Виллем Элсхот - Избранное

Не возражают! Разве это ответ? Мне-то было все равно — купят они цветы или нет, не моя это забота. И я переспросил, вправду ли они считают, что нужны цветы.

— В каждой стране чужестранец должен следовать местным обычаям, — заметил Али, так не куплю ли я для них цветы, они плохо разбираются в наших деньгах, и их уже не раз надували.

Букет вышел красивый, не слишком большой, чтобы не привлекать внимания любопытной хозяйки квартиры и вообще тех, мимо кого им, может быть, придется проходить к Марии. Али сразу спросил, сколько он стоит, и не двинулся с места, пока я не взял у него деньги. Только тогда он взял букет и мы пошли дальше.

Я спросил, давно ли они знают Марию?

Нет, только с нынешнего утра. Она пришла на корабль чинить мешки, и они подарили ей шарф, банку имбирных сладостей и шесть пачек сигарет. Приняв все эти дары, Мария назначила им встречу на вечер, и, когда была выкурена первая пачка сигарет, она написала на обороте имя и адрес. Так что это была не простая уличная встреча.

Но кто же из них, в сущности, был влюблен в Марию? Он сам или один из его товарищей?

— Все трое, — сказал Али.

Я посмотрел на него очень пристально — уж не шутит ли он, но лицо у него было очень серьезное, очень искреннее.

Мое грубое западное любопытство наконец прорвалось:

— Неужели Мария действительно пригласила к себе всех троих?

Если это так, то эта двадцатилетняя девушка была необычайно предприимчива.

Да, всех троих. Она приняла подарок от каждого из них и никому никакого предпочтения не выказала, значит, решили они, она ждет в гости всех троих.

Да, тут открывались любые возможности. Во всяком случае, начало показалось мне многообещающим.

— А вы уверены, что она будет вас ждать?

— Конечно, — сказал Али. — Разве она взяла бы подарки если бы не хотела нас ждать? Как вы думаете, сэр?

Его оптимизм был настолько заразителен, что я и сам начал верить в благородный альтруизм Марии.

— Вот эта улица, — сказал я, — а вот и номер пятнадцатый. Здесь ждет вас красивая девушка. — И мы остановились, разглядывая заветный дом.

Теперь можно было проститься с ними и оставить их тут. Я выполнил свой христианский долг, а уж дальше им ни моя помощь, ни мое руководство не понадобятся. А почему бы мне не остаться? Где примут троих, там найдется место и для четвертого. Однако я сразу отбросил эту грешную мысль. Трое моих спутников рассиялись в улыбках, и мне показалось, что они не прочь разделить Марию со мной, как пирог. Нет, это нехорошо выйдет. Посмотрю, как примут моих трех Ромео, благословлю их и пойду домой, почитаю газету, дам отдохнуть ногам и буду утешен мыслью, что моя миссия увенчалась успехом.

Пятнадцатый номер оказался лавкой, где ничего, кроме клеток для птиц, не продавалось, и, сколько я ни вглядывался, никаких других товаров не видел. Я никогда не подозревал, что в городе существует такая лавчонка, но она была перед нами — а против очевидности, даже самой странной, ничего не поделаешь. Клетки были самые настоящие, и, как мы ни пялили на них глаза, они оставались клетками. Их было множество, от самых простых до роскошных, с медными прутьями, клеток для попугаев, висячие клетки, стоячие клетки — полная витрина всяких клеток. Надо признаться, витрина была сделана искусно, со знанием дела, но уж очень странно было предполагать, что этим делом занималась Мария ван Дам.

Я увидел, что мои темнокожие спутники были удивлены не меньше меня. Они переглядывались, переговаривались, и Али снова, как бы для проверки, протянул мне обрывок картона. Я взглянул на номер дома и название улицы и еще раз убедился, что это и есть адрес этой странной лавки. Не моя вина, что дом номер пятнадцать был не шумным притоном и не домиком с красной лампой, как тот дом Фатьмы, в поисках которого я бродил по Бомбею… Ладно, притон или не притон, но Марию надо тут отыскать — иначе зачем мы топали сюда под дождем, да и я не хотел, чтобы они потом говорили, что обратились ко мне за помощью понапрасну. Что ж, господа, давайте действовать. В конце концов, может быть, Мария никакого отношения к этим клеткам и не имеет — не больше, чем мы четверо, по всей вероятности. Возможно, что она снимает здесь какой нибудь чердак или подвал, а может быть, и просто угол, с кроватью или кушеткой, как у Фатьмы.

