От Руси к России - Александр Петрович Торопцев
Иван IV Васильевич отправился со свитой бояр в Новоспасский монастырь навестить митрополита Макария, получившего ранение в тот момент, когда его пытались спустить по тайному ходу из охваченного пламенем Кремля к Москве-реке. Во время встречи с первосвятителем царю доложили, что пожар возник не самопроизвольно, но по вине «некоторых злодеев». Юный самодержец лишь удивился и повелел расследовать это дело. То ли по молодости лет не догадывался он, куда приведет расследование, то ли все точно просчитал Иван и решил нанести удар по тем, кто его именем фактически управлял страной, неизвестно, но через два дня в Кремле, на площади бояре собрали огромную толпу и с этакими невинными лицами спросили: «Кто поджег столицу?».
Из толпы несколько голосов громко крикнули: «Глинские! Глинские!!».
То был очередной заговор. Противники Глинских в Думе и в верховной Раде пустили слух по городу о том, что княгиня Анна Глинская, мать фаворитов царя, извлекала из трупов сердца, «клала их в воду и кропила ей улицы». От того и пошел по Москве огонь.
Толпа на кремлевской площади по-волчьи взвыла: «Глинских!», и вой этот привел в ужас стоявшего в окружении бояр Юрия Глинского, сына Анны, которая в это время находилась со вторым сыном во Ржеве. Юрий ринулся в Успенский собор, надеясь там найти спасение. Но люди ворвались в храм и, совсем озверевшие, убили несчастного. В Москве такого еще не бывало. В стране Рюриковичей, сползавшей в пропасть, такого еще не бывало.
Одного Глинского толпе не хватило. Имение знатных бояр было разграблено, дети и слуги убиты. Но и этим не насытилась толпа. Люди, черные от дыма, от съедавшей их души злости, бродили по городу, собирались в кучки, жаждали крови. Такую толпу угомонить может лишь кровь, много крови, ее собственной.
В эти опасные для Москвы и Ивана IV дни царь пребывал на Воробьевых горах во дворце. Он не знал, что делать, как успокоить народ. К нему явился иерей из Новгорода, приятель митрополита, Сильвестр, и свершилось чудо. Со Священным Писанием в руках иерей грозным голосом возвестил трепетавшему от страха юноше, что Москва сгорела от огня небесного, что Бог наказал людей. Далее священнослужитель изложил по Священному писанию законы, данные Богом всем царям… В той критической ситуации явление Сильвестра русскому самодержцу было воистину чудодейственным, очень своевременным. Но справедливости ради надо заметить, что иного продолжения событий просто быть не могло: в жизни таких крупных государственников… очень много логичного, несмотря на то, что личностные качества каждого из них часто вносят в «нормальное течение событий» некую бессмысленность.
Иван IV Васильевич не принять «чудо» Сильвестра просто не мог! И все же, как это ни противоречиво будет звучать, величие Грозного состоит именно в том, что в те летние дни 1547 года он понял, кто и зачем ему нужен в данный ответственный момент. Он это понял. И Сильвестр остался во дворце, сблизившись с любимцем царя Алексеем Федоровичем Адашевым, человеком, по мнению Андрея Курбского и Н. М. Карамзина, чистой души, бескорыстным, щедрым на добро, искренно преданным. Только такие люди нужны были царю в тот период: период великих свершений и великих завоеваний.
Царь находился еще в состоянии душевного потрясения от всего случившегося, еще не осознавал он перемены, произошедшей с ним, как вдруг из Москвы в Воробьево явилась мятежная толпа. Может быть, она пришла к царю по собственной инициативе, но для мятежной толпы это маловероятно. Скорее всего, те, кто был организатором, возбудителем народа, и спровоцировал данный поход, предложил людям и царю сложнейшую задачу.
«Глинских! Княгиню Анну! Михаила!» – выла по-волчьи толпа… И что она намеривалась делать в том случае, если бы царь дал слабинку – не выдав свою бабку убийцам, пошел бы, например, с ними на переговоры, – догадаться нетрудно. Вероятнее всего, организаторы послепожарного заговора рассчитывали именно на эту слабинку, вспоминая события в Боголюбове, когда Кучковичи убили князя Андрея Юрьевича.
«Глинских! Глинских!!» – требовали люди, и царь приказал открыть огонь по бунтовщикам. Ситуация тут же изменилась. Крик еще стоял над Воробьевым, но то кричали раненые люди, они просили пощады, а не княгиню и князя Глинских. Для острастки пришлось казнить несколько человек, но царь быстро успокоился, и началось самое плодотворное десятилетие его правления.
Оно началось – не надо бояться этого слова! – революционно. Царь (вот когда Иван IV стал фактически царем страны Московии) повелел прибыть в столицу из всех городов представителей каждого сословия, собрал их на площади у лобного места, вышел к соотечественникам в окружении бояр, священнослужителей и в сопровождении своей дружины, и после молебна, в полной тишине сказал, сначала обращаясь к митрополиту, а затем к народу, свою знаменитую речь, зафиксированную в Степенной книге, а также в летописях. Эта речь знаменита тем, что обращена она была к народу! Не к нищим, простолюдинам, воинам, ремесленникам, с которыми многие отождествляют это куда более емкое слово, а именно ко всему народу огромной державы.
Во всеуслышание, никого не боясь, Иван IV Васильевич обвинил во многих бедах народа московских бояр, использовавших его малолетство в своих корыстных целях. «Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! – заявил царь и вдруг добавил леденящее душу. – А вы ждите суда небесного!..» Принародно один из последних Рюриковичей обвинил Рюриковичей в бедах и грехах страны, открестившись от Рюриковичей в пользу народа. Для князей и бояр его слова прозвучали приговором. До опричнины, подточившей моральный дух, физические силы и материальные силы Рюриковичей, было еще далеко, но первые грозные нотки, предвещающие бурю, уже прозвучали.
Не останавливаясь, великолепный оратор и неплохой актер, Иван IV Васильевич поклонился во все стороны и обратился непосредственно к народу: «…Нельзя исправить минувшего зла; могу только впредь спасать вас от притеснений и грабительств. Забудьте, чего уж нет и не будет! оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию христианскою. Отныне я судия вам и защитник».
Очень жаль, что, исследуя все перипетии опричнины, так далеко зашедшей, историки не так много внимания уделяют этой пламенной речи: она могла подсказать ответ на вопрос, почему же опричнина так долго жила, подтачивая не только опорный стержень страны Рюриковичей, то есть ликвидируя самих Рюриковичей, но
