Менделе Мойхер-Сфорим - Путешествие Вениамина Третьего

ПУТЕШЕСТВИЕ ВЕНИАМИНА ТРЕТЬЕГО,

Вступление Менделе-книгоноши

Так говорит Менделе-книгоноша: благословен создатель, предначертавший пути светил в высях небесных, и всех его тварей в низинах земных! И травинка из-под земли не пробьется, покуда ангел легкокрылый не ударит по ней и не повелит: пробивайся, расти!.. Тем паче человек! У него-то, наверное, имеется ангел-хранитель, который подгоняет его и повелевает: ну-ка, выползай на свет божий!.. А уж о людях почтенных, о людях уважаемых и говорить не приходится! Их, конечно, охраняют сонмы херувимов, подстрекающих каждого и нашептывающих ему примерно так: «Ну-ка, Хайкеле, душа моя, пойди-ка займи деньжонок, сколько сможешь! Ступай-ка нахватай товаров у купчишек короткополых! Вылезай, Хайкеле, выбирайся, шельмец этакий, из болота! Вытащи потихоньку весь товар из своей лавки, а кредиторам кукиш покажи!.. А ты, Ицикл, пройдоха этакий, потрудись явиться к своему помещику-покровителю, выкинь какой-нибудь фокус-покус, обведи его вокруг пальца, шепни ему на ушко про одного, про другого, — про кого вздумается…» И еще наставляют ангелы: «Плодитесь и размножайтесь, нищие, подобно траве и крапиве. Таскайтесь, сыны израилевы, таскайтесь по миру!.. А вы, хозяева достопочтенные, все равно зря небо коптите, делать вам нечего, в баню пожалуйте, париться!..»

Но не то разумею. Намереваюсь я рассказать вам, высокочтимые, об одном из братьев наших, о том, как забрел он в дальние края и тем самым снискал себе славу нетленную.

Все английские и немецкие газеты в прошлом году не переставали писать об удивительнейшем путешествии, совершенном неким польским евреем Вениамином в восточные земли. «Помилуйте, — восклицали они в изумлении, — еврей, польский еврей, без оружия, без снаряжения, с одной лишь сумой за плечами, с молитвенником и филактериями под мышкой, проник в такие дебри, до которых даже великие и знаменитые английские путешественники добраться не могли! Должно быть, не человеческими усилиями совершено это, а силами, кои разуму нашему постичь не дано. Это означает, что разум в такой же степени бессилен, в какой и сила наша разуму непостижима. Но во всяком случае, как бы там ни было, весь мир обязан Вениамину теми открытиями и великими деяниями, которые он совершил и благодаря которым карта мира обрела совсем иной об лик. Вениамин по праву заслужил медаль, присужденную ему Лондонским географическим обществом…»

Еврейские газеты тут же подхватили эти рассуждения и, как известно читателям этих газет, носились с ними и раздували их в течение всего прошлого лета. Они перечисляли всех еврейских мудрецов от Адама до наших дней, дабы показать, как велик и мудр еврейский народ. Они даже сочинили подробный перечень путешественников всех времен, начиная от Вениамина Первого[1], жившего семьсот лет тому назад, и Вениамина Второго[2] и кончая бесчисленной оравой бродяг, странствующих у нас и по сей день. И дабы возвеличить путешествия нынешнего Вениамина, газеты, как это водится у евреев, перво-наперво смешали с грязью его предшественников, присовокупив, что все теперешние путешественники — попросту скопище попрошаек, не имеющих пристанища и крова… Все их, с позволения сказать, странствия — это не что иное, как хождение из дома в дом за подаянием, куда им, обезьянам этаким, до нашего Вениамина, Вениамина Третьего, подлинного путешественника! Это о нем, о трудах, описывающих его странствия, твердили газеты, повторяя на все лады известное изречение: «Столь благоуханных кореньев, столь ароматных трав среди евреев никогда еще не произрастало. Благословен и осыпан алмазами да будет тот, — провозглашали они, — кто драгоценный клад путешествия Вениаминова, воспетый на всех языках мира, прославит и на языке священном:[3] пускай и евреи отведают патоки, сочащейся из еврейского улья, и да воспрянут они духом!..»

