Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
Обо всем этом, прежде чем беседу вести с князем Бельским, решил Иван Васильевич подумать с думой своей: сыном Иваном Ивановичем, с дьяком Курицыным и помощником его, дьяком Андреем Федоровичем Майко, да с казначеем своим, боярином Димитрием Ховриным.
Все были уж в сборе, когда торопливо вошел Федор Васильевич Курицын в сопровождении дьяка Майко, весьма толстого, но малого роста, и своего подьячего Алексея Щекина.
– Прости, государь, – низко кланяясь, сказал дьяк Курицын, – задержались мы. Некоих доброхотов наших литовских принимали. Вести их, мыслю, будут для днешней думы вельми надобны…
– Добре, добре, – ласково молвил Иван Иванович и, обратясь к дьяку Майко, шутливо сказал: – А ты, Андрей Федорыч, не ждал бы Филипова-то заговенья, топерь бы заговел, а то вздувает тобя, как опару, а лекарь мне сказывал, что дебелость для здравия – великое зло…
– Худо мне от сего, государь, – ответил дьяк. – Хочу вот пешком идти в Сергиеву обитель и пеш назад воротиться. Может, чудо тамо надо мной случится, а может, и само хождение мне дебелости сбавит…
Все рассмеялись.
– А ты после обеда не спи, – деловито посоветовал боярин Ховрин, – да за ужином ешь самую малость.
– Федор Василич, – перебил государь своего казначея, обратясь к дьяку Курицыну, – сказывай вести литовские.
– Ныне, государь, – начал Курицын, – как при Ахмате на Угре, во всех порубежных вотчинах князей литовских простой народ православный идет против униата, короля Казимира, и норовит православной Москве.
– Помню, – живо вмешался великий князь Иван Иванович, – как в боях с Ахматом у Берега много православных крестьян, черных людей и даже служилых с верховьев Оки в тыл Ахмату заходили, били отставших татар, обозы их с кормом зорили.
– Верно, верно, государь, – воскликнул дьяк, – так и ныне! Хочет простой народ под Москву, хочет от Казимира отсесть. – Обернувшись к своему помощнику Майко, Курицын молвил: – Читай-ка, Андрей Федорыч, от каких городов литовских народ к нам тянет!
– Как доброхоты нам баили, – начал Майко, – двенадцать городов православных вотчин князей верховских по Березину-реку хотят за государей московских поддаться. Города сии суть Мценск, Одоев, Белев, Перемышль, Старый и Новый Воротынск, Старый и Новый Залидов, Опаков, Серенск, Мещевск и Козельск.
– Сии князи верховские с вотчинами, – заметил государь, – еще при родителе нашем вольны были и служили по докончаниям Литвы и нам, а более к Руси тянули, ибо все там православные: и народ, и князья. Да выгодней им быть за Москвой, а не за Польшей и Литвой. Как ты о сем, Федор Василич, мыслишь?
– Выгодней им с нами, государь, – ответил дьяк Курицын, – нонешнее-то безрядье там – токмо продолжение тех прежних усобиц, которые и Казимиру мешали послать Ахмату на Угру ратную помочь.
– Истинно, – заметил молодой государь, – не зря же Ахмат на Литве зорил токмо порубежные вотчины князей православных.
Государь, как это бывало с ним, задумался. Все замолчали, но он неожиданно усмехнулся и сказал:
– Теперь всем нам ясно, как добре все нами удумано было против Ахмата. Казимир-то тогда с трех сторон горел: война за престолы для сынов своих с чехами и уграми; непрестанная драка с сеймиками польскими; в Литве же усобица с князьями православными. Не до Ахмата ему было. – Иван Васильевич опять помолчал и продолжал: – Сие помните и далее деять тщитесь. Как воеводы на войне, лазутчиков всюду шлите, доброхотов слушайте. Помните, что с Литвой у нас нету войны, но и мира тоже нету. Василь Иваныч Китай в сем нам зело поможет. Ну, пока идите. Мы с великим князем Иван Ивановичем токмо вдвоем будем баить с князем Бельским о его делах, дабы видел он тайность сугубую и сам обо всем открытей нам сказывал. Ты же, Федор Василич, вместе с Андреем Федорычем и Димитрием Володимирычем идите к послам короля угорского, которому потом грамоту, как мы думали, составьте и утре к раннему завтраку мне принеси…
В тот же день за час до обеда боярин Димитрий Ховрин в сопровождении стремянного Саввушки привел в государев покой князя Федора Ивановича Бельского. Это был еще совсем молодой человек в нарядном польском кафтане, стройный и красивый.
Перекрестясь на иконы по-православному, он поклонился обоим государям.
