Герман Банг - Тине
Потом он как бы очнулся от раздумья, подошел к софе и с великим почтением поднял портрет короля. Бережно, хотя свет лампы бил ему в лицо, он вытащил из рамы осколки стекла и повесил портрет на прежнее место.
Флажки он тоже прикрепил заново.
Потом он поднял взгляд на короля Фредерика.
Долго разглядывал епископ лицо покойного государя — разглядывал со странной, непочтительной усмешкой.
Окна хлопали под порывами ветра. Вдали слышался тяжелый и медлительный перестук колес — и чудилось, будто там едет нескончаемый траурный кортеж.
III
Дело было за полдень, и везде, в воротах, в дверях амбаров и сараев лесничества, сидели и лежали молчаливые солдаты, покуривая трубочки. Ларс — старший работник собирался в поле, и, покуда он выводил лошадей, запрягал их и выезжал со двора глаза собравшихся лениво провожали каждое его движение. Но вот он уехал, и на дворе снова воцарилась тишина. Только возле амбара люди перекинулись несколькими словами касательно лошадей.
Из дверей прачечной вышла Софи с ведром — собралась на колодец. Головы она теперь не заматывала и даже выпустила из-под сетки по нескольку локончиков за ушами с каждой стороны.
— Нельзя ли мне тут пройти? — спросила она сидевших на ступеньках солдат; у нее в последние дни появилась новая, очень кокетливая манера разговаривать, вытянув губы трубочкой; солдаты со всего двора молча проводили глазами появившуюся «юбку».
У колодца тоже болтались солдаты. Они помогли ей вытащить ведро.
— Просто не продохнуть от мужчин, — по десять раз на дню сообщала она Тине и кокетливо улыбалась при этом. — Того и гляди, на кого-нибудь наступишь.
С полным ведром она заспешила обратно, и солдаты так же молча глядели ей вслед, пока она не скрылась в прачечной.
— Ну, рано или поздно начнется же, — сказал капитан, сидевший в гостиной на диване, вытягивая от нетерпения свои длинные ноги; здесь в сотый раз, наверное, шла речь о тех, «наверху», и об их бездеятельности.
— Пожалуй, что так, — задумчиво ответил его сосед и, встав с дивана, присоединился к группе расхаживавших по комнате офицеров, те втроем-вчетвером бродили взад и вперед неверной походкой, словно на корабельной палубе.
Еще тишину нарушало шлепанье карт — примета тянувшегося с полудня неизменного виста па столах под окнами, да голос Тине, когда она внесла кофе.
— Благодарю, господин лейтенант, благодарю, — говорила она.
Чтобы попасть в комнату или выйти из нее, ей каждый раз приходилось перешагивать через пару-другую лейтенантских ног.
Тут со двора донеслись раскаты хохота, и офицеры поспешили к окнам. Оказывается, Врангель потерял винтовку. Врангель был чем-то вроде чучела, которое солдаты соорудили из нескольких жердей, шляпы да старого одеяла и водрузили на коньке крыши; винтовку ему заменила метла, но теперь порыв ветра вырвал метлу у него из рук и сбросил на землю.
Солдаты хохотали во все горло, а офицеры им вторили, потом они вернулись на свои места и возобновили прерванный ради такого случая вист.
Разнося кофе, Тине добралась до застекленной веранды, где два капитана сидели каждый у себя на койке и тупо созерцали свои вытянутые ноги, а может, и вообще никуда не смотрели; в саду два офицера, сунув руки в карманы, обходили лужайку, то и дело меняя направление, чтобы не закружилась голова. Ходили они таким манером уже около часа.
Офицеры на койке встрепенулись при появлении Тине. Они не упускали случая что-нибудь сказать ей, а у нее всегда был наготове ответ, и всегда находились два-три добровольца с эполетами, готовых покалякать с ней о том о сем. Где бы она ни хлопотала, но двору ли, по дому ли, всегда кто-нибудь оказывался рядом. «Мы с тобой, девонька, тоже на линии огня», — говорила Тинка из трактира, ударяя себя кулаком в грудь, и действительно, не меньше дюжины лейтенантских глаз провожали каждое движение девушек. «А нам что, жалко, что ли», — говорила та же Тинка, которая весьма благосклонно позволяла целовать себя в укромных уголках.
— Да, йомфру Бэллинг, — сказал один из капитанов, вставая с постели, — сегодня все должно решиться.
— Часам к шести? — спросила Тине и неожиданно улыбнулась.
Капитан кивнул и потянулся.
— Оно и хорошо, — сказал он. — Все-таки перемена, — добавил он на полтона ниже и огляделся по сторонам, словно увидел перед собой неизменные шанцы, где они стояли много недель подряд и куда им суждено вернуться вновь, наблюдательный пункт днем, сторожевой — ночью, в бурю, дождь и мороз, стояли и выжидали, выжидали, не сделав ни единого выстрела. — Должно же это случиться рано или поздно, — сказал он и неосторожно стукнул чашкой об стол.
