Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Я еще не бывала замешана в краже со взломом.
Курт зашипел и состроил такое лицо, что женщина отшатнулась.
— Ты самая зловредная баба в Берлине, Вест{18} пятнадцать. Когда полиция почти все приносит тебе обратно, ты еще нарочно науськиваешь Кирша на меня и мою сестру. Заткнись! Понятно, синий камень не дает тебе покоя. Как же! выпустишь ты что-нибудь из того, чем завладела.
— В особенности тебя! — ввернула она.
— В этом-то все дело! Ревность! Держать меня в когтях, чтоб я никогда не высвободился!
— Когда б не я, ты по сей день возил бы навоз. Теперь Отто умер, мы можем пожениться, ты получишь в наследство мое заведение, золотой мой!
— Если мы не пойдем на каторгу.
Немолодая накрашенная женщина опять затряслась и разомлела. Курт учел свои шансы.
— Ты из чистой злости навела тень на Викки. Если бы ты нашла свой проклятый синий камень у другой, что бы ты с нею сделала?
— Отправила б ее в полицию!
— Тогда ты меня потеряешь, — так и знай!
— Вот как! Тебе известно, где я могу найти свой камень? Может быть, здесь?
Едва приметный жест Курта указал ей где. Она открыла дверь и очутилась лицом к лицу с Марией. Мария нашла нужным встретить вошедшую стоя. Обнаружилось, что она на голову выше стареющей женщины, у которой по всему лицу и телу были дряблые припухлости. Адель не казалась тучной, но она пила уже много лет. Мария не была знакома с действием дорогих напитков; она знала только, какой вид приобретают от водки. Адель, в своей искусственной моложавости еще почти красавица, осталась для нее загадкой. Все же она почувствовала: «Преимущество на моей стороне».
— Позвольте представить, — сказал Курт, — Мария Леенинг, Адель Фукс. Мария шьет у нас на дому. Она в дружбе с Викки.
— Только с Викки? — спросила между делом Адель. Она занята была тем, что любовалась Марией. — Фрейлейн, сколько вы весите? — спросила она тут же с неподдельным любопытством.
— Шестьдесят пять килограмм, но я давно не взвешивалась.
— Вес правильный, и вообще все как надо. У вас такое лицо — если бы вы служили в моем ресторане, посетители принимали бы от вас, не проверяя, любой счет!
— Бросьте глупости, мне нужно работать. — Мария повернулась к столу.
— Да вы и шить умеете!
Адель все еще говорила восхищенным тоном, в ее осанке выразилось даже смирение. Она приподнимала полуготовые вещи, разглядывала их; под ними показалась голая доска стола. Понемногу ее белая, в кольцах рука подобралась к корзиночке с пестрыми лоскутками.
— Сколько вы берете, фрейлейн, за вечернее платье? Я хочу сшить себе… Ого! — Она не договорила и быстро выдернула руку из корзиночки. — Загляните-ка сами! — приказала она, сразу изменившись.
Женщина выросла на глазах у Марии, куда исчезла приниженность? «Тут опасный поворот, — почувствовала Мария, — они что-то затеяли!» Первым ее побуждением было отвернуться и выйти из комнаты. «Я и знать ничего не желаю», — хотела она сказать. Но вслед за тем пробилось сознание собственной силы. Если ей доведется схватиться с этой мягкотелой бабой, берегитесь! Мальчишку с его напускной иронией она уже раз держала над собою в воздухе на вытянутых руках, пока его не свела судорога. Пусть выдумывают что хотят, а кончится тем же. Я пройду через все, — решила она. — Тем вернее настанет мой час.
Адель сунула руку под обрезки материи и извлекла большой синий камень. На цепочке, сверкающей бриллиантами, он свешивался с ее пальца, и свет рожков с потолка зажигал в нем гиперболический блеск неведомых морей. Зрелище явилось неожиданным даже для тех, кто часто видел камень. Как странно околдовал он Марию! Одно мгновенье она ни о чем не думала, только все чувства ее были взметены и со дна их вставало что-то — как бы вдохновение, что-то шептало — как бы растроганность. Ей чудилось, точно она стала чем-то более чистым и прекрасным. «Это другая жизнь! Вот чем могла бы я быть». Может быть, так она почувствовала, но секундой позже все уже миновало.
Мария вздохнула, подняла глаза и увидела Адель. «На что не способна такая женщина, если она обладает подобным камнем?» Эта мысль вернула Марию к действительности. До ее сознания дошло, что она поймана, поймана с поличным, и ей никакими путями не выпутаться. Камень найден в ее корзинке, и тот, кто его украл, был ее другом. Десять месяцев они прожили в деревне, и камень, который тщетно искали все время в Берлине, всплыл, как только объявилась она, Мария. Так это выглядит со стороны. Даже Кирш не подумает ничего другого. Если он когда-нибудь подозревал Викки, то его подозрения должны рассеяться, потому что камень нашелся теперь у воровки, однажды уже осужденной.
Мария вдруг метнулась всем телом вперед, точно хотела сорваться с места, а ноги не слушались. Она, как зверь, оскалила зубы. Адель и Курт отпрянули.
— Тонко вы это обделали! — прохрипела Мария.
— Что, что? — проговорила Адель, еще сама не зная — успокоительно или для контратаки.
Но Курту было ясно, чего он хочет.
— Мария! — Он напряг всю свою волю. — Шутка слишком затянулась. Ты же помнишь, что я всегда говорил тебе в той дыре, где мы так долго проторчали с тобою вдвоем. Я говорил тебе: «Мы дадим камешку вынырнуть вновь, пока не поздно». Адель уже ополчилась здесь на Викки, и Кирш тоже!
На последних словах он едва не задохнулся. Мария сквозь оскаленные зубы процедила:
— И поэтому расплачиваться должна я!
— Еще бы! Хотела ты оставить камень у себя или нет?
— Сейчас за тобой придут два полицейских!..
— За тобой! — возразил ей Курт, бледный, с перекошенным ртом. Подбитый глаз придавал ему еще более отчаянный вид.
У Марии перехватило дыхание. Разговор супругов к концу обеда! Стали вдруг понятны те немногие подслушанные слова. Подстрекатели, мошенники! Ей сделалось дурно от бешенства; она хваталась за грудь, цеплялась за стол.
— Теперь наступает раскаяние! — заметила Адель. — Хорошо еще, что в вас заговорила совесть. — Она пододвинула Марии стул.
Когда Мария пришла в себя, злоба ее улеглась. «Вполне естественно, — сознавала она. — Слишком хорошо сошлись концы с концами. Люди правы. Меня опять отдадут под суд».
Адель отерла камень, проверила, все ли бриллианты на цепочке целы, потом убрала кулон в саквояж.
— Довольно! Камень теперь отправится в сейф, — сказала она, строго скривив набок рот.
Курт знал ее ночные глаза, полные приятной истомы. Но здесь Адель показала, каковы ее глаза бывают днем; он предпочел отвернуться. Он приложил палец к губам, чтоб Мария придержала язык. Адель между тем
