Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия
– Это последнее, что продиктовал Григорий Николаевич моему папе и поставил свою подпись под публикацией в «Сибирской жизни». Это его завещание!
Мое лицо запылало, словно его обдали огнем, а на глаза навернулись слезы:
– Значит, я был все-таки на правильном пути? Это Чистяковы ошиблись и извели пол-России, а вовсе не мы? Как мне важно было это узнать, Ниночка! Как важно!
– Конечно, Пётр Афанасьевич. Это циничные садисты, каких еще не знавала история. Столько безвинных людей расстреляли. Они даже создали, как писали в газете, специальную комиссию по уборке трупов. В страшных рвах на Каштаке[201] лежат эти несчастные, и наш папа, наверное, тоже там…
Меня волновало сейчас одно: поняла ли Полина свою ошибку? То, что представлялось ей белым и светлым, на поверку оказалось грязным, черным и кровавым.
Я спросил об этом Нину напрямик. Она равнодушно пожала плечами и с презрением ответила:
– А меня как-то господская жизнь никогда особо не волновала. О чем они там себе думают? Уж точно не о том, как прокормиться. Им специальные пайки по разнарядке привозят. А если захотят и меня расстрелять, то пусть приходят. Вот она я. Никуда не сбежала. Доживаю век в родительском доме. А с Полиной мы теперь вообще не встречаемся. Не о чем нам с ней говорить. Правда, говорят, что она вышла на работу. Кажется, в хирургическое отделение университетской клиники. Ее даже хвалят. Говорят, что хороший хирург.
– А сына моего Петеньку видели?
– Издалека. Его отчим на чекистской машине катал. Красивый мальчик. Только вот кто из него вырастет?
– А где они живут, Нина? Не знаете?
– А где господам жить, как не в экспроприированных хоромах? В бывшем купеческом доме на Соборной площади. Как раз в тех комнатах, где последний раз командарм Полыхаев останавливался. Теперь вот чекистское начальство проживает. А что, удобно. Мужу на работу далеко ходить не надо. Зашел в соседний подъезд, и уже на службе. А через дорогу – тюрьма. Стало скучно, перешел через улицу, спустился в подвал и стреляй сколько душе угодно по живым мишеням. Супруге тоже недалеко до клиники…
– Послушайте, Нина, – перебил я хозяйку. – Мне срочно нужна ваша помощь. Умоляю, помогите мне встретиться с женой!
Нина опешила.
– Но как? – воскликнула она. – Их дом под круглосуточной охраной!
– А в больнице?
– Но уже поздно. У врачей рабочий день уже закончился.
– Но ведь у них бывают ночные дежурства? Давайте позвоним в клинику и узнаем, не дежурит ли нынче хирург… Чистякова?
– Она Коршунова. Но у нас уже давно нет телефона. Еще перед папиным арестом сняли. Я позвоню от соседей.
Нина вернулась через четверть часа. На улице уже совсем стемнело. На паром я явно опоздал.
– Вы провидец. Хирург Коршунова точно дежурит сегодня до утра.
Только она сказала это, как я вскочил со стула, быстро натянул выданные мне дедом Макаром истоптанные сапоги, попрощался и пулей вылетел из дома.
От Сибирской слободки до университетской клиники обычной ходьбы полчаса, но я одолел это расстояние минут за десять. Запыхавшись, я как вихрь ворвался в приемное отделение и огорошил дежурившую медсестру и санитара вопросом: «Где найти врача Коршунову?»
– Хирургическое отделение в дальнем конце здания на втором этаже. Там ее спросите, – объяснила медсестра и в свою очередь поинтересовалась у меня, не с мужем ли Полины Николаевны что-то случилось.
– С мужем, с мужем! – прокричал я ей на ходу, скрываясь в темном больничном коридоре.
В темной ординаторской ее тоненькая фигурка в распахнутом белом халате казалась призрачной. Она сидела за столом, не включая света, и смотрела через раскрытое окно, как колышется листва на деревьях в теплой темноте Университетской рощи.
На скрип двери она едва повернула голову. Ее распущенные волосы колыхнулись в мою сторону. И хотя я стоял против света, облаченный в нелепую длинную рубаху и соломенную шляпу, без усов, она сразу узнала меня.
– Слава богу, живой! – произнесла она уставшим голосом. – Александр говорил, что тебя застрелили в Иркутске, но я ему не верила.
Она продолжала сидеть на стуле, не шелохнувшись.
Я не понял по ее поведению, то ли она рада мне, то ли нет, но все равно сказал:
– Я пришел за тобой. И сыном.
– Долго же ты за нами шел, – в ее словах звучал явный упрек.
