Экспедиция надежды - Хавьер Моро
Исабель тоже страдала от бремени своей тайны и мучилась призрачной виной. Однако она не могла держать в узде свои фантазии: ей доставляло идиллическое удовольствие представлять себе, как он ее обнимает, и она откликается и приникает к нему, стремясь к наслаждению, которое она считала греховным, некоей извращенной слабостью. В ужасе она осознавала, что желает его, но не так, как желала Сальвани или Бенито, а как спасителя, мужчину сильного и решительного, способного вселить в нее уверенность и позволить ей почувствовать себя женщиной, не одинокой в этом мире. Необходимо было познать эти ощущения, изведать их душой и кожей, как дуновение буйного жаркого ветра. К своему стыду, она не ответила на письмо Сальвани. Что она могла написать? Что да, они увидятся когда-нибудь, что они встретятся, что она его любит… Да, она любила его, как любят дорогое воспоминание, но, в конце концов, эта любовь была лишь миражом… После пережитых ударов судьбы и провалов Исабель стала трезвее смотреть на окружающий мир, она заучила, что в жизни есть много амбиций и много надежд, которые редко воплощаются в реальность. В ее памяти навеки отпечаталось долгое ожидание и бесплодные поиски Бенито, отца ее сына, когда тот исчез с горизонта. По сути, Сальвани превратился для нее в тень, в приятное воспоминание, и со временем это воспоминание почти развеялось. Она принялась писать: «Мы навсегда останемся тем, чем мы были друг для друга», но по прочтении эти слова показались ей настолько вычурными и фальшивыми, что она порвала письмо. Она начала заново, пытаясь рассказать ему правду о своих чувствах, объяснить, что устала от томительного прозябания; затем со всем возможным смирением просила у него прощения и благословения. Но и этот результат не показался ей приемлемым, и она продолжала рвать черновик за черновиком, говоря себе, что и слова неточны, и предложения тяжеловесны. Ей хотелось сказать, что дружба никогда не кончается, но любовь претерпевает изменения. Действительно ли ей хотелось это сказать? К чему еще больше мучить его, добавляя боли к телесным страданиям? К чему говорить о чувствах, если ее сердце попало в божественный плен и стремится остаться там навсегда, пригвожденное, как бабочка, к пурпурной сутане своего спасителя?
Сгустилась такая тьма, что работники Совета по вакцинации Пуэблы, самого активного в стране, после семи часов пути верхом заблудились в безлунной ночи и рассеялись по полю. Огоньки деревни Хочильтепек – единственный ориентир – то появлялись, то исчезали при движении по этой холмистой местности. В какой-то миг Исабель перестала их видеть и пришпорила лошадь, пустив ее рысью. «Сюда!» – крикнул кто-то. Исабель натянула поводья и направила коня в сторону голоса. «Мы переходим реку!» – послышалось издалека. Она развернула лошадь и та, заржав, неохотно послушалась. Голоса звучали все глуше, уносимые легким ветерком, пока Исабель трусила верхом среди сосен и дубов. Лошадиное фырканье и шелест платья звучали в такт с перестуком копыт. Исабель, как ни вглядывалась во мрак, уже не могла обнаружить и следа от деревни: единственным местом, где сияли огни, был небосвод. Она не испытывала страха, зная, что не одна. В группе их было много – фельдшеров и врачей, – и Исабель решила, будто ее товарищи не могли отъехать слишком далеко. Через какое-то время она крикнула: «Ау-уу!», и с расстояния до нее донеслось лошадиное ржание. Затем появился шум; удаленный глухой звук, напоминавший удары молота, постепенно перерастал в барабанный бой, и она поняла, что кто-то скачет галопом. Она так встревожилась, что в некий миг перестала различать топот копыт и удары собственного сердца. Внезапно в окружавших ее столетних соснах появился серый жеребец; бока его взмокли от пота и в свете звезд отливали серебром. Епископу пришлось подвязать сутану, голову его прикрывала фиолетовая шапочка, а на груди подпрыгивал деревянный крест. Всадник приближался размеренным галопом.
– Я услышал, как ваша лошадь заржала, и решил, что вы сбились с дороги.
– Да… я не вижу огней деревни.
– Следуйте за мной.
Они оба мечтали, чтобы эта прогулка никогда не кончалась, чтобы целую вечность продолжалось это неспешное движение двух людей, которых разделяли все возможные преграды, но при этом они чувствовали, что их объединяет нерушимая, хоть и невидимая связь. Исабель и прелат не разговаривали, любые слова были излишни. Существовали лишь они двое, их кони и чернота ночи, овеваемая ласковым ветерком. На краю деревни епископ нашел место, чтобы привязать лошадей: поляну с мягкой высокой травой, окруженную соснами и кустарником. Он спешился первым, привязал жеребца и помог спуститься Исабель. Ступая на землю, она дрожала как лист, как зверь, шестым чувством знающий о том, чему суждено случиться, будь то землетрясение, цунами или потоп, что-то мощное и неотвратимое, меняющее мир вокруг, – нечто, против чего невозможно бороться. Обернувшись, Исабель случайно коснулась лица прелата, глаза их встретились. Они застыли, в воздухе витал аромат мыла Исабель и слышалось учащенное дыхание епископа. Она сделала первый шаг, приблизившись к нему почти вплотную, очень медленно, сознавая, что именно сейчас она выбирает свою судьбу. Исабель скользнула губами по губам священника и запечатлела на них легчайший поцелуй. Епископ резко отпрянул. Исабель захотелось умереть в тот же миг, на том самом месте, но он сжал ее руку. Дон Рикардо посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. В спящей деревне мерцали огоньки, издалека доносилось журчанье разговоров между их спутниками – они искали место для лошадей. И тогда епископ обернулся к Исабель и вернул ей поцелуй. Он тут же попытался произнести какие-то слова, но девушка губами заставила его замолчать, обвила его шею руками, и они слились в бесконечном объятии. Исабель захлестнул ужас от того, что ее мечты, начавшиеся в кафедральном соборе, обернулись реальностью, но вместе с тем она ощущала глубокое наслаждение, вдыхая его запах и осознавая, что мужчина, которого она боготворит, надежно поддерживает ее, а
