Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— Что это?

— Комиссар. Он меня арестует. Джеф нежно взял ее за руку.

— Расскажи мне толком, что случилось.

Мистер Клаттербак, с суровым укором глядевший с балкона на толстых купальщиков, один другого страшнее, услышал из комнаты пылкую французскую речь. Узнав голос Джефа, он слегка нахмурился. Ему казалось, все-таки, это немного безвкусно, даже невежливо. Однако тут же он понял, что беседует Джеф с комиссаром, человеком настолько темным, что он не знает английского. Заглянув в комнату, издатель увидел нос своего подопечного и окончательно его оправдал.

— Ну, знаете! — сказал он. — Этот издольщик времени не теряет. Вы напоминаете мне У.С. Филда.[142]

Джеф отрешенно на него взглянул. Клаттербак заметил в нем напряженность. И то сказать — кулаки сжаты, глаза мечут молнии, шрам побелел. Словом, вид у молодого писателя был опасный. Двухминутная беседа с комиссаром убедила его, что осмысленно только действие. Слово «действие» он толковал широко.

— Где Терри Трент? — спросил Клаттербак.

— В ванной. Моет глаза.

— Она что, плакала?

— Да.

— Не удивляюсь. А что тут творится?

— Мы с комиссаром поспорили. Он считает ее воровкой, а я — нет.

— Убедили его?

— Вряд ли.

— Стоит насмерть?

— Именно.

— Тогда готовьтесь к большой радости, — сказал Клаттербак. — Деньги украл маркиз.

Джеф дернулся.

— Сам сказал, — заверил Клаттербак. — Вот только что. Передайте комиссару, это потрясет его слабый разум. Какой, однако, гад, — прибавил издатель, пользуясь темнотой упомянутого чиновника.

— Истинное чудище. Напоминает одного шпика…

— Parlez francais, — предложил месье Бюиссонад, но тщетно.

— Нет, мой отец! — удивлялся Джеф.

— Он самый. История интересная, но мы в нее вдаваться не будем. За него не беспокойтесь, он на полпути в Бельгию, а там его не возьмут. Кстати, сколько ему лет?

Джеф задумался.

— Да так, шестьдесят с лишним.

— Очень уж он ловко спрыгнул. Прямо акробат. Ну ладно, к делу. Докладывайте комиссару и смотрите, что будет.

Поток французской речи издателю понравился, но, как ни странно, не вызвал желанного эффекта. Комиссар усмехнулся и пожал плечами. Это Клаттербака удивило.

— Ну, как? — спросил он.

— Не верит.

— Не верит?!

— Говорит, маркизы не крадут.

— Вот сноб собачий! Сказали вы, что ваш родитель спрыгнул с балкона, как ошпаренный кот, и мчится в сторону Бельгии?

— Конечно.

— А он не верит?

— Да.

Клаттербак свистнул.

— Что же вы будете делать?

— Знаете, у нас в маки я научился двум-трем штукам. Попробую их использовать.

— Каким это штукам?

— Способам, помогающим вывести кое-кого из строя.

Клаттербак его понял.

— То есть стукнуть?

— И связать. Вы не возражаете?

— Что вы, что вы! Ни в коей мере. А потом?

— Летим с Терри в Америку. У нее как раз есть билеты.

— В Америку, да? Загляните к моей супруге.

— Непременно.

— То есть вы ее не увидите, но через дверь поговорить можно.

— Замечательно! Поеду к ней с женой.

— Вы говорили, что не женаты.

— К тому времени женюсь.

— На Терри?

— На ком же еще?

— Это хорошо. Она мне нравится.

— А уж мне!

— PARLEZ FRANCAIS! — взревел комиссар. Клаттербак приветливо ему улыбнулся и оптимистично взмахнул рукой. Потом он снова стал серьезным.

— А эти ваши штуки сработают? — засомневался он.

— До сих пор не отказывали.

— Большой он очень…

— Бывали и побольше.

— Поймите меня правильно, — сказал Клаттербак, — я всецело за то, чтобы вывести его из строя. В жизни не видел человека, который бы в этом так нуждался. Даже среди авторов, и то… Я просто подумал, не попробовать ли сперва чего-нибудь другого.

— Чего именно?

— Прежде всего, тут требуется такт.

— Такт?

— Помните этого бармена, моего земляка? Он рассказал мне: часто, особенно по субботам, посетители несколько распускаются. По его словам, лучше всего на них действует такт. Сперва умягчаем жертву спиртным напитком. Я далеко не уверен, что шампанское не зачарует нашего противника.

Джефу показалось, что Клаттербак — наивный оптимист (если помните, именно так подумал издатель о маркизе). Кто-кто, а комиссар вряд ли поддастся шампанскому.

— Что ж, попробуйте, — равнодушно отвечал он.

— Пробовать нужно все, — назидательно промолвил Клаттербак, — это мой девиз.

И, налив бокал шампанского, он поднес его комиссару, который тихо сидел, сложив на животе руки.

— Шампань, мусье? — осведомился издатель. — Вулеву?[143]

Комиссар удивился. Конечно, он заметил вино, они все замечают, но не надеялся на угощение. Лицо его смягчилось; неприязнь к американцам дала первую трещину. Выпив бокал до дна, он отдал его Клаттербаку, а тот налил ему снова.

Джеф недоверчиво смотрел на пиршество любви.

— Ничего не выйдет, — сказал он.

— Может, смягчится?

— Нет.

— А вы посмотрите, что сейчас будет, — заметил издатель. — Сюда я бросил таблетку.

Джеф охнул, понимая, что недооценил находчивость дивного издателя. Вот так всегда. Пылкая юность мыслит о насилии, мудрая зрелость знает и другие способы.

— Тот бармен дал мне вчера две штучки. Когда вы достигнете моих лет, — назидательно сказал Клаттербак, — вы узнаете, что нет дилеммы, которой не решит снотворное. Дали бы мне власть, каждый ребенок, с самых ранних лет…

Он прервал свою речь. Комиссар соскользнул на пол и удобно залег там, отрешившись от земной суеты. Клаттербак оглядел его, как Микеланджело оглядывал свои шедевры.

— Говорил я вам? Такт. Что лучше такта?

Он развил бы тему, если бы не зазвонил телефон и он не кинулся к нему, как подобает примерному мужу.

— Алло? Да? Что? А, здравствуй, душенька! Как ты там? Что-о? Пыталась дозвониться в «Ритц»? Но я не в Париже! Я в Ровиле. Да, такое местечко. Приехал сюда к автору. Выехали с ним из Парижа вчера днем, всю ночь провели в дороге.

Краем глаза он увидел Терри и нежно помахал ей рукой.

— Пока, Расе, — сказал Джеф.

— Увидимся в Америке, Джеф, — отвечал издатель. — Почему я называю тебя Джеф, душенька? Это не тебя, лапочка, это автора. — Он оглянулся, все ушли. — Слушай, знаешь, кого я встретил? Терри Трент. Ну, из этих, с медом. Помнишь ее, да? Она выходит за автора. Его зовут граф д'Эскриньон, а отец у него — маркиз какой-то. Летят сегодня в Америку, зайдут к тебе… — Дверь тихо открылась. — Я позже позвоню. Тут пришла старшая сестрица — да-да, Кейт, — и я ей должен объяснить, почему на полу лежит полицейский. Целую, целую! Еще позвоню.

Он положил трубку, поправил очки и приготовился объяснять положение дел несколько изумленной даме.

Глава XII

Мистер Клаттербак сидел в своем офисе на Мэдисон-авеню и ждал Терри, чтобы пойти с ней в ресторан.

Девять месяцев, истекшие с того дня, когда он так удачно проявил такт в ровильском отеле, несколько увеличили его объем. Войдя и увидев его, Терри подумала: «Нет, как он это делает?» Сам Шекспир, и тот спросил бы: «Какою пищей добрый Клаттербак довел себя до толщины такой?»

— Следите за фигурой, Расе, — с материнской заботой сказала Терри.

— Кому бы говорить! — откликнулся обиженный издатель. — Между прочим, вы опоздали.

— Минуты на две. Джеф позвонил из Бостона. Он там с пьесой.

— Как, получается?

— Будет гвоздем сезона.

— И в Нью-Йорке тоже. Всегда так, — печально сказал хозяин. — Нет в мире справедливости. Я сгораю тридцать лет на работе, а что толку? Ваш драгоценный Джеф пишет книжку за несколько недель, Сэм Берман ее инсценирует, тоже недели за две, и она идет год за годом, это я вам обещаю. Кроме того, он получит четыреста тысяч долларов за экранизацию.

— Он не все получит.

— Вполне достаточно. Нет, более чем достаточно. Наживаются только авторы. Вскоре вы увидите, как я торгую на углу карандашами. Если смогу их купить.

Терри погладила его по лысине.

— Не узнаю Рассела Клаттербака! — сказала она. — Я понимаю, что с вами. Подсознательно, неосознанно вы хотите есть. По своей духовности вы этого не видите. Оставь вас без присмотра, вы будете нюхать розу и думать о возвышенном. Куда мы, кстати, идем? Не скупитесь. Можно подвести под графу «Развлечения».

— Мы идем в «Мазарэн». Лучшее место в городе. Я — один из владельцев. Пошли, пошли! Не сидеть же нам тут до вечера! Женщины — страшные копуши. Суетятся, мечутся… Миссис Клаттербак точно такая же. Да, кстати. Не придумаете, почему меня не будет завтра вечером? Для жены, естественно.

— Нет, не придумаю.