Анри де Ренье - Амфисбена
Я захотел посмотреть, как Антуан выносит весь этот кавардак, и не без труда направился к занимаемой им каюте. Он лежал на койке с книгой в руке, но вид у него был довольно плачевный. Казалось, он был встревожен, долго ли продлится это испытание. Сказать по совести, я не без приятности заметил его беспокойство. С обеда на острове Мальта меня несколько раздражала его предупредительность по отношению к г-же де Лерэн. Эта предупредительность пробудила прежние мои подозрения. Мне бы не хотелось увидеть его прежним Антуаном. Я предпочитаю Антуана удрученным и стонущим, таким, с каким я помирился. Так что тревожный взгляд, который он мне бросил, спрашивая, всю ли ночь, по-моему, продлится непогода, усилил мою дружбу к нему. Я успокоил его. Средиземное море переменчиво. Оно легко приходит в волнение и быстро успокаивается. До сих пор мы знали его только улыбающимся; справедливость требует, чтобы мы познакомились и с его вспышками. Говоря это, я прилагал все усилия, чтобы сохранить равновесие.
Выйдя из каюты Антуана, я вошел в каюту Жернона. Бедный Жернон был очень удручен. Повешенная на крючок его удивительная зеленая пара делала широкие жесты и раскачивалась как пугало под его тирольской шляпой, от которой расходились причудливые движущиеся тени. Жернон стал задавать мне тревожные вопросы. Новые обстоятельства его "мореплаванья" охладили его морские восторги. Скорчившись на кровати, он казался меньше, и полнота, что он нагулял на обедах г-жи Брюван, как будто спала. Он был на самом деле терроризирован. Отчаянный фальцет выдавал взволнованность его души. Наверное, откроется течь. Он уже слышал зловещий треск. Раз каркас разойдется по швам, сейчас же отправимся на дно. Как ему могло прийти в голову согласиться на это проклятое путешествие? И бедный Жернон плакался тонким голосом, прерываемым монотонным набегом волн на бока яхты. Ужас придал ему красноречия. Он сравнивал себя с Улиссом, и катастрофа, что нам угрожала, напоминала ему древние кораблекрушения. Он уже представлял себе, как он уцепится за какой-нибудь обломок, будет носиться по морю и будет выброшен на негостеприимный берег. Есть ли, по крайней мере, спасательные пояса и круг? Сумеют ли соорудить плот?
Пусть даже нам не угрожало кораблекрушение, все же было очевидно, что море делается все более и более бурным. Колебания в обе стороны делались все резче и глубже. Под моими ногами ковер то внезапно исчезал, то неожиданно вставал горою. Так я добрался до каюты г-жи Брюван: ее каюта и каюта Сюбаньи были заперты. В конце коридора я с удивлением заметил, что каюта г-жи де Лерэн открыта. Дверь, которую она позабыла запереть на крючок, хлопала ужасно. Может быть, Лаура была не в состоянии встать, чтобы запереть двери? Я осторожно приблизился. Электричество горело. Я окликнул г-жу де Лерэн. Никто не подал голоса. Я просунул голову. Койка была пуста. Что же, Лаура поднялась на палубу? Какая неосторожность!
С трудом я прошел обратно по коридору, держась за перила, и вскарабкался по лестнице. Одна из двух дверей, ведущих на палубу, была прочно заложена засовом. Я толкнулся в другую изо всей силы. Упор ветра составлял реальное сопротивление. Не успел я выйти наружу, как неистовый порыв ветра и мелкие брызги ударили мне в лицо. Яхта неслась по взбухшему морю, волновавшемуся темными массами, покрытыми белой пеной. Небо было чистым, черно-синего цвета с далекими звездами. Поистине это было великолепное зрелище, ярость моря в ясной ночи. Может быть, г-жа де Лерэн скрылась в общую каюту? Я направился в ту сторону. Салон был темен и пуст. Лауры не было и на кормовой палубе. Тент подобрали. Большой японский фонарь, забытый и истрепанный ветром в клочки, бился как пойманная птица на проволоке.
На капитанском мостике рулевой, обеими руками ухватившись за руль, смотрел на компас в футляре. Рядом с ним стоял капитан Ламондон, внимательно всматриваясь в море. Г-н Ламондон никого не видел. Я начинал беспокоиться, как вдруг мне в голову пришла мысль. Вероятно, г-жа де Лерэн находится у г-жи Брюван. Предположение это несколько успокоило меня. Так как меня совершенно оглушили ветер и качка, я зашел отдохнуть немного в игральную, застекленная загородка которой находилась поблизости. Навстречу мне раздался спокойный смех. На диване лежала г-жа де Лерэн и спокойно курила папироску.
– Ну, что же, дорогой, вы меня похвалите? Сознайтесь, что я могу держаться на ногах во время качки! Вот шквал! Мне было скучно в каюте, заснуть я не могла, и я пришла устроиться здесь: Ну, садитесь около меня, но не смотрите на меня, от ветра я совсем растрепалась.
