Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь
Наутро Северина случайно заметила на фризе свежую царапину. Наклонившись, она обнаружила, что кусок паркета вынимали. Стало быть, Рубо опять запустил лапу в тайник, опять брал деньги! Ее охватил такой гнев, что она сама удивилась — ведь по натуре она не была корыстолюбива. А кроме того, твердо решила скорее умереть с голоду, чем прикоснуться к этим кредитным билетам, запятнанным кровью. Все это так, но ведь деньги-то принадлежат им обоим! Как же он смеет таскать их тайно от нее, даже не спрашивая разрешения? До самого обеда Северине мучительно хотелось убедиться в основательности своих подозрений, она, без сомнения, приподняла бы паркет и все увидела бы собственными глазами, но при мысли, что придется одной шарить под полом, волосы у нее на голове зашевелились от ужаса. А что, если оттуда покажется мертвец? Этот ребяческий страх заставил ее уйти из столовой, и она заперлась с рукоделием у себя в комнате.
Вечером, когда супруги в молчании доедали остатки рагу, Северина с раздражением увидела, что Рубо, видимо сам того не замечая, то и дело поглядывает на поврежденный кусок паркета.
— Ты опять туда лазил, да? — резко спросила она.
Он удивленно вскинул голову.
— Куда это?
— Не прикидывайся простаком, ты все отлично понимаешь. Но запомни, я не желаю, чтобы ты таскал оттуда деньги, ведь они принадлежат не только тебе, но и мне! Я сама не своя делаюсь, как подумаю, что ты их берешь.
Обыкновенно Рубо старался не ссориться с Севериной. Их совместная жизнь превратилась в вынужденное общение двух существ, связанных друг с другом лишь формальными узами, они проводили целые дни в полном молчании, жили в одной квартире, но держались, точно посторонние люди, — равнодушно и отчужденно. Вот почему он только пожал плечами, не вступая в разговор.
Однако Северина пришла в сильное возбуждение, она решила покончить с проклятым вопросом о припрятанных деньгах, которые со дня преступления причиняли ей жестокие муки.
— Я требую ответа… Посмей только сказать, что ты к ним не прикасался.
— А тебе что до этого?
— Меня тошнит при одной мысли! Еще нынче утром я до того испугалась, что не могла усидеть в столовой. Всякий раз, когда ты туда лезешь, меня три ночи подряд кошмары преследуют… Мы никогда не говорим об этих злосчастных деньгах. Оставь же их в покое, не вынуждай меня о них заговаривать.
Он посмотрел на нее своими большими немигающими глазами и грубо повторил:
— Тебе-то что до этого? Ну, я беру деньги, но тебя ведь не заставляю их трогать. При чем тут ты? Это одного меня касается.
У нее было вырвался негодующий жест, но она сдержалась. Потом, вне себя, с отвращением и мукой в голосе проговорила:
— Нет, я отказываюсь тебя понимать… Ведь раньше ты был порядочным человеком. Ты б никогда гроша чужого не взял… То, что ты совершил, еще можно как-то простить, ты был просто как помешанный, я и сама по твоей вине чуть не помешалась… Но деньги, эти гнусные деньги!.. Ты должен бы забыть, что они существуют, а вместо того все время их таскаешь и предаешься низменному удовольствию… Что произошло, как мог ты до этого докатиться?
Рубо слушал, и вдруг его на мгновение пронзила ясная мысль — он ужаснулся тому, что превратился в вора. Неумолимый процесс нравственного разложения медленно и исподволь разрушал его личность, казалось, нож, которым он умертвил Гранморена, рассек все нити, связывавшие Рубо с прежней жизнью, и он не в силах был их связать, он не мог бы объяснить, когда именно началось его теперешнее существование, когда именно он стал совершенно другим, когда именно была вконец разрушена их семейная жизнь с Севериной и жена сделалась чужим и враждебным ему человеком. Но тотчас же сознание непоправимости случившегося охватило его, и он безнадежно махнул рукой, будто стремясь избавиться от докучных мыслей.
— Коли дома подыхаешь от скуки, — проворчал он, — понятно, ищешь развлечений в другом месте. Раз уж ты меня больше не любишь…
— Да, я не люблю тебя больше.
Рубо взглянул на Северину, вся кровь кинулась ему в голову, и он ударил кулаком по столу:
— Ну, и оставь меня в покое! Ведь я не мешаю твоим утехам! Я ж тебе ничего не говорю… Порядочный человек на моем месте не был бы таким покладистым. Прежде всего следовало бы наподдать тебе коленом и вышвырнуть за дверь. Сделай я так, может, мне и красть не захотелось бы.
