Чарльз Диккенс - Оливер Твист
— Я не долго буду имъ, — отвѣтилъ онъ, подымая кверху лицо, въ которомъ ничего не осталось человѣческаго, кромѣ ярости и ужаса. — Убейте ихъ всѣхъ до одного! Какое право имѣютъ они вести меня на бойню!
При этихъ словахъ онъ увидѣлъ Оливера и мистера Броунлоу. Съежившись въ самомъ отдаленномъ углу сидѣнья, онъ спросилъ, что имъ здѣсь нужно.
— Смѣлѣе, — сказалъ тюремщикъ продолжая придерживать его:- говорите теперь, сэръ, то, что вамъ нужно. И пожалуйста поторопитесь, такъ какъ онъ становится все хуже и хуже.
— У васъ были нѣкоторыя бумаги, — сказалъ мистеръ Броунлоу, приближаясь:- которыя отданы были вамъ на сохраненіе нѣкимъ Монксомъ.
— Все это ложь, — отвѣтилъ Феджинъ. — У меня нѣтъ ничего…. ничего.
— Ради милосердія Божія, — горячо продолжалъ мистеръ Броунлоу:- не говорите этого теперь, на краю могилы. Скажите мнѣ, гдѣ онѣ? Вы знаете, что Сайкса нѣтъ въ живыхъ, что Монксъ во всемъ сознался, что вамъ нельзя уже надѣяться ни на какую выгоду. Гдѣ эти бумаги?
— Оливеръ, — вскричалъ Феджинъ, маня его къ себѣ. — Сюда! сюда! Я скажу тебѣ кое что на ухо.
— Я не боюсь, — тихо сказалъ Оливеръ, выпуская руку мистера Броунлоу.
— Бумаги, — сказалъ Феджинъ, притягивая Оливера къ себѣ:- находятся въ полотняномъ мѣшкѣ, въ выемкѣ печной трубы, наверху, въ первой комнатѣ. Мнѣ надо поговорить съ тобою, голубчикъ. Мнѣ надо поговорить съ тобою.
— Да, да, — отвѣтилъ Оливеръ. — Дайте мнѣ прочесть молитву. Пожалуйста! Одну молитву! Вы повторите ее за мной, стоя на колѣняхъ! Только одну молитву, и мы будемъ потомъ говорить до самаго утра.
— Туда, туда! — сказалъ Феджинъ, толкая мальчика впереди себя къ двери и безумно смотря черезъ его голову. — Скажи, что я ушелъ спать — тебѣ они повѣрятъ. Ты можешь вывести меня на улицу, если мы пойдемъ такъ. Ну, ну!
— Ахъ! Прости, Господи, этому несчастному! — вскричалъ мальчикъ, заливаясь слезами.
— Отлично, отлично, — сказалъ Феджинъ. — Это намъ поможетъ. Сначала вотъ черезъ эту дверь. Если на меня нападетъ дрожь и трепетъ, когда пойдемъ мимо висѣлицы, то не обращай вниманія, а прибавь только шагу. Ну, ну, ну!
— Больше ничего не имѣете спросить у него, сэръ? — произнесъ тюремщикъ.
— Ничего, — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу. — Если бы я могъ надѣяться, что намъ удастся призвать его къ сознанію своего положенія….
— Ничѣмъ не достигнете этого, сэръ, — сказалъ служитель, покачавъ головою. — Лучше оставьте его.
Дверь камеры отворилась, и вернулись сторожа.
— Торопись, торопись! — вскричалъ Феджинъ. — Осторожно, но не такъ ужъ медленно. Скорѣе, скорѣе!
Люди взяли его за плечи и, освободивъ отъ него Оливера, удержали его. Одну минуту онъ сопротивлялся съ упорствомъ отчаянія, а затѣмъ принялся испускать пронзительные вопли, которые проникали даже сквозь эти плотныя стѣны и звучали въ ушахъ удалявшихся посѣтителей, пока они не вышли на дворъ.
Они не сразу покинули тюрьму. Оливеръ чуть на упалъ въ обморокъ послѣ этой ужасной сцены и былъ такъ слабъ, что въ теченіи часа или болѣе не могъ держаться на ногахъ.
Уже свѣтало, когда они снова вышли на улицу. Собралась уже большая толпа; окна домовъ были заполнены людьми, курившими и игравшими въ карты, чтобы скоротать время. Народъ толкался, спорилъ, шутилъ. Все говорило о жизни и одушевленіи, все, кромѣ темной группы предметовъ въ самомъ центрѣ толпы:- черныхъ подмостковъ, перекладины, веревки — угрюмаго сооруженія смерти.
Глава LIII и послѣдняя
Приключенія тѣхъ, кто дѣйствовали въ этой повѣсти, близятся къ концу. Немногое, что остается сказать лѣтописцу этихъ событій, можно передать въ короткихъ и простыхъ словахъ.
Не прошло и трехъ мѣсяцевъ, какъ Роза Флеминъ и Гарри Мэйли были обвѣнчаны въ сельской церкви, которая отнынѣ должна была являться ареной дѣятельности молодого священника. Въ тотъ же день они вступили во владѣніе своимъ новымъ и счастливымъ жилищемъ.
Мистриссъ Мэйли поселилась съ своимъ сыномъ и невѣсткой, чтобы остатокъ своихъ дней наслаждаться величайшимъ счастьемъ, какое доступно на склонѣ достойно прожитой жизни — созерцаніемъ блаженства тѣхъ, кому столь много лѣтъ она непрерывно дарила самыя горячія чувства и кого окружала самыми нѣжными заботами.