Что, если нам с Али войти туда и спросить ее? Его дружки пусть постоят у витрины, полюбуются на клетки, не то такая делегация — четыре человека, из которых трое — черные, как сажа, — может и напугать людей. Те двое пока что служили просто статистами, да и осторожность в таких случаях не помешает. Али был на все согласен, и мы зашли в лавку. Я торопливо закрыл за собой дверь, чтобы электрический звонок пере стал трещать, и подошел к прилавку, Али — за мной, со своим красным букетом. Он расхрабрился от любви, хотя он знает, что тут, в стране белого человека, темнокожий не лучше фокстерьера.

Мария может явиться нам каждую минуту, случилось же такое чудо в пещере Лурда. А может, она жадно доедает имбирные сладости или подводит брови, подмазывается и пудрится, чтобы выйти к нам и, приветливо улыбаясь, сказать «гуд ивнинг!» — наверно, она хоть эти слова знает по-английски. А если не знает — придется ей говорить по-фламандски, и я буду переводить, пока они не договорятся. Интересно будет послушать их разговор, как-то они дойдут до сути дела.

Тут я услыхал, как где-то двинули стулом. Открылась дверь позади прилавка, и к нам вышла пухлая, далеко не молодая женщина, аккуратная и чистая, как витрина ее лавки. Она бы сошла за мать или тетку Марии, но уж если это была сама Мария, так я был магараджей из Аллахабада. Все же для пущей уверенности я взглянул на своего спутника — от таких людей всего можно ждать. Хоть ей и было под пятьдесят, телеса у нее достаточно пышные.

— Нет, — сказал Али, глядя на нее с брезгливостью.

Женщина подошла поближе — у нее был такой вид, будто ее только что отмыли до блеска, — и, не дожидаясь, заявила, что большая клетка для попугая еще не готова, но будет доставлена на корабль в понедельник утром, что она и просит передать капитану Каннингему.

Я не понимал, наяву все это происходит или во сне. Выходит, Али знает Клостерстраат не хуже меня. Но зачем же он тогда показывал мне этот кусок картона? Чтобы выманить меня под дождь? Нет, в это я не верил. Он и на витрину глазел, как на Ниагарский водопад, да и ни про какие клетки он мне по дороге не говорил. И все же я спросил его, не заказывал ли он клетку, чтобы взять ее с собой в море, и вообще был ли он уже тут, но он решительно отверг все эти предположения и сказал, что пришел исключительно ради девушки.

Толстуха, как видно, понимала по-английски, потому что сразу спросила его, с какого он корабля — с «Сити оф Рангун» или нет?

— Нет, — сказал Али, — мы с «Дели Касл».

Мне теперь все стало более или менее ясно, чего нельзя было сказать про хозяйку лавки.

— Так, — сухо бросила она. — Что же вам тут нужно?

Делать было нечего, пришлось вмешаться.

— Будьте так добры, сударыня, скажите Марии ван Дам, что пришли ее знакомые с «Дели Касл», и спросите ее, может ли она принять нас?

Я тоже хотел присутствовать при их встрече. А может быть, передать толстухе цветы дли Марии, так сказать, в залог будущих благ?

Она смотрит на меня, словно и свалился с луны, и переспрашивает, что я сказал, так что мне приходится заново повторять всю тираду.

— Мария ван Дам? Никогда не слышала. Наша фамилия Пасманс.

Что ее фамилия Пасманс, я еще готов поверить, но что она не знает нашу Марию, мне кажется дичью. А если она нам не доверяет? Мало ли кто готов ввалиться в лавку и заявить, что он с «Дели Касл». Но у нас были доказательства.

Я попросил Али дать мне талисман, выложил его перед ней на прилавок и показал на текст, который Мария любезно написала своей собственной прекрасной рукой, когда была докурена последняя сигарета из этой пачки, — официальный текст, о котором спорить не приходилось.

— Вы ей только покажите эту записку, сударыня, и она сразу узнает, кто мы, потому что она сама написала адрес сегодня утром, когда приходила чинить мошки на «Дели Касл».

— Чинить мешки? — повторяет достойная дама таким тоном, что краска бросается мне в лицо.

Она уходит в комнатку за лавкой, приносит очки и, строго качая головой, начинает изучать неясный автограф со всех сторон с серьезностью, вызывающей уважение.

— Нет, сударь, ничего разобрать не могу. И ни о какой Марии ван Дам я не слыхала, — решительно говорит она и отталкивает клочок картона, словно боится заразиться проказой.

Она спокойно ждет, не попросим ли мы еще какой-нибудь услуги, и рассеянно поворачивается к окну. И вдруг видит черные лица наших приятелей, они прижались к стеклу и, не отрывая глаз, смотрят сквозь клетки, ожидая, что мы с Али подадим нм знак войти. Как видно, им надоело рассматривать экспонаты в окошке, и теперь они вперились в нас горящими глазами. Воображаю, что будет, когда они дорвутся до Марии ван Дам.