Заколдованная усадьба - Валерий Лозинский
Теперь нам совершенно ясно, откуда взялись те удивительные сведения, которые Жахлевич раздобыл в Дрездене. Мнимый староста Жвирский в самом деле мог казаться людям если не сумасшедшим, то во всяком случае странным дикарем и мужланом без всякого обхождения и образования, тем более что он всегда и во всем слепо, беспрекословно подчинялся воле своего слуги, правду о котором знал один только Костя Булий.
После мнимой своей смерти и похорон в Дрездене Миколай Жвирский вместе с Костей Булием вернулся на родину; дальнейшую его историю и деятельность мы уже узнали по ходу романа.
О том, что с ним стало в дальнейшем, мы, несмотря на искреннее наше желание, можем рассказать очень немного.
Как известно, действие нашего романа происходит в 1845 году. Следующий год, столь памятный в истории нашей родины, предоставил Миколаю Жвирскому широкое поле деятельности, но и поглотил его наряду с многими иными жертвами. Так что, хотим мы этого или нет, нам придется, ограничившись этими краткими сведениями, расстаться с нашим героем.
Граф Зыгмунт сдержал обещание, данное брату при их последней встрече. Получив у Кости Булия метрику и свидетельство об удочерении, он взял Ядвигу под свою опеку. Разумеется, Жахлевич при первом же известии о Ядвиге поспешил отказаться от процесса. Появился прямой наследник, куда более близкий, чем граф, и Жахлевичу выигранное дело не принесло бы ни малейшей пользы
Спустя месяц Юлиуш по собственной воле разделил свое нечаянное имущество с настоящей его наследницей, в упоении ведя ее к алтарю, и Катилина, излечившийся, с зажившими ожогами, впервые в своей жизни предстал в черном фраке, выступая в роли шафера.
У Ядвиги подружкой была Евгения, которая через несколько месяцев сама последовала примеру двоюродной сестры и отдала руку уже известному нам графу Августу Виклицкому, своему кузену. Со временем фамильное сходство между сестрами не только не исчезло, а наоборот, стало еще явственней.
Граф прогнал Жахлевича на все четыре стороны и с помощью толковых управляющих весьма поправил свои дела. В настоящее время Зыгмунт Жвирский,- магнат в полном смысле слова, уважаемый и почитаемый во всей Галиции представитель того небольшого круга польских аристократов, чьи достоинства составляют в равной мере заслуги их предков, личные их добродетели и горячая привязанность к родине. Он редко показывается во Львове и как огня боится соприкосновения с так называемой галицийской аристократией,- бывшими экономами, спекулянтами и прочими ловкачами, которые золотой мишурой прикрывают еще свежие следы своих недавних грязных делишек.
Молодой Артур Жвирский изрядно повзрослел, ровесники иронически называют его савантом так как он знает наизусть всего Мицкевича и принимает деятельное участие в развитии отечественной литературы. Некоторые даже опасаются, чтобы он, упаси боже, сам не заделался польским литератором, что в кругах галицийской аристократической молодежи, плохо знающей польский язык, посчитали бы чем-то неслыханным.
Граф Зыгмунт свято хранит в своем сердце память о брате и соблюдает его тайну даже после его действительной смерти.
Прочих главных героев нашего романа мы оставим себе под самый конец, а здесь надо еще упомянуть о нескольких второстепенных фигурах.
Микита Оланьчук, совершив поджог, пропал без вести, и никто не знает, что с ним стало. Одни говорят, что он скитается где-то по Подолью, другие, будто он умер в военном госпитале в Самборе, а какой-то нищий странник наперекор и тем и другим утверждал, что Микита повесился на придорожном дереве где-то около Дрогобыча.
Почтенный наш мандатарий, Бонифаций Гонголевский, скомпрометировав себя сделкой с Жахлевичем, вынужден был уйти со своего поста, занимаемого им более двадцати лет. Некоторое время он околачивался без дела, потом нашел себе должность в восточных областях. Там ему жилось не так хорошо, как в Жвирове, однако он всячески старался утешиться. Вскоре в Галиции наступила реорганизация административной власти, и мандатарий переехал на постоянное жительство в маленький городок.
В городке дражайшей его половине захотелось пожить в свое удовольствие, несчастливая сделка с обанкротившимся евреем поглотила весь собранный по грошику капиталец старого мандатария, словом, неприятности градом сыплются на его почтенную, достойную голову.
- Пропади все пропадом,- часто со вздохом говорит бывший мандатарий.- Не было и не будет ничего выше мандатариев! Благослови господь прежние времена! Что мне из того, если какой-нибудь жид, шельма, препираясь с другим жидом, к набору известных всем ругательств неизменно прибавлял: «Ах ты, такой-сякой, ах ты, мандатар!» Или если глупый мужик не находил худшего проклятья для шкодливых и непослушных поросят, гусей, кур и уток, кроме как: «Хоть бы мандатор тебя слопал!» Посмеяться и только, что с того, если человеку это не мешало и весом пользоваться, и каждый день набивать карман… А теперь…
Не диво, что в такие минуты кислого настроения бывший мандатарий входит в необычный раж, желчь его заливает, и он так и сыплет сарказмами. Добряк продолжает жить в убеждении, что без мандатариев миру не обойтись и не сегодня-завтра перед ним откроется прежнее поле деятельности.
- Галиция без мандатариев это все равно, что часы без колесиков,- говорит он.
И первый вопрос его, когда он случайно встретится со старым знакомым, всегда один и тот же:
- А не слышно ли там чего о мандатариях?
Разве не умилительна такая искренняя, сердечная привязанность к своему прежнему сословию?
Однако прежде чем покинуть почтенного представителя уже минувшей у нас правовой эпохи, мы должны сделать оговорку. Характеризуя Гонголевского, мы никогда не имели в виду всего сословия мандатариев в Галиции, среди них, как нам хорошо известно, было много честных и благородных людей, искренне преданных своему отечеству. Бонифация Гонголевского следует считать типичным представителем той худшей части мандатариев, увы, преобладавшей, которую породила и сформировала их ненормальная должность. При этом мы глубоко убеждены, что, набрасывая его портрет, мы пользовались если не самыми бледными, то наверняка и не самыми яркими красками.
От мандатария легче и уместнее всего перейти к Густаву Хохельке. Неоценимый сочинитель любовных стихов и обладатель саженных ног и пышных бакенбардов сделал, говорят, неслыханную карьеру: он стал внештатным чиновником при налоговом управлении.
- Только благодаря счастливому случаю,-
