Анри де Ренье - Амфисбена
Она выражалась точно и уверенно. Ее энергичное и нежное личико слегка передернулось. Она устремила на меня светлый и открытый взгляд.
– Нет, Жюльен, когда я вижу вас, я не испытываю того сильного чувства, что зовется любовью. В этом я совершенно уверена. Я долго думала об этом, я хорошо себя проверила. Я слишком люблю откровенность и слишком дружески к вам отношусь, чтобы лгать и внушать вам ложные надежды. Нет, любви, в романтическом смысле этого слова, я к вам не питаю. Это так, я ничего не могу поделать, и вы должны с этим примириться…
Я жестоко страдал. Снова сдавило мне грудь, пересохло в горле, глаза увлажнились. Скорбь моя была бесконечной и согласовалась с меланхоличностью обстановки. Эта узкая, длинная терраса со старым каменным парапетом, с запахом печальных цветов представлялась мне как бы гробницей моей любви, моей надежды, и я прошептал, опуская голову:
– Ах, Лаура, Лаура!
В ответ она рассмеялась. Казалось бы, страданье мое от этого должно было бы увеличиться, но мне почудилось, что в этом смехе не было ничего ни оскорбительного, ни враждебного.
– Не огорчайтесь так, бедный мой Дельбрэй. Дайте мне договорить. Вот мужчины! Когда они любят и удостаивают нас приязни, они не могут допустить мысли, что не моментально падаешь к ним в объятия. Подождите немного, раньше чем стонать. Если я вас не люблю в таком смысле, как вы это понимаете, то из этого не следует, что я никогда не переменю своего отношения.
Она жестом остановила радостный крик, готовый вырваться у меня, и продолжала серьезно:
– Любовь, мой друг, чувство особенное, и пути ее разнообразны. Иногда она рождается во всей своей силе, иногда медленно созревает. Отчего бы, Жюльен, той симпатии, что я к вам чувствую, со временем не обратиться в настоящую любовь? Разве вы не понимаете, что я приглашение г-жи Брюван приняла потому, что хотела жить около вас в ежедневной близости? Не потому ли, что моя дружба к вам казалась мне готовой стать чувством более живым, я захотела дать вам возможность совершить во мне это превращение? От вас, Жюльен, зависит мало-помалу выиграть свое дело. Я уже расположена в вашу пользу вашей любовью, в которой вы мне признались. Да, я знаю, что вы меня любите, но я хотела бы знать, как вы меня любите и могу ли я осуществить ваше желание. Мы оба должны кое-что узнать друг о друге. Благоразумно попытаемся испытать. Если испытание будет благоприятно и решит вопрос сообразно вашим желаниям, я не торгуясь весело отдамся вам. Я не буду мучить вас условиями и отсрочками. Я не предложу вам брачного капкана, я буду вашей любовницей, сколько вы захотите… Но мы не знаем друг друга. Жюльен, попытаемся узнать себя.
Она на минуту умолкла, потом протянула мне руку и, поднимаясь со скамьи, закончила:
– Все это я могла бы сделать и не говоря вам об этом. Я могла бы тайно наблюдать за вами и изучать вас, но я люблю ясные положения. И потом, я видела, что вы несчастны. А теперь идемте. Мы поздно вернемся на яхту.
Я долго целовал руку Лауры. Все время на обратном пути я держал ее руку в своей…
Сегодня вечером море спокойно. Палермо уменьшается за нами во мраке, который оно освещает своими мерцающими огнями. Я вспоминаю о длинном предместье, подъеме на Монреале, его соборе, узком дворике, окруженном сарацинскими колонками, о сумеречной террасе в цветах. "Амфисбена" снялась с якоря после обеда. С носа яхты я наблюдаю за работой. Длинная цепь навертывается на паровой ворот и мало-помалу исчезает в отверстии люка. Показался якорь, огромный, мокрый, покрытый висящими водорослями. Мне видится в нем символ надежды. Теперь судно быстро скользит по темным волнам с едва заметным покачиванием. Я вернулся в салон, где все собрались. Г-жа Брюван играет с Жерноном в шахматы. Г-н Сюбаньи под обожающим взором жены принимает позы. Антуан курит сигару. Лаура лежит на шезлонге. О чем она думает? Думает ли она о маленьком сарацинском дворике и потемневшей террасе? Чего теперь она от меня ждет? Что мне сказать ей? Бедные слова бессильны выразить мою любовь. Мне нужно было бы красноречие, которого у меня нет. Как дать почувствовать ей всю глубину испытываемого мною чувства? Как передать ей мечты, что меня преследуют, убедить в месте, что занимает она в моей жизни? Как счастливы те, кто может облекать в форму свои мысли, к услугам которых музыка, краски и гармония линий! Как я завидую проворным пальцам какого-нибудь Жака де Бержи! Но я, увы, не художник, не скульптор, не поэт, не музыкант, к моим услугам нет даже скромной флейты, на которой играл старый Феллер под окнами своей польской графини…
2 июля. Море
Вот ровно месяц, как мы вышли из Марселя, и находимся мы по дороге к Мальте. После монреальского дня я живу как в лихорадке, в очаровательном и беспокойном сне. На судне все по-прежнему. Те же маленькие события повторяются с той же регулярностью. У Антуана все такие же скачки в состоянии здоровья и в настроении. То он почти здоров, то впадает в свою ипохондрию. Тогда он ораторствует против своего прошлого образа жизни, проклинает свои безрассудства, раздражается на плачевные последствия, которые они для него имели. Он выставляет напоказ свое презрение к женщинам, свое отвращение ко всему, что некогда страстно его волновало. В другие минуты он надеется на выздоровление. Он весел, он шутит: он дразнит бедную г-жу де Брюван ухаживанием за ней Жернона. Он грозит г-же Сюбаньи, что при первой остановке совратит г-на Сюбаньи от его супружеских обязанностей. Он почти галантен с г-жою де Лерэн.