– Будь здрав, великомочный государь и повелитель, – сказал он по-русски, но слегка с польско-литовским выговором и затем, кланяясь Ивану Ивановичу, добавил:
– Будь здрав и ты, государь, великий князь московский.
– Будь здрав и ты, Федор Иваныч, – ответил старый государь. – Садись вот тут, ближе к нам. Да не осуди, что при тобе на мало время некоим срочным делом займусь.
Оборотясь к боярину Ховрину, государь спросил, подчеркивая тем самым, что у него нет тайн от князя Бельского:
– Как у нас, Димитрий Володимирыч, с тайными послами короля угорского, Матвея Корвина?
– Могу тобе, государь, довести, что в дружелюбии и любви они с нами. О чем же беседы велись, не ведаю. Курицын-то баил с ними по-угорски, а Майко по-латыньски, яз тех языков не разумею…
– Ну, и добре содеял, что дошел к нам с князем Федором, – усмехнувшись, перебил боярина Иван Васильевич. – После дьяки-то сами обо всем мне доведут. Ты же поди к дворецкому, побай, как стол-то собрать, дабы гостя дорогого встретить нам по-московски, с честью великой. Опричь нас, токмо вы еще оба будете, а более никого, и слуг самое малое число.
– Слушаю, государь, – сказал Ховрин и, поклонившись, вышел, а Саввушка, высокий, широкоплечий и могучий воин, стал позади обоих государей, наложив ладонь на рукоятку кончара.
Князь Бельский с большим любопытством следил за всем, что происходило перед ним. Это было так не похоже на то, что делалось при дворе Казимира, великого князя литовского и короля польского. При Казимировом дворе было больше пышности и роскоши, но государь там был только первый среди равных и только совещался со своими вельможами. Здесь же государь – повелитель, и не говорит он, а приказывает, и не может ему быть ослушания…
Иван Васильевич на краткий миг остановил свой властный взгляд на князе Федоре, но, заметив, что тот оробел и смутился, ласково улыбнулся ему и молвил:
– Сказывай, княже, что и как на Литве у вас?
Федор Иванович заволновался и не сразу смог начать свою речь.
– Не можно, государь, – заговорил он, – жити на Литве православным. Льготы и воля во всем только латыньскому паньству. Даже заможные[103] холопы-католики мают более льгот, чем многие православные паны. Хочет Казимир снова унию укрепить, дабы Литву крепче с Польшей связать, а в верховских землях князья, главное же холопы, – все православные и все против унии. Церкви же наши православные митрополиту московскому норовят, а князи – тобе, великому князю московскому. – Федор Иванович вспыхнул от гнева и взволнованно продолжал: – Круль же польский со всеми верховскими князьями православными, яко со своей челядью дворовой, расправы чинит! Прошлое лето сразбойничал он – приказ дал: новые православные церкви не строить и старые не обновлять… – Иван Васильевич не сводил острого испытующего взгляда с князя Бельского, но тот, охваченный гневом и обидой, не замечал этого. – Было горше того, государь, для гонору паньского. Князья, северские православные, сведав, цо круль в Вильне, борзо пригнали туда. Хотели видеть круля, но стражи не пустили их в крулевски палаты и перед ними так двери захлопнули, цо ногу единому пану зело повредили! Как назвать бесчестье такое?
– А кто, опричь тобя, Олельковичей и Ольшанских, к Москве тянули? – тихо спросил Иван Васильевич.
– Князи Хотетовски, Белевски, Новосильски и прочие князи православные от Черниговщины…
– Сии, – молвил государь, – и при родителе моем, великом князе Василь Василиче, к Москве тянулись.
– Истинно, государь, – горячо подхватил князь Федор Иванович, – так было!
– Ты мне все о князьях баишь, – заметил Иван Васильевич, – а как народ-то?
– О нем тобе, государь, самому ведомо, – ответил Федор Иванович, – ведь из-за смут в порубежных землях литовских круль и Ахмату войска не слал. В Вильне да в Троках в своих замках отсиживался. О сем и хану тайно писал, а Ахмат-то потом все наши земли порубежные пустошил и полоны брал.
– Значит, народ-то тогда сам из Литвы шел биться за Русь на Угре, – вмешался Иван Иванович, – а князья как?
– Князи сему препон не деяли. Сами тогда замышляли, как и ныне, под московскую руку перейти, отсесть от Казимира.
– А ныне сельские и черные люди как мыслят? – спросил Иван Васильевич.
– Холопы наши православные, елико возможно им, бегут в московскую сторону, – ответил Федор Иванович, – бают, что все помалу из Литвы на Русь перебегут.