— Сегодня очередь Бергова полка смениться с позиций, — сказал второй капитан.
— Да, — сказала Тине и чуть вздрогнула, — сегодня лесничий вернется домой к шести часам, — И она дважды кивнула, глядя прямо перед собой.
Тине повернулась и вышла, забрав поднос. В прихожей были навалены шинели, чемоданы и прочий багаж, там же сидели на сундуке два офицера; они любили перехватывать Тине, чтобы немножко покалякать с ней, но сегодня ей удалось прошмыгнуть мимо.
— Мне домой пора, — бросила она со смехом, вырываясь из чьих-то объятий: лейтенантские руки всякий раз обвивались вокруг ее талии, стоило ей на минуту замешкаться.
Немного спустя она выбежала во двор, накинув платок, но ветер срывал его с плеч. В самом конце аллеи к ней подскочил, прыгнув через ограду сада, лейтенант Аппель.
— Можно мне проводить вас? — спросил он звонким, почти детским голосом и пошел рядом.
Аппель был самый молоденький из всех офицеров, его призвали совсем недавно, поэтому он ни разу еще не бывал под огнем и не стоял у Данневирке. В кругу офицеров он всегда молчал, только сидел робко, отдавшись своим мечтам, а порой улыбался огромными глазами, словно перед ним вставало радужное видение; иногда он поднимался, без всякой причины выходил из комнаты, спускался к запруде, где в эти дни не было ни души, и начинал ходить вокруг пруда.
Однажды, когда Тине шла из дому в лесничество, он повстречал ее во дворе и тотчас начал с ней разговаривать, боязливо — а может, просто нерешительно — о том, о чем говорил всегда: о родном Виборге.
— А по дороге вдоль озера («Это очень красивое озеро», — пояснял он с улыбкой, словно видел его перед собой, все залитое солнцем) ходят девушки вечером и по воскресеньям из церкви, всегда по двое, потому что так ходят у нас в Виборге.
Он замолк, улыбаясь по-прежнему.
— У нас в Виборге такие красивые девушки, — задумчиво добавил он и снова умолк.
С этого дня он начал по пятам ходить за Тине. Обычно он появлялся под вечер. Однажды Тине сидела в комнате лесничего — здесь все-таки было поспокойнее — и пыталась написать письмо фру Берг, но тут пришел Аппель и сел и начал говорить без умолку, а Тине сидела, сложив руки на коленях, и мысленно думала про свое — о самом Берге и вообще…
Аппель вспоминал.
Это случилось па рождество. Все были на балу. Ночь выдалась ясная, звездная, и с бала все пошли домой пешком, и кавалеры и дамы, веселой гурьбой — в Виборге так заведено — и ввалились к родителям Аппеля чего-нибудь выпить… И до утра не расходились.
— Да, да, — говорила Тине, когда Аппель смолкал. — Вы еще увидитесь со своими близкими, господин лейтенант.
И она улыбалась, а он вдруг вскакивал со своего места и принимался бегать по темной комнате, снова охваченный мыслью, которой он ни с кем не смел поделиться и которая неотступно терзала его: мыслью об огне и о том, «когда все начнется», и о том, как оно все будет, когда начнется.
— Когда же наконец?! — восклицал он, не останавливаясь.
Потом он снова садился, но уже подальше от Тине, и снова заговаривал с ней.
— Должно же оно начаться, — и оба долго молчали в сумерках.
…Сегодня они молча шагали друг подле друга по дороге. Тине шла очень быстро, почти бежала.
— Скоро и нам выступать, — вдруг нарушил молчание Аппель.
— Да, — только и отвечала Тине. — Пора.
— А еще говорят, что их можно ждать с минуты на минуту. — Аппель шел, не поднимая глаз от земли.
Тине, признаться, слушала его вполуха. В последние часы перед возвращением лесничего надо было вспомнить и переделать такую уйму дел, а полки то и дело уходили и возвращались, и разговор об этом шел так давно, что теперь их можно было ждать с минуты на минуту.
— Вас куда пошлют? — спросила она.
— Второй бастион, — торопливо ответил он и залился краской и больше ничего не добавил. Некоторое время они шли молча, потом он вдруг произнес два раза подряд, не глядя на нее:
— Не успеешь оглянуться — и ты уже под огнем… Не успеешь оглянуться…
Тине взбежала по ступенькам своего крыльца, Аппель отправился в обратный путь по переулку, мимо трактира. Ему никого не хотелось видеть, ему хотелось побыть одному, он был не уверен в себе и начал расхаживать взад и вперед на небольшом отрезке улицы, между маленькими домишками, словно задался целью измерить этот отрезов шагами, а про себя он думал только одно: вот, вот оно начинается, огонь, огонь, — это слово не шло у него из головы.
