Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов

— Бери, злодей, забирай, оставляй меня с голоду умирать, — запричитал он. — Ты же не знаешь, что коль не поем, то уснуть не могу. Я не виноват, если натура у меня такая ненасытная, всегда голодный. Да будь ты проклят! — закричал он уже вслед Фоме, который натужно пер по улочке враз двое санок и не собирался отвечать Анисиму на его выкрики.

Вскоре он добрался до дома протопопа, оглянулся назад, пытаясь определить, не следует ли Аниська следом за ним. Но в темноте трудно было разобрать даже на расстоянии вытянутой руки, есть ли кто рядом. Он прислушался, надеясь услышать скрип снега, но не смог различить никаких звуков, кроме завывания ветра. Тогда он смело въехал во двор к протопопу и постучал в дверь.

— Кто? — раздался зычный голос оттуда, и вслед за тем на пороге предстал сам Аввакум в простом подряснике.

— Воду тебе привез, — сообщил ему Анисим, — Устинья меня к тебе направила. Куда наливать?

— Так у меня посуды совсем никакой нет, — ответил растерянно Аввакум, — и где взять не знаю. Может, всю кадушку до утра оставишь, а там что и придумаю?

— Ну, не знаю, — протянул Фома, хотя ему было совершенно все равно, заберет ли протопоп к себе всю кадушку или лишь отольет часть воды из нее. Легче обратно идти будет. Чуть помолчав, он заявил: — Ладно, я сегодня добрый, забирай все как есть. Только тогда у меня просьба к тебе: оставлю у тебя и вторые санки. А то мне еще по делу сходить надобно, а их с собой волочь не с руки будет.

— Тоже с водой, что ли? — поинтересовался протопоп.

— Нет, там поросеночек к Рождеству приготовленный. Пусть полежит пока. Авось не покусишься на скоромное.

— Где же ты его в такую пору взял? — с недоверием спросил Аввакум. — В проруби, что ли, поймал, пока воду черпал?

— Почти что так, — засмеялся шутке Фома. — Знакомец один наградил за услуги мои. Так как, оставлю пока?

— Оставляй, что ли, — отвечал протопоп, которому, судя по всему, очень не хотелось вносить в дом неизвестно откуда взявшегося порося. — Не ворованный, случаем? — спросил он Фому, который уже выходил за ворота.

— Да я что, на вора похож, что ли? — не оборачиваясь, откликнулся тот и, не оглядываясь, зашагал к дому своей сожительницы, радуясь своей изворотливости. Если вдруг Аниську поймают и он покажет на него, Фому, то поросенка того никто у него не найдет. А когда шум уляжется, то он заберет его у протопопа, который ни о чем не подозревает. К нему в дом вряд ли кто заглянет.

* * *

Когда Устинья поинтересовалась у Фомы, куда он дел кадушку, он объяснил, мол, пришлось оставить ее в доме у протопопа. Та что-то хмыкнула себе под нос, выражая тем самым неудовольствие произошедшим, но пилить его за оплошность, как это обычно делала, не стала. Фома же тут же завалился спать, прикинув, как всегда перед сном, что жить ему здесь еще до наступления весны, никак не меньше чем три, а то и четыре месяца, и спал крепко, забывши обо всем на свете, как это обычно случается у людей, не отягощенных повседневными заботами и хлопотами.

Утром Устинья, встав пораньше, перекусила остатками вчерашней каши, оставив и Фоме изрядную часть, надеясь вернуться как раз к тому времени, когда у него начнут проявляться муки голода. По дороге она заглянула к Варваре. Та тоже уже пробудилась и собралась идти. Конечно, Устинье не составило бы особого труда одной управиться в доме у приезжего протопопа. Соответственно, и плату получила бы одна, а не половину. Но идти в дом к одинокому мужчине, будь он хоть трижды святой, не позволяли общепринятые правила. Одно, когда ты принимаешь у себя разных там ходоков, до которых никому дела нет, и совсем другое — наведаться к одинокому человеку в сане. Мало ли как местные кумушки истолкуют их совместное пребывание под одной крышей, да еще и без посторонних глаз?! Это Глашка, та не боится никого и ведет себя так, как ей заблагорассудится. Но у нее и слава тому соответствует. Глашка, она Глашка и есть, что с нее взять. А коль хочешь оставаться в добрых отношениях с соседками, тут надо ухо востро держать.

К тому же, по словам самого протопопа, он со дня на день ждет приезда жены с детьми. А как она взглянет на постороннюю бабу, ошивающуюся в доме у ее мужа? Во что оно может вылиться, кто знает. Потому Устинья с самого начала во избежание разных там толков и пересудов решила взять с собой Варвару.

Аввакума они застали за чтением молитв и скромно вышли во двор, чтоб не прерывать его занятия. Тут в сенцах Устинья увидела и свою кадушку вместе с санками, а рядом другие похожие на ее, но явно чужие. Ей и в ум не пришло, откуда они могли взяться у приезжего протопопа, и она тут же о них забыла. Через какое-то время Аввакум пригласил их зайти и стал объяснять, что нужно сделать по хозяйству, обещая вернуться сразу после утренней службы, чтоб вместе сходить на базар и там прикупить все необходимое. Вскоре он ушел, а Устинья с Варварой принялись наводить порядок в доме, ведя разговоры на свои бабские темы.

Чуть позже заявился Яшка Плотников, притащивший на себе несколько плах для заделки старых половиц в доме протопопа. Он, занятый своим делом, в разговоры с женщинами не вступал, поминутно выходя то за тем, то за другим на улицу, чем окончательно застудил обеих баб, решивших не дожидаться хозяина, а сходить пока что к себе домой и вернуться обратно чуть позже. Но едва они вышли на порог, как к воротам подошли несколько мужиков, среди которых они увидели двух стражников с бердышами и жившего неподалеку от слободы купца Самсонова и приказного дьяка с воеводского двора, имени которого не знали.

— Здорово, бабаньки, — обратился тот к ним приветливо. — Никак здесь живете?

— Нет, — чуть ли не в голос ответили они. — Помогать приходили протопопу приезжему. А в чем дело?

— Сам-то он дома? Нам бы потолковать с ним по делу одному важному.

— На службе он, — ответила Устинья на правах старшей. — А что случилось? Говорите, все одно узнаем.

Пристав глянул на купца Самсонова, подкрутил заиндевелый ус и согласно кивнул головой:

— Это точно. Рано ли, поздно ли, а узнаете. Так что