Житие маррана - Маркос Агинис
— Неужели на ваше место заступит какой-то дряхлый старец?
— Именно так. В свое время маркиз де Монтескларос очень неодобрительно отзывался об этом несносном старикашке, который полвека просиживал штаны в Лиме. Но поскольку он тоже поддерживает идею оборонительной кампании, нынешний вице-король, человек совершенно безответственный, решил доверить наши окаянные земли ему.
— А что будете делать вы, дон Кристобаль?
— Вернусь к юридической практике. И от души посмеюсь над новым губернатором. Посмотрим, к чему приведет эта его оборонительная стратегия. И пусть съездит на юг, поглядит на разоренные индейцами форты, поговорит с многострадальными жителями Консепсьона, Сьюдад-Империаль, Вильярики. Да он от страха дара речи лишится. Арауканы понимают только язык силы. Иезуиты, конечно, проповедуют на их наречии, но удержать своих подопечных в поселениях-редукциях не смогут. Это вам не парагвайские гуарани.
— Однако же действия иезуитов кажутся мне в высшей степени похвальными, — заметил я.
Губернатор изумленно поднял брови.
— Индейцы сплошь и рядом становились жертвами немыслимых злоупотреблений. Стоит ли удивляться, что они озлоблены. Но если проповедь христианства не будет сопровождаться ни отчуждением земель, ни порабощением, есть надежда, что отношение коренного народа к испанцам изменится, — пояснил я.
— Странно слышать подобные слова из ваших уст.
— Почему?
— Вы человек образованный, не какой-то простец. Индейцы — дикари, и мы, захватчики, им даром не нужны. Они презирают новые порядки и предпочитают коснеть в собственных мерзостях.
— Однако сами индейцы свои обычаи мерзостью не считают, это исключительно наше мнение.
— Наше… Значит, и ваше тоже?
— В любом случае, не их. Речь идет о двух разных точках зрения.
— Точек зрения может быть сколько угодно. Но истина-то одна, не так ли?
— Может, и не одна… — проговорил я и тут же спохватился: —Дикари, по крайней мере, чужой истины не приемлют.
— Ага! — губернатор задумчиво поскреб подбородок. — Но рано или поздно им придется это сделать.
— Вот я и говорю: иезуиты, проповедуя на местных наречиях, не облагая местных жителей трудовыми повинностями и избегая кровопролития, возможно, сумеют изменить их отношение к Испании, заставят понять, что король хочет мира, и в конце концов признать его господство. Ведь до сих пор индейцы от нас ничего, кроме жестокости, не видели.
— Вы рассуждаете как отец Вальдивия. Звучит, конечно, привлекательно, но неубедительно. Эти заигрывания продолжаются почти десять лет. Всякое бывало: и парламентеров засылали, и пленными обменивались, и мирные соглашения заключали, и с занятых позиций отступали. И что мы имеем в результате? Разрушенные поселения да сожженные форты. Мир коварным дикарям не нужен, они хотят только одного: изгнать нас раз и навсегда, извести всех до единого, как инквизиция извела иудеев.
— Неужели нельзя достичь согласия, найти хоть какую-то точку соприкосновения?
— Нельзя. Война идет не на жизнь, а на смерть.
— Но индейцам нас не одолеть.
— Разумеется. Вот они и пытаются взять чужаков измором. Обескровить. Да этих бестий следует усмирять без всякой жалости, как диких лошадей.
— То есть обращать в христианство, не прибегая к насилию, невозможно?
— Послушайте, Франсиско, люди тонкого душевного склада вроде вас склонны заблуждаться. Чем скорее мы разделаемся с арауканами, тем лучше для всех. — Губернатор жестом попросил подлить ему вина. — Знаете, как поступают некоторые энкомендеро с беглыми? Ловят, связывают, зажимают ногу в колодку и одним ударом топора обрубают на ней все пальцы.
— Какое варварство!
— А чтобы остановить кровотечение, культю прижигают раскаленным железом. Сами знаете, это отличный способ: раз — и все. Но к подобным мерам не было бы нужды прибегать, если бы дикари наконец сдались на милость победителей.
Я опустил глаза. Дон Кристобаль похлопал меня по коленке.
— Занимайтесь себе медициной и даже не пытайтесь пробиться в губернаторы.
— Поверьте, у меня такого и в мыслях нет!
Хозяин встал, давая понять, что визит подошел к концу.
— Да, и вот еще что, — как будто спохватился он. — Сдается мне, вы не прочь перемолвиться словечком с моей падчерицей.
Этот резкий переход совершенно меня обескуражил. Отнекиваться смысла не было. Я набрал в грудь побольше воздуха:
— Да, ваше превосходительство. Мне бы очень хотелось побеседовать с Исабель.
— Ну что ж, — снисходительно улыбнулся дон Кристобаль, — я не возражаю. В конце концов, вы ведь мой врач, не так ли?
♦ ♦ ♦
Ошеломленный, Франсиско слушает квалификатора инквизиции. Алонсо де Альмейда старается вовсю, бьет словами наотмашь. Упреки сыплются, точно розги на спину нерадивого ученика. Слыханное ли это дело — отплатить за великие милости такой черной неблагодарностью! Спаситель, Богородица, святые и католическая церковь осенили его своей благодатью, а он втоптал ее в грязь. Покайся, недостойный грешник, отринь гордыню, плачь и трепещи!
98
Исабель Отаньес согласилась прогуляться со мной, но только днем, как и подобает девице из приличной семьи. На некотором расстоянии за нами неотступно следовали две бдительные чернокожие служанки. Стараясь не подходить друг к другу слишком близко, мы бродили по склонам холма Санта-Люсия. Козьи тропки, терявшиеся в зелени кустарников, вели в тенистые альковы, прибежище тайных объятий и запретных страстей, о которых приличные жители Сантьяго, города весьма строгих нравов, даже говорить боялись. Пышные ветви служили надежной завесой для тел, пылающих жаром любви. Святые отцы яростно клеймили с амвона разврат, угнездившийся в этих кущах.
Исабель поведала мне свою историю: она родилась в Севилье, в семь лет осиротела и была взята на воспитание доном Кристобалем и доньей Себастьяной, которые баловали ее как родную, заслужив тем самым безмерную благодарность. Потом прекрасное личико омрачилось, девушка заговорила об ужасном приключении, пережитом их семьей: во время плавания по Карибскому морю они подверглись жестокому нападению английских пиратов. От одной мысли об этом бедняжку охватывал трепет, но испуг только добавлял ей очарования.
Я в свою очередь рассказал Исабель о детстве в Ибатине, об отрочестве, проведенном в Кордове, об учебе в Лиме. Наши жизни походили на две реки, готовые слиться воедино. Истоки ее рода лежали в Испании, путь моего был куда более извилистым: он начался несколько столетий назад на юге Кастилии, проходил через Португалию и Бразилию. Оба потока преодолели немыслимые расстояния, чтобы соединиться здесь, в этом городе.
За первой встречей последовали другие, все более
