Александр Антонов - Государыня
На лицах у послов погасла чванливость, они испугались.
— Но, вельможный князь, выслушайте нас хотя бы у порога дома, — попросил старший посол. — Мы приехали с добрыми намерениями и не грозим вам войной.
— Я знаю, что вы скажете: чтобы я прекратил самоуправство. Того не будет. Туровщина отныне свободная земля.
— Но его величество король польский и великий князь литовский Сигизмунд обещает вашей земле мир и заверяет, что всякую управу вы будете вести сами.
— Почему же вы не спешились из уважения ко мне? И почему Сигизмунд не прислал грамоту?
— Как только вы, ясновельможный князь, явитесь в Краков, так грамота будет…
— Мне его подобная милость не нужна. Я сказал: возвращайтесь туда, откуда явились. Если ваш король станет добиваться переговоров, то пусть шлёт графа Гастольда Ольбрахта.
Глинский направился к коню, которого неподалёку держал стременной. Князь поднялся в седло и, забыв о послах, поскакал с площади. Следом помчались его братья, его воины. В пути Михаил думал о Москве, о том, что пора бы появиться московским послам. Сам он отправил послов к великому князю Василию ещё в первых числах февраля. Просил он великого князя поспешить с войском в Чернигово–Северскую землю и в Туровщину. «Передай князю Василию, что мы тут бьёмся с Сигизмундом. Хватит ему владеть русской землёй», — наказывал князь Михаил послу.
Михаил Глинский приехал в стан войска ко времени. Конные сотни уже были готовы выступить в поход. Князь Михаил в сопровождении князей Ильи и Василия проскакал вдоль строя воинов, повторяя: «Русь с нами! Не посрамим земли Туровской!» Добравшись до головы колонны, он спешился. Следом сошли с коней Василий с Ильёй. Михаил обнял каждого.
— Не посрамите и вы русское оружие. Нам ли страшиться литвинов!
Две тысячи воинов уходили освобождать свои города и селения. Князь Михаил Глинский стоял у дороги, пока не проехал последний воин. Надеялся князь на то, что русское население Слуцка и Минска поможет своим братьям освободить города от литовцев и поляков. Он знал, что королевские гарнизоны этих городов невелики. Князь возвращался в свои палаты, погруженный в размышления. Борьба с Сигизмундом пока завязывалась успешно. Почитай, началось освобождение земель за Туровщиной. Но Михаил также знал, что схватка с Польско–Литовским королевством лишь начиналась. Властолюбивый Сигизмунд, без сомнения, соберёт войско, едва подсохнут дороги, приведёт его к Туровщине и будет ломиться в неё, несмотря ни на что. Конечно же, имея обученное войско и достойных гетманов, он может разбить туровских ополченцев, сомнёт крестьянские отряды и возьмёт слабо защищённые города. Потому у Михаила Глинского оставалась одна надежда на помощь Руси, на усердие великого князя Василия в освобождении русских земель. Ожидания Глинского не были напрасными.
Вернувшись к вечеру на своё подворье, князь Михаил увидел, что к нему пожаловали новые гости, и по виду воинов и экипажей догадался, что это желанные гости из Москвы. Он не ошибся. Великий князь Василий поспешил‑таки откликнуться на просьбу князя Глинского о помощи и прислал для начала многоопытного в посольских делах дьяка Никиту Губу Моклакова. Этот умный, образованный дьяк всегда имел успех. Он и на этот раз прибыл с особым поручением государя всея Руси. Крепкий, сухощавый, с тёмно–серыми проницательными глазами дьяк смотрел на подошедшего к нему князя Глинского оценивающе: можно ли на него положиться в столь ответственном и огромном деле, на какое он замахнулся? Отвесив Глинскому лёгкий поклон, он сказал:
— Государь всея Руси Василий Иоаннович прислал к тебе, князь Михаил Львович, дьяка Никиту Моклакова с благословением на великий труд, и я должен передать тебе то благословение.
— Спасибо государю всея Руси, — ответил князь Михаил и позвал дьяка: — Милости просим в палаты.
Дьяк Никита шёл рядом с князем и думал, начать ли ему беседу сей же час или вести разговор по заведённому им обряду. Как сказывали о дьяке Моклакове, он приезжал к государям со своим уставом, хотя хорошо знал, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Прибывая куда‑либо, Никита требовал истопить баню, долго мылся, парился, пил ковшами квас, позже сидел за трапезой до упоения, а уж потом начинал деловые речи, случалось, через сутки после приезда. На сей раз дьяк изменил себе: событие было особое. Когда князь Глинский привёл его в залу для приёмов, где слуги накрывали стол, он сказал:
— Пока они тут суетятся, — кивнул он на слуг, — мы с тобой, светлейший, к делу приступим.