Послѣ всесторонняго и тщательнаго пересмотра оказалось, что если остатокъ состоянія, находившагося на попеченіи Монкса — и вовсе не преуспѣвавшаго въ его рукахъ или въ рукахъ его матери — поровну раздѣлить между нимъ и Оливеромъ, то каждому достанется немного болѣе трехъ тысячъ фунтовъ. По смыслу завѣщанія отца, Оливеръ имѣлъ право на весь капиталъ. Но мистеръ Броунлоу, не желая лишать старшаго изъ сыновей случая отречься отъ прежнихъ пороковъ и возродиться къ честной жизни, предложилъ именно такой раздѣлъ, на что его юный довѣритель съ радостью согласился.
Монксъ, продолжая носить это вымышленное имя, увезъ свою долю въ одну изъ отдаленныхъ странъ Новаго Свѣта, гдѣ, быстро промотавъ деньги, снова отдался своимъ темнымъ дѣламъ и, послѣ долгаго заключенія за новый подлогъ и мошенничество, слегъ подъ возвратнымъ приступомъ своей болѣзни и умеръ въ тюрьмѣ.
Мистеръ Броунлоу усыновилъ Оливера. Поселившись съ нимъ и съ старой экономкой на разстояніи мили отъ церковнаго дома, гдѣ жили его дорогіе друзья, онъ этимъ удовлетворилъ самое горячее и сердечное желаніе Оливера, скрѣпивъ маленькій кружокъ людей, жизнь которыхъ сдѣлалась такъ близка къ состоянію полнаго счастья, какъ это когда либо имѣло мѣсто въ здѣшнемъ перемѣнчивомъ мірѣ.
Вскорѣ послѣ свадьбы молодыхъ почтенный докторъ вернулся въ Чертсей, гдѣ онъ, лишенный своихъ старыхъ друзей, возропталъ бы на судьбу, если бы его темпераментъ допускалъ подобное настроеніе, и сдѣлался бы сварливымъ, если бы умѣлъ. Въ теченіе двухъ или трехъ мѣсяцевъ онъ довольствовался тѣмъ, что жаловался на вредъ мѣстнаго воздуха для своихъ легкихъ; затѣмъ, убѣдившись, что дѣйствительно мѣстность перестала для него быть тѣмъ, чѣмъ была раньше, онъ передалъ должность своему помощнику, а самъ переѣхалъ въ маленькій холостой коттэджъ на краю того села, гдѣ его молодой другъ былъ пасторомъ, — и моментально выздоровѣлъ. Здѣсь онъ занялся садоводствомъ, цвѣтоводствомъ, рыбной ловлей, плотничаньемъ и другими дѣлами въ томъ же родѣ, и которыя онъ принимался съ характерной своей горячностью, я во всемъ рѣшительно онъ вскорѣ прославился по всему околотку какъ глубочайшій авторитетъ.
Незадолго до переѣзда онъ завязалъ съ мистеромъ Гримвигомъ тѣсную дружбу, которую этотъ эксцентричный джентльменъ встрѣтилъ сердечной взаимностью. Немалое число разъ въ теченій года мистеръ Гримвигъ навѣщаетъ доктора, и всякій разъ онъ съ большимъ усердіемъ садовничаетъ, удитъ рыбу и плотничаетъ, принимаясь за все самымъ страннымъ и безпримѣрнымъ способомъ, но всегда отстаивая, съ своимъ любимымъ утвержденіемъ, свой способъ, какъ единственно правильный. По воскресеньямъ онъ непремѣнно критикуетъ въ глаза молодому пастору его проповѣдь, а потомъ строго конфиденціально сообщаетъ мистеру Лосберну, что онъ отъ проповѣди въ восторгѣ, но считаетъ болѣе благоразумнымъ не говорить объ этомъ. Мистеръ Броунлоу очень любитъ подтрунивать надъ нимъ, повторяя ему его старинное пророчество насчетъ Оливера и напоминая ему про тотъ вечеръ, когда они сидѣли, положивъ передъ собою часы и поджидая возвращенія мальчика. Но мистеръ Гримвигъ возражаетъ, что онъ въ сущности былъ правъ, и въ доказательство этого указываетъ на то, что Оливеръ дѣйствительно не вернулся; это замѣчаніе всегда заставляетъ его самаго разсмѣяться и усиливаетъ его хорошее настроеніе.
Что касается мистера Ноэ Клейполя, то онъ, какъ оговорившій Феджина, получилъ отъ короннаго суда помилованіе; видя, что первоначально избранная имъ профессія не такъ безопасна, какъ онъ желалъ бы, онъ нѣкоторое время затруднялся насчетъ пріисканія средствъ къ жизни, не сопряженныхъ съ чрезвычайнымъ трудомъ. Послѣ нѣкотораго размышленія онъ рѣшилъ заняться доносами, и это занятіе доставляетъ ему приличный заработокъ. Вотъ его образъ дѣйствія. Разъ въ недѣлю, во время богослуженія, онъ отправляется гулять въ сопровожденіи Шарлоты — оба нарядно одѣтые. Его леди падаетъ въ обморокъ около дверей трактира, гдѣ хозяинъ отличается добрымъ сердцемъ, и молодой джентльменъ, схлопотавъ себѣ на три пенса водки, чтобы привести даму въ чувство, на слѣдующій день доноситъ на трактирщика и получаетъ въ свой карманъ половину налагаемаго на того штрафа. Иногда падаетъ въ обморокъ самъ мистеръ Клейполь — результатъ получается тотъ же самый.
Мистеръ и мистриссъ Бембль, прогнанные со службы, постепенно дошли до нищенскаго состоянія и поступили наконецъ богадѣльниками въ тотъ самый работный домъ, гдѣ когда то они властвовали надъ другими. Мистеръ Бембль поговаривалъ, что среди такихъ превратностей судьбы и униженій онъ не имѣетъ даже смѣлости быть благодарнымъ за разлуку съ женой.