Я бросился к ней, упал на колени к ее ногам и навзрыд стал приговаривать:
– Милая! Любимая! Единственная! Прости меня, что не увез тебя отсюда до наступления этого хаоса. Прости, что отпустил тебя и Петю из Омска. Что не отыскал тебя ни в Верхоленске, ни в Черемхово. Но я боялся быть отвергнутым тобой.
– А сейчас не боишься?
– Я больше ничего не боюсь, родная. Даже смерти. На нее я насмотрелся за эти годы, не дай бог кому-либо столько увидать. Хотя нет, вру. Одного все ж боюсь. Потерять тебя и сына.
Она сняла с меня шляпу. Провела по бритой голове с уже отрастающими, короткими, колючими волосами, а потом неожиданно сползла сама со стула и тоже бухнулась передо мной на колени.
– И ты, пожалуйста, прости меня, Пётр. Моей вины перед тобой больше, чем твоей передо мной. Прости, что не поверила тебе. Прости за гордыню и за измену, если, конечно, сможешь.
Я обнял ее и, осыпая мокрое от слез лицо поцелуями, бормотал:
– Да какая измена? О чем ты, Поля? Я сам спровоцировал тебя на нее. Значит, мы виноваты оба.
– Но он, он… после нашей ссоры в Омске показался мне настоящим героем, а в тебе я тогда сильно разочаровалась. Я правда не знала, что так оно все выйдет, и не понимала тебя. А оказалось, что ты видел гораздо дальше моего. Боже мой, Петенька, любимый мой, солнышко мое ясное, прости меня, дурную бабу!
– Это ты меня прости, Поленька! Все в прошлом! Главное, что мы снова вместе…
В этот момент дверь отворилась, и заглянувшая в ординаторскую медицинская сестра громко закашляла. Наголо бритый мужчина в крестьянской робе и дежурная докторша стоящие на коленях друг перед другом, оба в слезах, представляли собой весьма экстравагантное зрелище.
– Ой, Полина Николаевна, пожалуйста, извините, – промямлила дежурная сестричка и уже собиралась захлопнуть дверь, но моя жена опередила ее.
– Ольга Александровна, зайдите ко мне на минуточку.
Медсестра стыдливо проскользнула в ординаторскую.
Полина встала с пола и подняла меня за руку следом.
– Этой мой муж, Пётр Афанасьевич Коршунов, – представила она меня своей подчиненной.
– А как же товарищ Чистяков? – пробормотала пораженная медсестра.
– А товарищ Чистяков – это моя ошибка.
– А он-то об этом знает?
– Пока еще нет.
– Ох и не завидую же я вам, Полина Николаевна.
Жена повернулась ко мне и объяснила:
– Мужа Ольги Александровны чекисты расстреляли прошлым летом. Он был офицером и служил в Сибирской армии. Ей можно доверять, – а медсестре сказала: – Я вас очень прошу: прикройте меня сегодня. Зовите только в экстренных случаях. Мы ведь так долго с Петей не виделись!
– Хорошо, хорошо. Не беспокойтесь. Сама со всем управлюсь, – заверила Ольга Александровна и вышла из кабинета, оставив меня наедине с женой.
Такой близости между нами никогда прежде не было. Здесь было все: и любовь, и раскаяние, и страсть, и радость встречи, и просто осознание того, что мы оба живы и что мы вместе. Наверное, это и зовется счастьем.
Я рассказал Полине, каким образом и зачем прибыл в Томск. Она поначалу обиделась, что кроме нее у столь опасного путешествия была и другая цель. Но потом поняла, что иначе мне добраться в центр большевистского государства не было никакой возможности. Ее поразила задача моей миссии и то потрясающее совпадение…
Следующая страница из тетради была вырвана, но Сергей не обратил на это никакого внимания. Поглощенный чтением, он даже забыл о времени и о Жаклин.
…Я простукал молотком внешнюю стенку комнаты и определил участок, где мне предстояло выдолбить ряд кирпичной кладки. Несведущему человеку вряд ли когда-нибудь удалось бы определить месторасположение тайника, и я бы никогда его не обнаружил, если бы не подробное описание Анатолием Полыхаевым этой комнаты.
Полина уже собрала в чемоданы все вещи – свои и Петеньки, а также принесла саквояж с необходимым мне инструментом.
И только я щелкнул его замками, как в комнату с наганом в руке ворвался начальник губчека.
– Попались, белогвардейские недобитки. Провести меня вздумали, сволочи. Да я с первого дня знал, что Коршунов в Томске, и поручил следить за ним и за тобой. Твоя доверенная Ольга Александровна – моя осведомительница. Хоть мужа и нет, но дети-то остались. А ради собственных чад какой гадости не сделаешь? Верно я говорю, Петруша? Всё, Коршунов, отбегался. Крышка тебе. На этот раз никакие чехи тебя не спасут. Ты сам притащился сюда на погибель.