Она пододвинулась на диване, давая мне место и подобрав свои ножки без чулок в ночных туфлях из зеленой кожи. Волосы ее расплетенными и всклокоченными косами тяжело падали ей на затылок. Платье, отсыревшее от брызг, прилипло к одной из коленок. От нее шел запах морской и чувственный. Это был аромат сирены! Я сел рядом с нею и взял ее за руку:
– Но вы совсем промокли, Лаура!
Она рассмеялась:
– Да, правда. Когда я вышла на палубу, на меня здорово плеснула волна и всю облила. Будто я в первый раз получила пощечину. Но море не внушает мне страха. Я два раза переезжала Атлантический океан, когда ездила в Америку и обратно. Бывали и худшие случаи на широте Новой Земли. Сейчас – пустяки, свежий ветерок. Притом обратите внимание, как тепло. Мне даже жарко.
Она открыла шарф, в который была закутана. На ней было платье из легкой, почти прозрачной материи, сквозь которую можно было угадать формы ее тела. Зеленая туфелька грациозно загибалась на ее босой ноге. Снаружи жестоко выл ветер, и море пучило бешеные волны. Это неистовство стихий странно не соответствовало хрупкой и нежной красоте г-жи де Лерэн. Ах, как бы я хотел схватить ее в объятия и прижать к своему сердцу! Вдруг я протянул к ней руки и воскликнул:
– О Лаура, Лаура! Как вы прекрасны, и как я люблю вас!
Если когда-нибудь в жизни я был красноречив, если когда-нибудь я был в состоянии выразить всю любовь, что может заключаться в человеческом сердце, это было в ту ночь, в этой узенькой загородке, качаемой бурей! Временами шум ветра был так силен, что он заглушал мои слова. Тогда Лаура слегка наклонялась ко мне, прислушиваясь. В эти минуты она подымала голову с кожаной подушки, на которую она опиралась. Она наклонялась вперед. Казалось, она слушала меня с удовольствием. Я был опьянен собственной страстью. Я рассказывал ей, какие глубокие корни у нее и внезапный расцвет. Я говорил о восторге, который вызывало во мне ее присутствие с первой же встречи. Я поверял ей все скромные секреты моей души и жизни.
О, какое я испытывал облегчение от того, что после стольких недель колебаний, молчания говорю ей свободно и пылко! Конечно, для меня это было бы огромным счастьем, если бы слово, которое на монреальской террасе она позволила в будущем мне не считать невозможным, сорвалось с ее губ! Да, для меня это было неизъяснимой радостью схватить ее в свои объятия и устами прижаться к ее устам. Но любовь должна уметь быть терпеливой и смиренной. Через мои надежды она сама должна была понять мои желания.
Лаура слушала меня с внимательным и улыбающимся лицом. Меж тем буря удвоила свою силу. "Амфисбена" вздымалась на высокие отвесные волны и тяжко падала вниз. Я умолк и снова взял руку Лауры в свои. Рука г-жи де Лерэн похолодела. Неожиданный холод проникал через двери в игральную комнату. Очевидно, близился рассвет. Лаура начала слегка дрожать и снова подняла на плечи сброшенный шарф. Она сама поднесла свою руку к моим губам и поднялась с дивана:
– Я думаю, мой друг, что благоразумнее будет разойтись по каютам. Но перед тем как спуститься, посмотрим, что говорит капитан.
Она оперлась о стенку, чтобы противостоять качке, и раньше меня взошла на капитанский мостик. Я набросил на нее плед, забытый на диване, и укутал ее. Как только вышел я на воздух, в ушах у меня зашумело от ветра. От его порывов мы шатались. Инстинктивно Лаура оперлась на меня. Я задрожал от этого прикосновения. Расхрабрившись от темноты, я обвил рукою талию г-жи де Лерэн, чтобы лучше ее поддержать. Она позволила это сделать, не пытаясь освободиться. Было ли для нее безразлично робкое это объятие? Было ли это согласие с ее стороны? Я опустил руку, только когда мы дошли до капитана. С ним был уже и его помощник, г-н Бертэн. Мы стали их расспрашивать. Ветер не слабел, и довольно тяжко трепало судно, подвигавшееся с трудом. За ночь мы прошли очень мало, и Крит был еще далеко. Что касается до шквала, то ничто не указывало на близкий его конец. Как раз об этом мы говорили, как вдруг на мостике появилась шатающаяся тень. То был Антуан Гюртэн.
При неверном свете зари его расстроенное лицо казалось зеленоватым. Он не избежал морской болезни. Он обратился к капитану взбешенным голосом:
– Скажите, капитан, долго будет еще продолжаться эта чертовщина? Знаете, с меня довольно! Неужели нельзя куда-нибудь пристать и переждать этот собачий шквал?