И я, Менделе, всегда исполненный желания приносить в меру сил моих пользу нашим братьям евреям, не смог удержаться и решил: «Покуда еврейские сочинители, мизинец коих толще моего бедра, соберутся издать свои фолианты о путешествии Вениамина на священном языке, попытаюсь-ка я хотя бы вкратце рассказать о нем на нашем простом еврейском языке». И вот, уподобившись ратоборцу, препоясал я чресла свои и, невзирая на дряхлость и немощь свою, немало потрудился и извлек из обильного сего клада то, что будет на пользу детям Израиля, чтобы поведать об этом со свойственной мне чистосердечностью. Я как бы внял грозному велению свыше: «Пробудись, Менделе, проснись, вылезай из-за печи! Набери полные пригоршни благоуханных трав из сада Вениаминова и приготовь яства для братьев твоих по вкусу их». И вот я с божьей помощью выбрался из-за печи и приготовил пряное блюдо, которое и ставлю перед вами. Вкушайте, почтенные, на доброе здоровье! Да послужит вам повесть сия поучением: пусть преуспевает в делах своих всяк по своему желанию, всяк по своему разумению. А если, упаси бог, кто-нибудь ошибется, пусть изловчится и извернется, да пребудет неизменно прав и да сопутствуют ему все блага, как желает вам того ваш верный слуга смиренный Менделе-книгоноша.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Всю свою жизнь, — рассказывает о себе сам Вениамин Третий, — то есть вплоть до того, как я задумал совершить свое великое путешествие, я провел в Тунеядовке. Здесь я родился, здесь воспитывался, здесь же в добрый час и сочетался браком с женой своей, благочестивой Зелдой, — да пошлет ей господь долгие годы».

Тунеядовка — маленький городок, заброшенный уголок, в стороне от почтового тракта, почти отрезанный от мира. Случится, попадет туда кто-нибудь, — жители распахивают окна, двери и с удивлением разглядывают нового человека. Соседи, высунувшись из окон, спрашивают друг у друга: «Кто бы это мог быть? Откуда он к нам свалился?.. Что ему нужно?.. Спроста ли это?.. Нет, не может быть! Так просто, ни с того ни с сего не приезжают! Видимо, здесь кроется нечто такое, что надо разгадать…»

При этом каждый пытается блеснуть смекалкой и житейским опытом. Догадки, одна другой чудовищней, сыплются как из дырявого мешка.

Старики рассказывают истории, приводя в пример подозрительных «гостей», которые в таком-то и таком-то году приезжали сюда. Шутники норовят сострить, и иной раз не совсем пристойно. Мужчины пощипывают бородки и ухмыляются. Пожилые женщины полушутя, полусердито бранят остряков. Молодухи переглядываются исподлобья, прикрывают рот рукой и давятся, едва сдерживая смех. Рассуждения по этому поводу катятся от двора к двору и, словно снежный ком, разрастаются, набухают, пока не докатятся до самой синагоги — за широкую печь, куда обыкновенно доходят всевозможные слухи и толки о всяких делах и событиях, — будь то семейные тайны или же политические суждения насчет Стамбула, насчет турка или австрияков; будь то дела денежные, как, например, о размерах капиталов Ротшильда по сравнению с достоянием крупных окрестных помещиков или других известных богачей; или будь то последние новости о гонениях на евреев, о племени красноликих израильтян[4] и тому подобное. Каждый из этих вопросов обсуждается особым комитетом, состоящим из благообразных пожилых людей, просиживающих в синагоге с утра до полуночи, покинувших на произвол судьбы жен и детей своих и всецело бескорыстно, безвозмездно, спасения души ради, отдавшихся нескончаемым беседам и спорам. Отсюда все эти спорные вопросы частенько перекочевывают в баню, на верхний полок и там при полном сборе местечковых обывателей получают окончательное, не допускающее возражений разрешение. После этого никакие властители Востока и Запада, хоть становись они на голову, ничего не изменят. Турецкий султан на одном из таких заседаний чуть было не попал в беду. Не будь среди почтенных хозяев нескольких ярых его приспешников, кто знает, что бы с ним стряслось!.. Бедняга Ротшильд чуть было не лишился там десяти — пятнадцати миллионов. Впрочем, несколько недель спустя, когда в бане было не очень холодно и веники беспрерывно взмывали кверху, публика, что называется, расщедрилась, и Ротшильду сразу накинули миллионов полтораста чистой прибыли…

Что касается самих обитателей Тунеядовки, то они, не про вас будь сказано, люди бедные, можно сказать — нищие. Но нужно им воздать должное — бедняки они веселые, жизнерадостные, неунывающие. Если спросить невзначай тунеядовского еврея, как и чем он перебивается, бедняга в первую минуту не найдет что ответить, растеряется. А придя в себя, проговорит смиренно: