Юрий Рытхэу - Сон в начале тумана
– Разве такое возможно? – удивился Гуват.
– Я сам видел такое, когда плотничал в Петерпаусе, – ответил Тэгрынкеу, произнося на чукотский манер название Петропавловска. – Такая жизнь была во всей России и в других землях тоже. Вот и Сон может подтвердить.
Джон Макленнан молча кивнул.
– Рабы, что ли, у них были, как в древних легендах? – спросил Гуват.
– Хуже, – ответил Тэгрынкеу. – Рабов захватывали в сражениях, а там так брали в кабалу… Мирно.
– Как же такое случилось? – продолжал любопытствовать Гуват, мешая Тэгрынкеу говорить, сбивая его мысли.
– Об этом потом, – раздраженно заметил Тэгрынкеу. – Сейчас надо думать, как жить в будущем… Вот эскимос спрашивал: как это будет власть бедных? Это совсем не значит, что настанет бедная жизнь и негде будет купить пачку чаю или щепотку табаку. Все, что будет производить трудовой народ, все будет принадлежать всем, кто работает. Ленин учит: кто создает все богатство земли? Рабочие люди. И табак, и муку, и материал на камлейки, стальные граненые иглы, подвесные моторы, большие железные пароходы – все это сотворено руками трудового человека, а значит, им, трудящимся, и владеть всем этим богатством. Разве это несправедливо?
– Это само собой разумеется! – неожиданно для всех воскликнул несговорчивый эскимос.
– А как быть, если человек ленивый? – опять вмешался Гуват.
– Помолчи! – прикрикнул на него Орво.
– А говорят про равноправие, – проворчал Гуват.
– Поголодаешь – тогда лениться не будешь, – наставительно произнес Гэмалькот, до этого молча сосавший потухшую трубку.
– Ръэв! [50] – закричал неожиданно возникший в дверях мальчишка.
В одно мгновение опустел чоттагин.
Все охотники помчались на берег. Впереди несся сам Тэгрынкеу. На деревянной мачте, врытой неподалеку от яранги Гэмалькота, сидел дозорный с биноклем и рукой махал в сторону моря.
На берегу охотники снимали вельботы с подпорок, переворачивали на кили байдары и торопливо спускали суда на воду.
Антон Кравченко прибежал, когда байдара была уже на воде. Он прыгнул прямо с берега, едва не угодив на шею пригнувшемуся Гувату.
Суда подняли паруса и устремились в погоню за китом.
Тишина нависла над Уэленом. Старшие следили, чтобы детишки не кричали, женщины осторожно переставляли железную посуду, чтобы не звякнуть, собак загнали в чоттагины и заперли двери, чтобы не выскочили наружу. Даже те, кто остался снаружи и наблюдал в бинокли за китовой охотой, разговаривали шепотом.
Сразу же следом за вельботом уэленцев шла байдара из Энмына. На кормовой площадке сидел Гэмалькот, крепко держа взглядом китовый фонтан, разжигающий азарт охотников.
Орво держал байдару слева от вельбота. Джон, Тнарат и Гуват торопливо готовили китовые гарпуны, лежащие на самом днище. Никто не знал, что они могут так неожиданно понадобиться. Антон, смешно надув щеки, накачивал собственным дыханием пыхпыхи [51]. Он старался не шуметь, но то и дело его вздох разносился по тихому морю среди шелеста парусов и журчания воды под килями вельботов и байдар.
Китовый фонтан приближался.
Морской великан шел вдоль берега на запад. То ли он не видел преследователей, то ли считал суда дружески настроенными существами, но он не увеличивал скорости и плыл спокойно и размеренно.
Чуть приспустив паруса, замедлили ход. С большими предосторожностями, без единого звука, воткнули большие весла в уключины, и над водой тревожно повисли сухие лопасти.
Кит был совсем близко.
Кравченко видел его длинное синеватое тело, когда животное шло из глубины, чтобы набрать воздух и выпустить фонтан.
Вельбот уэленцев подошел вплотную к киту. Три гарпунера застыли на носу. Точно так же в байдаре энмынцев застыли Тнарат и Гуват. От качки шевелились плотно надутые Антоном пыхпыхи и казались ожившими.
Вельбот едва двигался. Гэмалькот подвел его точно к тому месту, где должен вынырнуть кит. Как он это угадал, быть может, он сам бы и не смог толком объяснить.
Длинное тело шло из морской глубины. Впереди неслись мельчайшие пузырьки воздуха. Вот показалась голова, пыхнул фонтан, но гарпунеры продолжали оставаться в неподвижности. И только тогда, когда китовая голова погрузилась в воду и фонтан стал водяным, взметнулись руки гарпунеров, и острые лезвия вонзились в податливую китовую кожу. Длинные древки гарпунеров отскочили, зашевелились, поползли ременные концы, и в воду прыгнули ожившие пыхпыхи.
