Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
– Князи сему препон не деяли. Сами тогда замышляли, как и ныне, под московскую руку перейти, отсесть от Казимира.
– А ныне сельские и черные люди как мыслят? – спросил Иван Васильевич.
– Холопы наши православные, елико возможно им, бегут в московскую сторону, – ответил Федор Иванович, – бают, что все помалу из Литвы на Русь перебегут.
Государь многозначительно переглянулся с сыном.
– За веру православную крепко сии стоят, – продолжал князь Бельский, – родная, бают, нам московская земля, и народ ее родной, единоверный.
Воодушевленное лицо молодого Бельского неожиданно поблекло, голос оборвался, в глазах блеснули слезы. После казни главных заговорщиков – Михайлы Олельковича и Юрия Ольшанского – казнь грозила и Бельскому, но, вовремя предупрежденный, он бежал, оставив любимую супругу свою, на другой день после свадьбы.
С великой тоской и надеждой впились глаза литовского князя в суровое лицо Ивана Васильевича. Вдруг губы его задрожали.
– Государь, – с трудом произнес он, – спаси супругу мою. Отпроси счастье мое у круля. Заключена она в замке моем.
В дверях появился боярин Ховрин. Государь встал и ласково положил руку на плечо князя Федора Ивановича.
– Беру тя, княже, к собе, – сказал он тихо, – и жалую тобе Демань и Мореву с их селами, а за супругу твою буду челом бить крулю Казимиру. – Князь Федор слегка всхлипнул и, схватив руку государя, поцеловал ее. Иван Васильевич взглянул на сына и продолжал: – Топерь же идем, княже, к столу. Димитрий Володимирыч пришел звать нас.
– Истинно, государь, – подтвердил боярин Ховрин. – Стол собран.
Иван Васильевич заметил, как князь Бельский мгновенно овладел собой и преобразился снова в вельможного гордого пана. Это понравилось государю. Он опять переглянулся с Иваном Ивановичем, и тот понял отца.
– За обедом, княже, – сказал Иван Васильевич, – мы поговорим с тобой о делах литовских и о твоих новых вотчинах. О прочих же делах побаишь с сыном моим тайно, а после он мне все доведет.
На другой день за ранним завтраком оба государя принимали с докладом дьяка Курицына, дьяка Майко и подьячего Щекина и тут же при участии боярина Ховрина думу думать стали о грамоте королю угорскому Матвею Корвину и о послах к воеводе и господарю молдавскому Стефану, чтобы сватать дочь его Елену за великого князя Ивана Ивановича.
– Князя Федора Бельского яз взял под свою руку, – молвил Иван Васильевич. – Мыслю, сие добрый почин: за ним прочие смелей к нам переходить будут.
– Верно сие, – согласился дьяк Курицын, – токмо ведай, государь, что в епистолии, сиречь в грамоте, к нонешнему папе Сиксту еще в марте шесть тысяч девятьсот восемьдесят четвертого года[104] князи литовские православные били челом и молили папу о милостях, об уравнении их с латынянами и о приведении их в унию с Рымом. Меж подписей под сей челобитной была и подпись князя Федора Бельского. Двурушники искони все сии князи русско-литовские.
– А пошто у вас очи да уши, – усмехнувшись молвил Иван Васильевич, – на то вы и дьяки, дабы все слышать и видеть, дабы самим обманщиков всех обмануть государству нашему на пользу. Что ж до князя Федора Бельского, то ему ныне лет двадцать семь, а то и менее. При подписании же грамоты папе было ему лет двадцать с чем-то. Не сам тогда мыслил, за чужим разумом шел.
– Верно, государь, – поддержал Ивана Васильевича боярин Ховрин, – грамоту же сию подписывали родственники короля князья Слуцкие. Они же старшие родственники князь Федора Бельского. Подписали и такие вельможи, как князь Димитрий Вяземский, Ян Ходкевич, великий гетман и маршалок князя литовского, и Якуб, главный писарь князя литовского, и прочие, да и архипастыри православные: епископ Мисаил, киево-печерский архимандрит Иван и свято-троицкий архимандрит Макарий из Вильно.
– Такие вот, – вмешался дьяк Андрей Федорович, – не токмо юного, но и старого обдурить смогут, но тем паче нам за князь Федором наблюдать надобно, дабы еще кто не смутил его.
Иван Васильевич весело усмехнулся и молвил, глядя на толстого Майко:
– Дебел-то ты дебел, а как борзо и ловко петлю закинул, всех нас охватил и к тому, что Федор Василич о двурушничестве сказывал, неприметно притянул… – Все рассмеялись, а государь продолжал: – Ин быти по сему! Теперь же читай, Федор Василич, грамоту нашу королю угорскому Матвею Корвину, которого ты нам явил не токмо великим воеводой, а и государем вельми острого ума, ревнителем наук и художеств.