Никита уселся на скамью, обитую сукном, и пригласил хозяина.
— Слушаю тебя, дьяк Никита Губа, — опустившись рядом, произнёс князь.
— Внимай, светлейший. Провожая меня, государь всея Руси наказал сердечно тебя поблагодарить за радение к отечеству, что я и повторяю. Ещё сказал, что готов немедленно слать на помощь тебе войско. Однако войско он может прислать только при одном условии.
— И какое же это условие? — спросил Глинский.
— А сам ты, светлейший, не догадываешься?
— Догадываюсь и знаю, что ждёт от меня государь. Да ты, дьяк Никита, подтверди моё.
— Подтверждаю: государь всея Руси предлагает и просит тебя перейти на русскую службу. В таком разе, при согласии, он немедленно высылает войско.
— Умён молодой государь, ничего не скажешь. Хорошо, дьяк Никита, я согласен пойти на службу к государю всея Руси. Но скажи, что останется мне, кроме службы? Я хотя и пребываю в нелюбезной мне Польше, но ничем не скован и хомута на шее нет.
— Потом подумал молодой государь. Сказал так: «И помощь окажу в защите земель, и все города, кои князь Глинский отберёт у Сигизмунда, за ним останутся». Это ли не признание твоих заслуг перед великой Русью?
— Что и нужно мне было услышать. Спасибо, посол Никита Моклаков. Теперь и за рейнское можно сесть.
— Так ведь грамота при мне, — придержал князя Никита, и, достав из нагрудной кожаной сумы свиток, развернул его. — Вот, княже светлейший, прочти и крестное целование сверши.
Михаил взял целовальную грамоту, прочитал её и вернул Никите.
— Я‑то готов исполнить обряд, токмо за спиной у меня три брата стоят.
— Да и пусть стоят молодцы. Сие не поруха старшему.
— Не скажи, дьяк Никита. Ты моих братьев не знаешь. Каждый из них — голова, как же без них? Они, однако, в походе — вот незадача.
Дьяк встал с лавки, нацелил пронзительные глаза на Михаила и промолвил, словно уличил в чём‑то:
— Ой, княже светлейший, сомнения в тебе какие‑то проросли, так ты их отбрось. Ни тебе, ни мне ждать твоих братьев нет резону. Нам всякий потерянный день смерти подобен. Чем раньше грамоту доставлю, тем скорее войско придёт. Я уж и то свой устав нарушил, в баню допрежь дел не сходил после недельного пути, сном пренебрёг.
Слушая Никиту, князь ни на мгновение не отвёл от него глаза, и дьяк понял, что убедил князя, что он сам понимает всю важность стремительного движения. Как только Никита завершил своё горячее увещевание, Глинский ответил:
— Допёк ты меня, дьяк Никита, всё нутро прожарил. Пусть так и будет, рублю дерево до конца, дабы на мою голову не упало. Согласен я идти на русскую службу. Душу она мне согреет пуще польской.
За столом перед тем, как выпить хлебной водки — вино дьяк не стал пить — князь Глинский поцеловал грамоту и закрепил целование подписью. За то и выпили по кубку. Спрятав грамоту, Никита попросил князя:
— Дай мне место, светлейший, соснуть немного, маету сбросить до первых петухов.
— А ты поешь, тебе и постель будет готова.
Никита Моклаков укатил из Турова спустя четыре
часа, так и не помывшись в бане. Спешил не зря, радовался: экий кусище земли вернётся под Русь, самой Литвы больше. А если бы братьев ждал? Они присягнули на верность русскому государю лишь в мае 1508 года.
После отъезда Никиты Моклакова князь Глинский несколько дней с нетерпением ждал посла от Сигизмунда. Он хотел встретиться с графом Ольбрахтом прежде всего для того, чтобы хоть что‑то узнать о судьбе исчезнувшей племянницы Кристины. Она как в воду канула. Поговаривали, что Кристина, похищенная волей Сигизмунда, была передана архиепископу Радзивиллу, а он якобы отправил её в доминиканский монастырь, где над нею совершили постриг. Но в этом князь Глинский сомневался. Радзивилл, хотя и принял святительский сан, по–прежнему был охоч до красивых женщин, и если он однажды увидел Кристину, то, по всей видимости, и овладел ею, увёз куда‑нибудь в своё глухое северное имение, может быть, добился её расположения. Однако тайна так и не была раскрыта. Граф Гастольд в Турове не появился. Позже выяснилось, что король Сигизмунд решил больше не вступать в переговоры с князем Глинским, а собрал войско и двинул его на Туровщину.
