Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
– Я зрю, что есть среди вас такие, у кого и оружия нет! – окольничий остановился возле двух молодых дворян. – Кто такие?
У парней от страха закостенели языки, они лишь взмыкивали и бились головами в землю.
– Зверев! – велел Барятинский. – Извлеки из толпы тех, кто безоружен!
Таких оказалось человек тридцать. Палки у капитана Зверева были припасены, и скоро рейтары обрушили их на дворянские спины. Отмалчивались под ударами немногие, большинство же вопили и визжали, извиваясь под суковатыми ивовыми прутьями, но каждому было отмерено, по приговору окольничего, по полсотни батогов.
– В другой раз вздёрну на рели! – объявил Барятинский. – В рейтары вы не годитесь, мои рейтары оружие не теряют. Служить вам в пехоте солдатами и без жалованья. А пока определи их, Зверев, на чёрные работы, пусть начинают службу с самого низа!
– Куда девать остальных, окольничий! – сказал капитан.
– Пусть подходят ко мне по одному. А ты отмечай каждого по списку.
Зверев объявил о решении окольничего, но желающих первыми приблизиться к свирепому военачальнику не нашлось. Тогда Зверев выхватил из толпы попавшего ему под руку дворянина и приволок к Барятинскому.
– Объяви своё имя! – велел капитан.
– Петрушка Макеев, – сказал, подрагивая всем телом, молодой дворянин. – Приписан к полку Чубарова.
– Говори, почему не явился на службу! – рявкнул Барятинский.
– Как можно было явиться? – забормотал Петрушка. – Я с пятнадцатью дворянами, своими соседями, шёл к Синбирску вслед за тобой, окольничий, так близко, что шавяки от твоих коней были ещё тёплыми, а возле Промзина Городища переправу через Суру переняли воровские люди, и мы от них едва ушли к Барышской Слободе, там через реку переправились, и в лесу на нас напала воровская мордва числом до сотни, а может, и поболее. Мы прыснули в разные стороны, и с той поры я своих соседей так и не видел. Выбежал на казанскую дорогу и пристал к дворянам, что бежали из алатырских мест. С ними и явился в Тетюши.
– Эти алатырцы здесь? – спросил Барятинский. – Выкликни их ко мне!
Из толпы вышли с десяток дворян, все с саблями, а кое-кто и в железных доспехах.
– Как вы попали сюда? – сурово уставился на них окольничий.
Алатырцы запереглядывались, наконец, отыскался среди них смельчак, который подтвердил слова Петрушки Макеева. Барятинский слушал его вполуха, он заранее знал все жалобы: хлебный недород и невозможность купить добрую справу для службы, бегство крестьянишек и обнищание поместного хозяйства, недавний холерный мор и задержка за несколько лет выплаты служебного жалованья. Воевода мало чем мог им помочь, ему самому Разрядный приказ не выплатил пожалованные великим государем наградные деньги за два года пограничной службы в Рязанском разряде, но Барятинский служил не только за денежные и земельные дачи, к этому его призывал долг высокородного князя Рюриковой крови, поэтому плачи и стоны захудалых дворянишек вызывали в нём не сочувствие, а желание вбить их в землю по самые плечи.
Видя, что воевода молчит, алатырцы охрабрели, к одному жалобщику присоединился другой, третий, и вдруг все заговорили разом. Барятинский недоумённо потряс головой, ощерился, как волк, и замахнулся на них плетью, в конец которой был впечатан свинцовый шарик. Железная шапка на голове ближайшего к окольничему алатырца от удара смялась, а он сам, обеспамятев, рухнул на землю.
– Завтра явится всем сюда до света, конно и оружно! – Барятинский поднял жеребца на дыбы и стал наступать на толпу. – Тому, кто припозднится или сворует, смерть!
Рейтары Зверева стали теснить толпу к городской дороге, в их руках замелькали плети, и дворяне что было сил бросились бежать в крепость. Приговорённых к чёрным работам служилых людей погнали мыть котлы и таскать воду для мылен. Находившийся до этого в стороне полковник Зыков подъехал к окольничему, который глянул на него пустым, затуманенным злобой взглядом.
– Мыленка, князь, истоплена, – осторожно, чтобы не распалить неосторожным словом воеводу, сказал Зыков. – Изволь испробовать первый пар.
Заметив, что Барятинский начал отмякать, подъехал к нему ближе и ласково промолвил:
– Вольно тебе было, князь, гневить своё сердце из-за негодных дворянишек. Их на Руси хоть пруд пруди, а ты один такой у великого государя, и замены тебе нет.
Слова полковника всколыхнули в окольничем уже начавшее остывать в нём чувство позора, которое он испытал после своего бегства от Синбирска. Вор Разин со своими казачишками и оравой мужичья совершил неслыханное: побил и рассеял непобедимые рейтарские полки, перед которыми не устояли в бою польские жолнёры и шведские драгуны, и притушил сияние славы над Барятинским, считавшимся одним из лучших воевод русского войска. Это была неслыханная поруха родовой чести всех князей Барятинских, и Юрий Никитич даже отсюда, из Тетюшей, явственно слышал, как шушукаются и злорадствуют в царском дворце его недруги и завистники. Уж они-то не упустят этого случая, чтобы влить в уши великому государю самые изощрённые клеветы на споткнувшегося воеводу и навсегда очернить его в глазах простодушного и доверчивого Алексея Михайловича. Спасти пошатнувшееся положение Барятинского могла лишь решительная победа над вором, но пока воевать его было не с кем. Ополоумевшие от страха дворянишки были ещё далеко не воины, но других служилых людей у окольничего не было, и ему предстояло в несколько дней сделать из толпы готовое к бою войско.
– Так что там, мыленка готова? – сказал князь, с трудом оторвавшись от своих неотвязных дум.
– Я в неё заглядывал, – обрадовался своему подобревшему начальнику Зыков. – Полы выскоблены, твой денщик уже дубовый веничек запарил, и холодный квас припасён…
– Веди, показывай, Фёдор, – окольничий легонько тронул вперёд своего коня.
10
Барятинский, верный своей солдатской привычке, проснулся в утренних сумерках, откинул от себя баранью шубу, под которой лежал на голой лавке, и, шлёпая босыми ступнями по холодному брёвновому полу, подошёл к оконцу. Утро вставало сырым и мглистым, сквозь белёсую пелену тумана неясно проступали очертания соседних изб, амбаров и заборов посада и доносились понятные окольничему звуки многолюдного воинского стана – ржание коней, говор людей, бряцанье железа, удары топора по дереву. Он высунулся в оконце и потянул ноздрями влажный воздух, и сразу почуял горьковатый запах дыма от костров, на их огне уже в котлах начинала закипать вода, и повара, распоров рогожные кули, готовились засыпать в неё дроблёный овёс для приготовления толоконницы, привычной воинским людям утренней сыти, которой они обыкли так плотно набивать своё брюхо, что не чувствовали голода до вечера.
Скоро запах овсяного варева послышался и близ князя: денщик принёс ему котелок толоконницы и положил рядом с ним большой ломоть хлеба и