– Сие так, государь, – сказал дьяк Курицын, – и мы с Майко, составляя королю грамоту, тщились быть достойными ему собеседниками.
– Читай, – приказал Иван Васильевич.
Курицын прочел вступительную часть грамоты, где безо всякой лести, но весьма почтительно упоминается о могуществе короля венгерского и о могуществе государя московского, свергнувшего татарское иго и уничтожившего Большую Орду.
– Еще напиши тут, – перебил дьяка государь, – что в давние, дотатарские времена у Киева с Угорской землей было докончание о дружбе, к великой и взаимной их выгоде торговля велась.
– Впишу, государь, – молвил дьяк.
Далее Курицын писал от имени государя московского, что ныне необходимо как можно скорее утвердить договор, заключенный в Москве между обоими государствами, и разменяться грамотами, ибо обе державы уже договорились начать вместе войну против Польши в удобное для того время. Кроме того, русский государь требовал за свою военную помощь, чтобы король Матвей доставил ему: «художников, умеющих лить пушки и стрелять из оных»; размыслов,[105] а также серебряников для делания больших и малых сосудов; зодчих для строения церквей, палат и крепостей…
– Впиши тут, – опять перебил государь своего дьяка: – «У нас есть серебро и медь, но мы не ведаем, как выгодней очищать руду. Услужи нам, пришли рудознатцев и умельцев по сим делам. Мы же услужим тобе дорогими товарами…»
Заслушав черновую грамоту до конца и внеся еще некоторые поправки, Иван Васильевич приказал к ужину переписать ее на пергамент.
– Помощников же собе ты, Федор Василич, уж сам избери да возьми добрую стражу и поезжай вместе с послами угорскими в столицу их. Буду к королю Матвею с большим поклоном от моего лица государева…
Позавтракав, государь продолжал свою беседу:
– Окончим с посольством в Унгарию и будем баить о посольстве в Молдавию, и о сем, Димитрий Володимирыч, ты сугубо с нами подумаешь как великий казначей наш. Помнишь, есть у нас черный соболь, цены ему нет…
– Помню, государь, – живо отзвался Ховрин, – у него коготки все золотом кованы, обсажены новгородским крупным жемчугом…
– Добре, – остановил его Иван Васильевич, – сего соболя королю Матвею и всякое изделие ему из злата и серебра с каменьями: кубки, блюда, чарки и прочие – подбери, дабы по красоте и цене в масть были дивному соболю…
– Подберу, государь, – воскликнул Димитрий Ховрин, – подберу так все, что ахнет король от подарков твоих, а слух о них по всем землям пойдет!..
– А ты, Федор Василич, – улыбаясь, заговорил снова государь, – так в руках все посольство наше держи, дабы все гладко было, а пили бы наши весьма бережно. Оно что у трезвого на уме, у пьяного – на языке. Во всем бы собя берегли, ино ни нам, ни вам чести не будет, а токмо посрамление всей Руси. Остальное: речи и обхождение с вельможами королевскими и с самим Корвиным – на твое усмотрение. Мысли мои ты ведаешь.
Государь замолчал и, поглядев благосклонно на своего именитого боярина Михаила Андреевича Плещеева, из рода тех Плещеевых, из которых был и знаменитый митрополит московский Алексий, торжественно произнес:
– Ты же, Михайла Андреич, послужи мне в самом дорогом моему сердцу. Поедешь ты за невестой сына моего, государя великого Ивана Ивановича. Поедешь к воеводе великому и господарю молдавскому Стефану, победителю самого Махмета, султана турского! Государь сей могуч, славен и чтим во всем мире. Вера же у него и у всего народа молдавского – наша, греческая, православная, и все обычаи наши. В церквах служат и в делах государственных пишут единым с нами языком. Вороги его – круль Казимир и турки с Менглы-Гиреем. Сие уразумей. Казимира мы с ним вместе бить будем, а при мире нашем со Стефаном ни султан, ни хан вредить ему не захотят. Все сие в грамоте моей есть, а ты запомни еще: жена его, матерь невесты Елены, Евдокия, – русская княжна великая из Киева. Вишь какое сплетение во всем у меня со Стефаном: и в роде-племени, и в вере, и в государствовании.
Иван Васильевич помолчал и, обратясь к Ховрину, сказал:
– Ты же, Димитрий Володимирыч, и тут подарки готовь. Пошли господарю Стефану такое же все баское и ценное, как посылал папе рымскому, а невесте – такое же, как моей невесте, царевне посылал. Ты же, Михайла Андреич, там за государя своего, великого князя Ивана Ивановича, обручись и невесту сюда привези с почетом великим, яко государыню.
