо мира?» Ему не оставалось ничего иного, как с громким смехом выскочить на улицу; все, кто попадался ему на пути, весело улыбались, зараженные его смехом: «А он, видно, весельчак». Когда на следующий день он, терзаемый раскаянием, отправился к господину Эдуарду, чтобы выразить ему свое сожаление, и уже взялся было за ручку двери, как вдруг с таблички на дверях на него снова глянуло злосчастное слово «этик», и приступ смеха повторился. Трижды он отступал, трижды возвращался, серьезный и полный решимости, но ничего не помогало, фатальное магическое слово не давало ему переступить порог.
Однажды начавшись, приступы смеха протекали точно так же, как и приступы плаксивости; они нашли свое русло и пользовались им. Для них тоже годился самый ничтожный предлог. Он замечал, как курица пьет воду, откидывая голову назад и закатывая глаза; результат: громкий стонущий смех. В одной книге он прочитал, как за столом в трактире сидели три мельника, это вызвало взрыв веселого смеха; подумать только: три белых мельника за одним столом!
— Ах, Конрад, до чего бесцеремонно обращаешься ты со своим Виктором!
— Да, но и ты чего только не требовал от меня в эти четыре месяца!
Однажды утром, около одиннадцати часов, в его мозгу яркой ракетой вспыхнула мысль: «Раз доброта оказывает на твое сердце такое благотворное действие, почему бы тебе не пойти прямо к ней, источнику доброты. Врач, причиняющий тебе боль, исцеляет тебя… Не будь таким упрямым! Что тебя тревожит? Кого ты боишься? Ее? Добрый человек не причинит зла. Себя? О Господи, ты стал таким маленьким, таким непритязательным! Попытайся; ты ничем особенно не рискуешь, нанося визит даме, с которой состоишь в дружеских отношениях; ты у них уже не раз бывал, и тебе там не откусили голову. И лучше сегодня, чем завтра. Или у тебя есть причины перенести визит на завтра?
— Нет. Сегодня или завтра — результат будет один и тот же.
— Если хочешь пойти сегодня, то поторопись; сейчас самое время для визита.
— Разумная мысль. Только позволь сначала как следует проверить, все ли у меня в порядке, не то Конрад со своими нервическими штучками опять преподнесет мне сюрприз.
Он проверил себя. Везде все спокойно, в крови и в нервах; ничего подозрительного. И он немедленно отправился к ней.
Она сидела одна в комнате и шила. Едва он увидел ее, как все предметы расплылись перед его глазами, заколебались и закружились все быстрее и быстрее; он и сам не заметил, как упал перед ней на колени и разразился слезами, неистово целуя ее руку. Напуганный своим поступком, он пристыженно поднялся, собираясь убежать.
Но она схватила его за руку.
— Куда вы торопитесь? — с состраданием спросила она. — Что собираетесь
