Чарльз Диккенс - Общественная жизнь мистера Тольромбля, мэра города Модфога

Чарльзъ Диккенсъ

Общественная жизнь мистера Тольромбля, мэра города Модфога

Модфогъ, пріятный городъ, чрезвычайно пріятный городъ, расположенный въ прелестной впадинѣ, на берегу рѣки, которая награждаетъ его очаровательнымъ запахомъ дегтя, смолы, угля и канатовъ, кочевымъ населеніемъ въ клеенчатыхъ шляпахъ, веселымъ приливомъ пьяныхъ барочниковъ и многими другими рѣчными преимуществами. Въ Модфогѣ много воды и, однако, это не городъ для купанья. Вода, при наилучшихъ условіяхъ, коварная стихія, а въ Модфогѣ она коварна по преимуществу. Зимой она наводняетъ улицы и поля, мало того, проникаетъ въ погреба и кухни въ совершенно ненужномъ изобиліи, но лѣтомъ она высыхаетъ и зеленѣетъ, а зеленый цвѣтъ, хотя самъ по себѣ очень пріятный, особенно въ травѣ, нисколько не идетъ къ водѣ, и потому нельзя не сознаться, что красота Модфога нѣсколько страдаетъ отъ этого, въ сущности, мелочного обстоятельства. Все-таки Модфогъ здоровое мѣсто, очень здоровое, можетъ быть, сырое, но ни мало отъ того не вредное для здоровья. Грубая ошибка считать сырость нездоровой; растеніе всего лучше растетъ въ сырой почвѣ, почему бы сырости не имѣть того же благодѣтельнаго вліянія и на людей? Жители Модфога единогласно утверждаютъ, что нѣтъ на свѣтѣ лучше ихъ человѣческой расы, а потому — вотъ безспорное и вполнѣ достовѣрное опроверженіе только-что указанной ошибки. Итакъ, говоря, что мѣстность Модфога сырая, мы вмѣстѣ съ тѣмъ и совершенно опредѣлительно выражаемъ, что она очень здоровая.

Городъ Модфогъ такъ же чрезвычайно живописенъ. Лимгаузъ и Ратклифъ походятъ на него, но они оба даютъ очень слабое понятіе о Модфогѣ. Въ этомъ городѣ гораздо болѣе кабаковъ, чѣмъ въ Ратклифѣ и Лимгаузѣ, взятыхъ не только по одиночкѣ, но и вмѣстѣ. Потомъ общественныя зданія въ Модфогѣ очень внушительны. Мы считаемъ ратушу однимъ изъ лучшихъ существующихъ доселѣ образцовъ сарайной архитектуры: это искусное соединеніе двухъ стилей свиного хлѣва и садовой чайной бесѣдки; причемъ простота рисунка несравненной красоты. Особливо счастлива мысль помѣстить съ одной стороны двери большое окно, а съ другой маленькое. Такъ же удивительно смѣлой дорической красотой отличаются скребокъ у двери и висячій замокъ, строго соотвѣтствующіе общему характеру.

Въ этомъ зданіи собираются мэръ и муниципальная корпорація Модфога для торжественныхъ совѣщаній объ общемъ благѣ. Засѣдая на массивныхъ деревянныхъ скамьяхъ, которыя вмѣстѣ со столомъ посрединѣ, составляютъ всю меблировку комнаты съ выбѣленными стѣнами, мудрецы Модфога проводятъ часы за часами въ серьёзныхъ преніяхъ. Тутъ они рѣшаютъ, въ какомъ часу слѣдуетъ ночью закрывать кабаки, въ какомъ утромъ можно ихъ отпирать, въ какое время дозволительно обѣдать по воскресеньямъ и другіе важные политическіе вопросы. Часто, когда уже тишина водворилась давно въ городѣ, и отдаленные огни въ домахъ и лавкахъ, перестали сверкать путеводными звѣздами для барочниковъ на рѣкѣ, тускло освѣщенныя два окна, одно большое и одно маленькое въ ратушѣ, напоминаютъ жителямъ Модфога, что ихъ мѣстное собраніе законодателей, подобно другому, гораздо большему по объему и извѣстности, гораздо шумнѣйшему, но не болѣе глубокомысленному собранію того же рода, патріотически дремлетъ на благо своей родины.

Среди этой горсти мудрыхъ и ученыхъ людей, никто въ продолженіи многихъ лѣтъ, не отличался такимъ скромнымъ видомъ и обращеніемъ, какъ Николасъ Тольромбль, извѣстный торговецъ углемъ. Какъ животрепещущъ ни былъ возбужденный вопросъ, какъ бурны ни были пренія, какими рѣзкими личностями ни перебрасывались законодатели Модфога (даже въ Модфогѣ иногда говорятъ личности), Николасъ Тольромбль былъ всегда одинаковъ. По правдѣ сказать, онъ, какъ человѣкъ работящій, вставалъ очень рано, и потому всегда засыпалъ при началѣ обсужденія каждаго вопроса и просыпался, очень освѣженный сномъ, къ подачѣ голоса, что и производилъ съ добродушной любезностью. Дѣло въ томъ, что, по его мнѣнію, всякое обсужденіе вопросовъ, заранѣе рѣшенныхъ каждымъ въ своей головѣ, было только потерей времени, и доселѣ остается, вопросомъ, не былъ ли правъ Николасъ Тольромбль.