Гэмалькот резко отвернул вельбот в сторону, и перед китом оказалась байдара энмынцев. Но успел бросить гарпун удачно один Тнарат. Гарпун Гувата скользнул по хвостовому плавнику и ушел в воду. Кит резко пошел в глубину. Мимо лица Антона Кравченко просвистал ременный конец, и три пыхпыха, привязанные к гарпуну Тнарата, прыгнули за борт и тут же скрылись в воде.
– Хорошо! – похвалил Орво и крикнул Джону: – Теперь можно заводить мотор.
Затарахтел мотор и на вельботе уэленцев.
Суда сделали широкий круг. Джон знал по опыту предыдущих китовых охот: нет больше надобности гарпунить кита. Шесть пыхпыхов вполне достаточно, чтобы не дать морскому великану уйти и погрузиться в воду так глубоко, чтобы его можно было потерять.
Теперь вельботы и байдары перестроились так, что получалась огромная карусель, на внешней стороне которой находился загарпуненный кит.
Кравченко был так потрясен всем происходящим, что Гувату пришлось его несколько раз чувствительно толкнуть, чтобы вразумить, что теперь надо взять винчестер и стрелять в голову кита.
Загремели выстрелы. Как только вельбот или байдара оказывались напротив раненого животного, гремел дружный залп и вода вскипала от пуль.
Кравченко стрелял и стрелял, пока не почувствовал, что ствол винчестера нагрелся. Общий охотничий азарт уравнял всех. Орво то и дело бросал румпель и хватался за свое ружье. Но прежде чем сделать это, он так ставил байдару, что она по инерции еще некоторое время шла по правильному курсу.
Наконец кит в агонии, собрав остатки сил, ушел в морскую пучину, утащив за собой связку пыхпыхов. Выстрелы смолкли. Вельботы и байдары остановились. В напряженной тишине с легким всплеском всплыли пыхпыхи и спокойно легли на воду. Уэленский вельбот медленно подплыл к киту, гарпунщик потрогал ремни и сделал знак рукой: кончено, кит убит.
Тотчас суда устремились к киту. Но в этом, казалось бы, беспорядочном движении был издревле заведенный порядок. Гарпунеры вырезали из тела убитого животного стальные наконечники вместе с изрядными кусками сала и кожи, другие прокалывали специальные отверстия, чтобы продернуть буксировочные тросы. Большие куски итгильгына перебрасывались в вельботы и байдары, и те, кто не был занят, сразу же принялись за лакомство – китовое сало с кожей.
Кравченко жевал и чувствовал, как по его горлу струится растопившийся от тепла жир, наливает его силой и что-то огромное, непонятное поднимается в груди, ищет выхода. Он громко разговаривал, смеялся, и все вели себя так же, как он, даже спокойный и невозмутимый Макленнан.
Суда выстроились в колонну и потащили на берег кита. По мере приближения к берегу росла и всеобщая радость, никто не жаловался на усталость, несмотря на изнурительную работу. То ли китовый жир обладал таким возбуждающим свойством, то ли сознание победы над морским великаном так всех окрылило, что даже после долгой разделки, продолжавшейся за полночь, гомон в селении не умолкал.
Вымазанный жиром, с липкими руками, Антон бегал по морскому берегу, рассказывал своим друзьям о китовой охоте, пока не подошел Тэгрынкеу и не потащил его за собой.
Они поднялись в селение, прошли в ярангу Гэмалькота, а оттуда в большое строение, внешне напоминавшее ярангу.
– Это наш клегран, – пояснил Тэгрынкеу.
Антон уже достаточно хорошо знал чукотский язык, чтобы понять, что эта яранга и есть тот знаменитый клегран, о котором он слышал в чукотских сказаниях. Он думал, что клеграны давно исчезли, как ушли в небытие кровопролитные межплеменные войны и времена, когда чукотский охотник одновременно был воином и носил вместе с луком и колчаном тяжелые доспехи из толстой, непробиваемой моржовой кожи.
Клегран – дословно – мужской клуб. Во время священного жертвоприношения и танца кита туда не допускалась ни одна женщина.
Внутренность яранги представляла собой один обширный чоттагин. Посередине, под дымовым отверстием, горел костер, и от этого в яранге было тепло, а вся копоть тут же устремлялась в небо. Яркие отблески огня бегали по стенам, увешанным амулетами, чучелами неведомых животных, деревянными, до блеска отполированными изображениями китов. Возле костра облачался знаменитый уэленский шаман Франк.
У старика было свое чукотское имя, а Франком он стал называться после продолжительного путешествия по американскому континенту. Говорили, что Франк был грамотен и держал целую метеорологическую станцию, что позволяло ему довольно точно предсказывать не только погоду на два-три дня вперед, но даже давать прогноз ледовой обстановки.
