Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам
Вместо Терещенко заговорил Церетели:
— Товарищ Винниченко, как коллега по партии обращаюсь к вам…
Винниченко пожал плечами:
— Петлюра тоже социал–демократ…
— Но ведь вы, господин Винниченко, — чуть не крикнул Керенский, — глава правительства, премьер–министр.
Винниченко встал и картинно поклонился:
— Благодарю. Эта мы услышали впервые. Итак, правительство наше признано и автономия Украины принята?
Сказав это, Винниченко с достоинством сел. Он был доволен собой. Пожалуй, не так уж плохо начинал он карьеру главы правительства, то есть первого дипломата.
2
Впрочем, дипломатическая карьера Винниченко началась несколько раньше и тоже, как он считал, неплохо.
Дипломатическая миссия, с которой посылал его Грушевский к Временному правительству, потерпели неудачу: Керенский сказал «нет!» — и автономию Украины пришлось провозгласить самочинно. Тогда на следующий день после обнародования «универсала» Винниченко, будучи уже главою правительства, отправил новую дипломатическую миссию, но не к Временному правительству, а к… мистеру Рутту, главе дипломатической миссии Соединенных Штатов Америки в Петрограде.
Бывший государственный секретарь США, сенатор Рутт, как только США вступили в войну, прибыл в революционную Россию для помощи послу США Фрэнсису и с двумя специальными заданиями. Во–первых, он привез из американских банков авизо на заем в сто миллионов долларов — в счет пяти миллиардов обещанных России правительством США под аренду железных дорог на Украине и в Сибири. Во–вторых, он должен был добиться, чтоб Россия — в благодарность за «помощь» — немедленно возобновила военные действия на фронтах…
Винниченко дал своей миссии даже два задания. Во–первых, узнать у мистера Рутта, нет ли наконец ответа от президента Вильсона на обращение, направленное ему еще в марте «Товариществом украинских прогрессистов»? Во–вторых, прощупать, не удастся ли из упомянутых ста миллионом урвать малую толику и для Центральной рады?
Миссию Генерального секретариата приняли: сам сенатор Рутт, генерал Хью Скотт, адмирал Джемс Глекнон и полковник Риггс, военный атташе США в Петрограде.
Прием бил самый любезный. Пили сода–виски, курили настоящие сигары — два доллара за штуку. Американцы оказались компанейскими ребятами и охотно поделились своими планами на ближайшее будущее. Сенатор Рутт, обремененный дипломатическими обязанностями должен был остаться и Петрограде. Генерал Скотт, движимый туристским любопытством, собирался посетить Москву, чтоб осмотреть ее «сорок сороков», а заодно проинспектировать московские военные заводы. Адмирала Глекнона влекла, понятно, морская стихия, и он намеревался осуществить небольшой вояж к берегам Черного моря. Узнав, что Одесса находится на Украине, любознательный адмирал полюбопытствовал — хороши ли одесские девицы, высока ли марка шустовского коньяка и какой цифрой выражается тоннаж Черноморского флота — военного в Севастополе и торгового в Одессе? Он горячо пообещал на обратном пути с прогулки по Черноморскому побережью непременно завернуть а Киев, чтобы осмотреть знаменитые фрески Софийского собора, лаврские пещеры со святыми мощами и украинизированные полки Центральной рады, хоть они и сухопутные. Против того, чтобы немедленно украинизировать весь Черноморский флот, обходительный адмирал Глекнон не имел никаких возражений… Полковник Риггс, в свою очередь, информировал, что с изучения прибалтийских земель, которому он посвятил годы войны он, с недавних пор, как раз переключился на тщательное ознакомление с историей и территорией Украины, так как вот–вот ожидает перевода на решающий, Юго–Западный фронт. Риггс ничуть не возражал против того, чтобы этот фронт вообще переименовать в «Украинский», ежели он проходит по украинской территории и ежели это имеет значение для истории Украины Он тоже пообещал посетить Киев, а быть может, даже и поселиться в нем.
Что касается петиции президенту Вильсону, то украинских дипломатов заверили, что президент не замедлит с ответом и, вне всякого сомнения, поддержит скромные притязания возрождающейся нации. О займе же сказали так: из запроектированных пяти миллиардов на Украину, разумеется, придется известная часть, однако из авизованных ста миллионов, к сожалению, ни цента урвать не удастся, ибо все эти денежки переданы Керенскому на генеральное наступлении по всему фронту.