Часы наши проходят обычным своим порядком. Нет ничего монотоннее морской жизни. Все исполняется с одинаковой пунктуальностью, начиная с утреннего большого мытья палуб до свистка при закате солнца, чтобы спускать флаги на мачтах. И так каждый вечер я вижу, как спускается вдоль мачты треугольный вымпел, где на красном поле извивается золотая амфисбена. Потом наступает ночь. Четверти следуют одна за другой. Зажигаются сигнальные огни. Я спускаюсь в каюту, если не предпочту растянуться на палубе. Везде, всегда одна и та же мысль владеет мною.
Ах, эта мысль, как мучает она меня своею совершенной простотой! Она заключается в немногих словах: заставить Лауру полюбить меня. Слова эти, будучи произнесены, ставят меня лицом к лицу с неразрешимой, труднейшей проблемой. Заставить себя полюбить! Какое средство употребить для этого? Тогда блуждающая мысль беспокоится, разбивается на тысячи решений, теряется в предположениях и, наконец, всегда возвращается на то же место. Заставить полюбить себя! Ах, все любившие когда-либо меня поймут, разделят мои муки, тягостные и прелестные в одно и то же время. Сколько безумных планов строил я, сколько невозможных событий желалось мною! Никогда я так сильно не жалел о том, что я такой, как есть. Никогда я так не стыдился самого себя. Никогда более жадно не призывал я себе на помощь богов и гениев. Никогда так жадно не желал я удара волшебного жезла. Да, зачем я такой? Зачем я не другой, моложе, красивее, соблазнительнее?
Третьего дня мы покинули сиракузский рейд, и "Амфисбена" стала носом к Порто-Эмпедоклу, откуда мы должны были идти к Джирдженти. Как только прошли мы Мессинский пролив, обнаружилась сильная боковая зыбь. Яхту заметно начало качать. Г-жа Брюван, Сюбаньи и Жернон, не привыкшие держаться по-морскому на ногах, удалились в свои каюты. Я заметил, что Антуан поднялся на мостик побеседовать с капитаном. Г-жа де Лерэн и я остались под тентом. Время от времени ветер хлопал полотнищами. В лицо нам достигало жаркое и жгучее дуновение. Вуаль Лауры трепалась. От прически выбилась прядь волос, которую она терпеливо поправляла. Потом она вынула из сумочки зеркальце, которое она выронила на колени, откуда оно скатилось на палубу. Я нагнулся поднять его и, передавая ей, заметил в нем свое изображение.
О, бедное мое изображение, как ненавидел я его в ту минуту! Между тем я никогда не был фатом и не считал, что большая или меньшая красота может для мужчины иметь какое-либо значение. Я до сих пор не думал, что эта наружность, которая принадлежит мне, может служить поводом к моей радости или моему огорчению. Она мне казалась совершенно достаточной и не внушала никакого интереса. Я предоставил ей стариться и совершенно не заботился о ней… Теперь же какое горькое сожаление испытывал я при взгляде на нее! Ах, иметь возможность помолодеть, быть соблазнительным, быть красивым! И между тем, испытывая подобное чувство, я вполне сознавал, какое это смешное ребячество. Тем не менее я не мог отогнать этих мыслей. Быть красивым, быть могущественным! А между тем ни красота, ни могущество не могут заставить другого полюбить. Любовь зависит от таинственных законов, но нелогичных и необъяснимых притяжений. Имей я профиль Антиноя, власть Наполеона, богатство Креза, – ничто не дало бы мне желанной уверенности. А случается, что страстно любят бедных, убогих, смиренных людей. Есть люди, которых должно было бы все отдалять от любви, и между тем любовь к ним щедра и благосклонна.