Время, покрывая серебромъ нашу голову, иногда набиваетъ золотомъ наши карманы. Исполняя первое свое назначеніе относительно Николаса Тольромбля, оно было до того любезно, что не забыло, какъ часто случается, и второго. Николасъ началъ жизнь въ деревянномъ ларѣ, въ четыре квадратныхъ фута, съ капиталомъ въ два шиллинга и девять пенсовъ и товаромъ въ количествѣ трехъ пудовъ съ половиною угля, не исключая большого куска, висѣвшаго надъ ларемъ, въ видѣ вывѣски. Потомъ онъ увеличилъ ларь и завелъ тачку; черезъ нѣсколько времени онъ бросилъ ларь и тачку, а завелъ осла и мистриссъ Тольромбль, затѣмъ онъ купилъ постепенно тележку, фургонъ и вообще, по примѣру своего веселаго предшественника Витингтона, только не имѣя компаніономъ кота, увеличивалъ свое богатство и славу, пока, наконецъ, ликвидировалъ дѣла и поселился вмѣстѣ съ мистриссъ Тольромбль въ Модфогъ-Голлѣ, который онъ самъ выстроилъ на горѣ, или на чемъ-то казавшемся горой, въ четверти мили отъ Модфога.

Около этого времени въ Модфогѣ начали поговаривать, что Николасъ Тольромбль сталъ гордъ и надмененъ, что успѣхъ и деньги уничтожили простоту его обращенія и растлили его по природѣ доброе сердце, что, однимъ словомъ, онъ корчилъ важнаго господина, и общественнаго дѣятеля, а потому осмѣливался смотрѣть на своихъ старыхъ товарищей съ снисходительнымъ презрѣніемъ. Имѣли ли тогда эти толки какое-нибудь основаніе или нѣтъ, но мистрисъ Тольромбль вскорѣ завела четырех-колесный фаэтонъ съ жокеемъ въ желтой фуражкѣ, мистеръ Тольромбль младшій началъ курить сигары и называть лакея «человѣкъ», а мистера Тольромбля старшаго съ тѣхъ поръ уже никогда болѣе не видали по вечерамъ въ его любимомъ уголку у печки въ Тавернѣ Барочниковъ. Все это было не хорошо, но еще худшимъ предзнаменованіемъ служилъ тотъ фактъ, что Николасъ Тольромбль сталъ появляться чаще прежняго на собраніяхъ муниципальнаго совѣта и не засыпалъ во время преній, какъ бывало, но сидѣлъ неподвижно, поддерживая естественно опускавшіяся вѣки своими обоими указательными пальцами. Мало того, онъ теперь читалъ газеты и часто произносилъ въ публикѣ таинственныя фразы о «народной массѣ», о «производительныхъ силахъ страны», объ «интересѣ денежныхъ классовъ» и т. д. Все это доказывало, что онъ или сошелъ съ ума, или съ нимъ случилось нѣчто еще хуже, и добрые жители Модфога приходили въ тупикъ.

Наконецъ, въ половинѣ октября, мистеръ Тольромбль съ семействомъ отправился въ Лондонъ, такъ какъ мистрисъ Тольромбль объяснила своимъ пріятельницамъ въ Модфогѣ, что конецъ октября самое средоточіе моднаго лондонскаго сезона.

Случилось такъ, что въ это самое время и, несмотря на здоровый воздухъ Модфога, умеръ его мэръ. Это было удивительное происшествіе; онъ жилъ въ Модфогѣ восемьдесять-пять лѣтъ и муниципальные совѣтники никакъ не могли понять, почему онъ вдругъ умеръ. Даже одинъ старикъ предложилъ выразить осужденіе такого ничѣмъ необъяснимаго поступка и едва его уговорили отказаться отъ этой мысли. Однако, какъ это ни было странно, мэръ умеръ, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на муниципалитетъ, и послѣдній былъ принужденъ выбрать ему преемника. Онъ, поэтому, собрался, и такъ какъ Николасъ Тольромбль былъ въ это время очень важной особой, интересовавшей всѣхъ своимъ возвышеніемъ, его и выбралъ въ мэры, о чемъ съ слѣдующей почтой его и увѣдомили.

Между тѣмъ, уже наступилъ ноябрь мѣсяцъ и Николасъ Тольромбль, находясь въ Лондонѣ, присутствовалъ на парадной процессіи и обѣдѣ лорда-мэра. При видѣ всего блеска и всей славы этого муниципальнаго сановника, онъ съ грустью пожалѣлъ, что родился въ Модфогѣ, а не въ Лондонѣ, такъ какъ тогда онъ могъ бы сдѣлаться лордомъ-мэромъ, покровительственно относиться къ судьямъ, любезно подмигивать лорду-канцлеру, дружески жать руку первому министру, холодно кланяться секретарю казначейства и вообще продѣлывать все то, что составляетъ исключительную принадлежность лорда-мэра. Чѣмъ болѣе онъ думалъ о лордѣ-мэрѣ, тѣмъ желательнѣе ему казалась его должность. Хорошо быть королемъ, но что такое король въ сравненіи съ лордомъ-мэромъ. Когда король произносилъ рѣчь, то всѣмъ было извѣстно, что эту рѣчь писалъ для него другой, а лордъ-мэръ говорилъ цѣлыя полчаса изъ своей головы и среди восторженныхъ рукоплесканій всѣхъ присутствующихъ, тогда какъ король могъ говорить парламенту до обморока и не дождаться ни одного рукоплесканія. Такимъ образомъ, лондонскій лордъ-мэръ казался Николасу Тольромблю величайшимъ государемъ на свѣтѣ. Въ сравненіи съ нимъ великій Моголъ былъ ничто.

Среди подобныхъ размышленій и мысленно проклиная судьбу, которая сдѣлала его угольнымъ торговцемъ въ Модфогѣ, Николасъ Тольромбль получилъ бумагу отъ муниципальнаго совѣта. Прочитавъ ее, онъ весь вспыхнулъ, и передъ его глазами пронесся свѣтлый, величественный образъ.