Беатриса в Венеции. Ее величество королева - Макс Пембертон
С самого рассвета к этому сараю стягивались из леса конные и пешие люди, по десяти и более, до сотни человек вместе. Лес, Бог знает как давно не слыхавший человеческой речи, теперь оглашался шумным говором. По диалекту и одеяниям различных групп заметно было, что эти люди стянулись из разных южных провинций королевства. Слышался мягкий апулийский говор, жесткий базиликатский и отчетливый сицилианский и т. д.
Воздух был прозрачен. Сильная пурга, господствовавшая в горах дня два назад, рассеяла облака. Солнце весело освещало широкий снежный покров и миллиарды разноцветных искр на нем. Вся окрестность словно улыбалась и нимало не напоминала угрюмого мрака, в который зачастую бывала погружена. Господствовало бодрящее настроение и в природе, и в людях. Сосны-великаны, медленно разраставшиеся в течение многих столетий, производили впечатление величавых бодрых старцев, которые умеют невозмутимо относиться и к грозным бурям, и к предвечной непоколебимости мировых законов.
А у подножия этих великанов кишели, как муравьи, люди, закинутые в глухую высь страстями, которые постоянно помыкают ими там — где-то внизу.
Каждый отряд или даже группа горцев, показывавшиеся около прогалины, были ранее прибывшими встречаемы приветно: криками, хлопаньем в ладоши. Тем восторженнее были эти приветы, чем более горцев оказывалось среди новоприбывших, прославившихся во время партизанской войны шесть лет назад, войны, которой руководил кардинал Руффо. Каких тут не было физиономий и фигур! Мрачные, отважные, нагло беспечные, разгульные... Всем им снова начинала улыбаться фортуна.
Каждый отряд притащил свою провизию на общее пиршество. Добровольцы-повара вырыли за сараем широкую и глубокую яму, навалили в нее хвороста, зажгли его. Высоко подымалось дымчатое пламя. Их товарищи подготавливали излюбленные травы и зелень, чтобы начинить ими только что зарезанных коз и овец. Когда дрова прогорят, уголь останется; в него положат эти туши целиком и завалят сверху углем, заранее откинутым на землю из ямы, и самою этой землей. В стороне ежеминутно нарастала груда приношений: каждый пришедший клал туда, на общую потребу, принесенные им запасы: сыры, хлеб, фляжки вина и прочее.
— Это мне детство мое напоминает. Когда я к попу в школу ходил, мы, ребятишки, с собой завтраки туда из дома таскали, — говорил ражий пожилой атаман. Он только с коня спрыгнул, даже не успев еще снять с себя оружия, и любовно остановился перед грудой яств.
— В какую такую ты школу ходил? — подсмеивались над ним товарищи.
Впрочем, большинство атаманов или главарей даже мелких отрядов слезали с коней у противоположного импровизированной кухне входа в сарай. Все они, видимо, были довольны радушию, с которым их встречали товарищи, и усаживались в сарае большим кругом. При появлении каждого нового лица все шумно хлопали в ладоши.
Подчиненных своих они оставляли под открытым небом.
— Вот мы и собрались. Все наши, кажется, тут? — заговорил знакомый нам Парафанте, обращаясь к приятелям, как и он сам, прибывшим в лес по приглашению королевы.
— Из наших, кажется, все налицо. Да есть зато кое-кто и незнакомый, — отозвался Бенинказа.
— Это из тех, что за свой счет прежде работали. Когда мы, помните, от русских отстреливались, так они — вон Таконе из Базиликаты, Бойя, Капарале — спокойненько себе самим только руки нагревали.
— Значит, всякого здесь жита по лопате.
— Да, так оно и по-моему.
— Я бы не хотел, чтоб такие молодцы под мою команду попали, — заметил Франкатрипа и, помолчав чуточку, добавил тоном, не допускающим возражений: — А я полагаю, что нынче мне следует генералом быть...
— Черт побери! — воскликнул Спакафорно, — я думаю, что эта должность ко мне больше подходит. А, впрочем, я сам ее уж взял.
— Чего вы? — строго произнес один из атаманов. — Аль с ума спятили? Думаете, что нас созвали сюда для того, чтобы должности да чины разбирать промеж себя? Не слыхали, что ли: французы уж в Неаполе хозяйничают теперь. А два их полка не сегодня-завтра в Калабрию явятся.
— Так и подавно времени терять нельзя.
— Мои молодцы все в сборе. А сюда я привел с собой только податаманов.
— Да, все-таки надо назначить главного генерала, который приказывал бы, как войну вести следует, — опять нагло закричал Парафанте.
— А что же я-то говорю: главного генерала, который бы надо всеми остальными власть имел...
Франкатрипа зорко вглядывался в глаза товарищей.
— Который бы по совести распоряжался дележом... как это говорится?., дележом военной добычи, который не только известен своей доблестью, но и — как это... и благородством тоже, — проговорил Спакафорно. — Вот какого надо назначить главнокомандующего.
— Да мы все люди благородные, — строго заметил Бенинказа.
— Известно, что все, — возразил говоривший раньше. — Только для этакого дела надо, чтобы человек грамотный был. Наш учитель при всей школе говаривал, что продолжай я учиться — я бы по крайней мере в адвокаты вышел... Да. Он говорил, что человек, который ни читать, ни писать не умеет, ни к чему не годен.
— Ни читать, ни писать я не умею, — чванливо отозвался Парафанте, — зато на трехстах шагах не промахнусь в щегленка пулей из моего карабина, это-то и есть главное.
— Главное, чтобы старший генерал... это я, братцы, не о себе скажу... главное, чтобы он... как бы это...
— Главное, — перебил Франкатрипа, — чтоб он ранее никогда ни у кого в подчинении не бывал...
— Даже и у кардинала?
— Кардинал Руффо не был нашим главнокомандующим, а только викарным викарного Иисуса Христа, то есть его святейшества папы... Я и при нем все по-своему делал. Скажет, бывало, кардинал: «Не грабьте такого, либо сякого села»... А я грабил; потому что мои ребята все до единого за меня готовы были хоть в пекло. Хоть на куски их режь...
— По-твоему выходит, что всем нам под твою команду идти надо.
— А если бы и так? Что же по-твоему? Плохо?
— Это ты так рассуждаешь?
— Да, так я рассуждаю.
— Ладно, ладно, товарищи, — воззвал Бенинказа, чуявший близость рукопашной и подмечая, что многие хватаются уже за рукоятки своих кинжалов, — полно! Время ли теперь печенку себе раздувать. Вы мне лучше растолкуйте, как это взбрело на ум молодому парню, у которого и шайки никакой еще не подобрано, как взбрело