Северина побледнела как полотно: она и сама часто думала, что если такой ревнивый муж, как Рубо, терпит любовника жены, то это верное свидетельство болезни духа, нравственной гангрены, разрушающей его натуру, убивающей щепетильность и совесть. Но все ее существо протестовало, она отказывалась признать свою вину. Заикаясь, она крикнула:
— Я тебе запрещаю прикасаться к деньгам.
Рубо покончил с едой. Он невозмутимо сложил салфетку, поднялся и, осклабившись, проговорил:
— Понимаю, куда ты гнешь… Ну что ж, давай поделимся.
Он наклонился и сделал вид, будто собирается вынуть кусок паркета. Северина кинулась к нему и поставила ногу на фриз.
— Нет, нет! Лучше умереть… Не смей открывать! Нет, нет! Хотя бы не при мне!
В тот вечер Северина условилась встретиться с Жаком за товарной станцией. Возвратившись домой после полуночи, она вспомнила об отвратительной сцене, разыгравшейся за ужином, и заперлась у себя в спальне, дважды повернув ключ в замке. Рубо дежурил, можно было не опасаться, что он придет ночевать, — надо сказать, что за последнее время это вообще нечасто случалось. Северина натянула одеяло до самого подбородка, прикрутила фитиль в лампе, но уснуть не могла. И зачем она уклонилась от дележа? Теперь мысль присвоить себе эти деньги уже не так ужасала ее. Приняла же она отказанный ей по завещанию дом в Круа-де-Мофра. Точно так же можно взять и деньги. Но тут дрожь пробежала по ее телу. Нет, нет, никогда! Она ничего не имела против денег вообще, но эти — другое дело, они украдены у убитого, отмечены гнусным преступлением, ни за что она не рискнет к ним притронуться, они станут жечь ей пальцы! Потом Северина несколько успокоилась и принялась рассуждать: ведь она хочет взять деньги не для того, чтобы промотать, напротив, она спрячет, закопает их в таком месте, где никто не найдет, там они останутся навсегда, таким образом, по крайней мере половина общей суммы не попадет в руки Рубо. Она не позволит ему восторжествовать, не позволит заграбастать принадлежащие ей деньги, не позволит проиграть их. Когда часы пробили три удара, она уже смертельно жалела о том, что отказалась от дележа, и в ее мозгу зародилась пока еще смутная мысль: подняться с постели и очистить тайник, чтобы Рубо больше ничего не получил. Но тут она вся покрылась холодным потом и попыталась отогнать от себя эту мысль.
Тщетно! Хорошо бы завладеть всеми деньгами, оставить их у себя — ведь Рубо не решится жаловаться! И мало-помалу мысль эта все сильнее преследовала Северину, в недрах ее существа зарождалась твердая решимость, побеждавшая внутреннее сопротивление. Почти против воли Северина внезапно соскочила с кровати — иначе она поступить уже не могла, — вывернула фитиль в лампе и направилась в столовую.
С этого мгновения она больше не дрожала. Страх оставил ее, она действовала хладнокровно, все ее движения были размеренны и точны, как у сомнамбулы. Найдя кочергу, она приподняла кусок паркета. Открылась дыра, и Северина, чтобы лучше видеть, поднесла к ней лампу. Склонившись над отверстием, она остолбенела: тайник был пуст. Должно быть, пока она бегала на свидание, Рубо возвратился домой, движимый тем же стремлением завладеть деньгами, прикарманить их! Он утащил все кредитные билеты, ни одного не оставил. Северина опустилась на колени и тогда разглядела в глубине, возле пыльных балок, блестящие золотые часы с цепочкой. Ее охватила холодная ярость, и так, в одной сорочке, она замерла возле тайника, несколько раз подряд повторив вслух:
— Вор! Вор! Вор!
Северина в бешенстве схватила часы, спугнув огромного черного паука, побежавшего вверх по штукатурке. Ударами пятки вогнала паркет на место и вернулась в постель, поставив лампу на ночной столик. Согревшись, она посмотрела на часы, которые все еще сжимала в кулаке, потом принялась вертеть их в разные стороны, пристально разглядывая. Ее внимание привлек вензель председателя суда, выгравированный на крышке. На внутренней стороне она заметила фабричный номер — 2516. Номер был, конечно, известен следователю, так что хранить у себя эти ценные часы было крайне опасно. Но разъяренная тем, что ей ничего больше не досталось, Северина забыла о страхе. Больше того, она чувствовала, что с кошмаром теперь покончено, ценностей, напоминавших о мертвеце, под паркетом уже не оставалось. Отныне она может спокойно передвигаться по собственной квартире. Северина положила часы под подушку, погасила лампу и уснула.