— Воюйте! Воюйте! — сказал в заключение беседы сенатор, — В этом ваш лучший бизнес! Независимость Украины будет дивидендом вашего участия в войне. Пожалуйста, национализируйте, украинизируйте, даже и социализируйте армию на ваших фронтах — только бы она поднялась из окопов и пошла в наступление! Тогда протекторат, то есть, я хотел сказать, покровительство США полностью вам гарантировано. Будете здоровы, мистеры самостийники! Гуд бай!..
И вот сорок украинизированных батальонов Центральной рады брошены в армию прорыва. Правда, ни один не вернулся с победой: часть погибла, остальные оказались в плену. Но гибель, плен — это же совершенно закономерно во время войны!.. Во всяком случае, президенту Вильсону теперь известно: Центральная рада жизнью своих воинов оплачивает желанную самостийность!..
— Ну как, Михайло Сергеевич? — шепнул Винниченко Грушевскому, усаживаясь после стычки с Керенским. — Здорово и его, сукиного сына, подсек, а?
Грушевский застонал.
— Вы — монстр, Владимир Кириллович! Ваша грубая выходка может только все испортить
3
Грушевский не разделял самонадеянности своего заместители. При всей антипатии к России и горячем желании скорейшего отделении Украины профессор не считал момент подходящим для разрыва с Временным правительством.
Во–первых, в вопросах земли и промышленности это правительство не склонно к максималистским крайностям.
Во–вторых, автономии Украины и удовлетворения всех национальных признаний украинского народа требовали и изуверы–большевики. Настаивать на немедленном оформлении украинкой государственности означало бы — фактически — лить воду на мельницу петроградских большевиков в их борьбе против Временного правительства!
Нет, нет! Нельзя сейчас рвать с благонамеренным, осмотрительным Временным правительством! Временное правительство в настоящий момент мобилизует против большевистской агрессии все благомыслящие силы. Да и в составе правительства все больший вес приобретают украинские элементы.
Вот — пан Терещенко, лицо высокочтимое в украинской финансово–экономической жизни: сахар, белое золото Украины, это вам не грушка–дуля! А какой он любитель родной старины: в музейном дворце на углу Тимофеевской он собрал более тысячи полотен Левицкого, Боровиковского, Шевченко, Жемчужникова, Штернберга, Репина, Федотова и Врубеля. Даже собрание картин во дворце Ханенко в сравнении о этим — ничто!..
Правда, признать украинскую автономию и украинскую армию Временное правительство сейчас не желает. Но разве они категорически отказывают в признании? Ничего подобного! Только предлагают подождать до Учредительного собрания. Что же в этом, скажите на милость, плохого? Ведь каждому дураку ясно, что Учредительное собрание, где большевики будут в явном меньшестве, никогда не одобрит раздачи земли без выкупа или национализации промышленности.
Михаил Сергеевич всей душой за Учредительное собрание! И, будьте уверены, Центральная рада уж постарается, чтобы украинское Учредительное собрание одобрило не куцую автономию, а полную самостийность Украины!
Пускай уж украинизированные части идут на фронт. Ну хоть не все пятьдесят тысяч, а, скажем, двадцать пять, тридцать — можно же поторговаться…
То, что едва ли не тридцать украинизированных батальонов попало в плен, мало тревожило господина Грушевского. Напротив если хотите, это даже радовало его. Ведь с митрополитом Шептицким договорено точно: всех пленных украинцев австрийцы и немцы собирают отныне в специальных лагерях и из них формируется украинская национальная армия: «синежупапники» — в Германии и «серожупанники» — а Австрии.
Это будет со временем недурной аргумент в переговорах с тем же Временным правительством. С провалом наступления «соборная» Украина, выходит, не теряла армии, a как раз приобретала ее.
Митрополит все же сумел проехать к себе в Галицию и сейчас, когда австро–германские армии хлынули в прорыв, оказался по ту сторону фронта — под эгидой Габсбургов и Гогенцоллернов: обещание он выполнит, может быть спокойны…
И Грушевский, считая, что наступил момент решительного вмешательства, обратился непосредственно к хозяину дома:
— Глубокоуважаемый Михаил Иванович! Мы с вами — люди одной крови, оба киевские аборигены. Если экстремисты в наших правительствах, — он повел глазами на Петлюру и Винниченко, на Керенского и Церетели, — не могут сойти со своих платформ, то мы с вами, я верю, найдем почву для соглашения…
