Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
Заинтригованный рассказами о необычайных физических упражнениях заморского гостя, Ландсберг, уговорившись с товарищами, занимал пост в закрытом внутреннем дворике особняка. Сослуживцы с удовольствием уступили ему этот пост, так как, не считая пары утренних часов, когда японцы занимались таинственными упражнениями, глядеть там было совершенно не на что.
Несколько раз Ландсберг видел японского посланника на балах, и его высокопревосходительство вскоре стал узнавать молодого офицера. После таких встреч японский посланник уже не считал зазорным вступать с ним в разговоры во время своих занятий физическими упражнениями. Он сносно объяснялся на французском языке и отвечал на множество вопросов, охотно рассказывал о своей стране.
Через два года после подписания Петербургского Трактата о межгосударственном обмене — Япония тогда уступила России свои права на южную часть Сахалина в обмен на Курильские острова — грянула русско-турецкая война 1877–1878 годов. Саперный Лейб-Гвардии батальон, где служил Ландсберг, был отправлен под Плевну. Перед отправкой Ландсберг нашел время зайти и попрощаться с японским знакомым.
Вспомнил он о чудном японском «баловстве» с палками в полевом лагере, где были расквартированы русские военные части. Саперной роте, к которой был причислен Ландсберг, нашлось занятие и после того, как смолкли пушки. Саперы чинили мосты, дороги. Вскоре русские полки должны были двинуться из Европейской Турции назад, на зимние квартиры.
Но пока высочайшего приказа не поступало, и офицеры в летних лагерях коротали время кто как умел. Целыми днями в палатках шли отчаянные карточные баталии. Ландсберг же карт не любил. Севши как-то скуки ради за стол, он уже через час-другой проиграл двести пятьдесят рублей.
Больше за карточный стол Ландсберг в походе не садился. В свободное от службы время, которого стало вдруг очень много, он пристрастился к пешим прогулкам, от скуки пробовал писать стихи. А потом чрезвычайно заинтересовался одним из пленных турецких аскеров, который оказался испанцем. В Турцию этот Пабло-испанец попал бог весть как несколько лет назад, а до того времени был пастухом где-то в глухом уголке Пиренейского полуострова. Дальнейшая его история была смутна и малопонятна — главным образом из-за языкового барьера. Никаких других языков, кроме родного, Пабло не знал, а в русских полках знатоков испанского тоже не числилось.
Опять-таки скуки ради Ландсберг и его товарищ граф Ивелич решили было с помощью Пабло выучить испанский язык, однако учителем тот оказался бездарным, и дело заглохло на переводе понятий, означающих элементарные предметы обихода. Однако кое в чем другом Пабло оказался непревзойденным мастером.
Выяснилось это случайно, в момент назревающей стычки между саперами, устроившими пикник в живописной роще неподалеку от их летнего лагеря, и гренадерами, чей полк стоял по соседству.
Надо сказать, что с наступлением мира стычки между военнослужащими различных родов войск в русской армии, наоборот, участились. И довольно быстро перестали быть чем-то необычным. Редкий день проходил без того, чтобы пехотинцы не разодрались с артиллеристами или обозники — с кавалеристами. Поначалу дрались нижние чины, позже коварная скука стала сводить в поединки по самым ничтожным поводам и офицеров. Дуэли в изнывающей от безделья армии стали настолько частыми, а их жертв оказалось столь много, что это вызвало даже высочайшее беспокойство и соответствующие запретительные меры.
Скандал вышел и во время того злополучного пикника. Опустошив изрядное количество бутылок анатолийского вина, саперы устроили состязание в стрельбе по пустым бутылкам. И шальная пуля легко ранила одного из офицеров-гренадеров, пировавших по соседству.
Извинений, тут же принесенных виновником, гренадерам показалось мало. Будучи изрядно подшофе, они не желали слушать извинений и объяснений и обнажили сабли. Чем бы кончилась сия кровавая «забава», сказать трудно, но тут в дело вступил Пабло, захваченный Ландсбергом на пикник в качестве прислуги.
Когда страсти накалились до предела, Пабло разразился какой-то длинной испанской тирадой и вышел вперед, держа в руке лишь посох наподобие пастушьего, который сам же недавно и вырезал из крепкого орешника.
Тирады Пабло никто не понял, однако его жесты были красноречивы: он вызвался с одним посохом противостоять трем или четырем гренадерам с саблями. Ни те, ни саперы поначалу не восприняли Пабло всерьез, а один из гренадеров, которому не терпелось проявить удаль, попытался ударить Пабло саблей плашмя — в расчете оглушить и отогнать его.
Однако Пабло неуловимым движением посоха отбил удар, да причем так, что сабля гренадера отлетела шагов на пятнадцать. А Пабло, сделав мгновенный выпад, еще и коснулся своим посохом груди противника — как бы зафиксировав ответный колющий удар.
Гренадер взревел от бешенства и попытался было выхватить посох из рук испанца и как следует проучить им дерзеца. Но тут же получил уже серьезный удар по голове тем же посохом. Тут уж и товарищи гренадера скопом накинулись на беднягу — однако и минуты не прошло, как все до единого были обезоружены и валялись на траве, держась кто за голову, кто за бок.
Пораженные такой удалью и даже гордые за своего «денщика», саперы, посмеиваясь, бросились поднимать и отряхивать слегка обалдевших противников. Испанцу поднесли стакан вина.
— Где же ты, чертушка испанский, этакой боевой премудрости выучился?
— И кого! Гренадеров простой палкой положил, а? Выпей, брат!
— А ну, стой! — вдруг распорядился поручик Бек, известный в саперной роте бретер и обладатель массы призов за джигитовку и владение саблей. — Эй, Пабло, а на мне не хочешь свою палку попробовать?
Бек вынул саблю, прикинул ее на руке. Подобрал чью-то вторую. Бек славился тем, что одним удачным ударом мог разрубить пополам здешнего осла. Саперы встревоженно загомонили:
— Пабло, беги поскорее!
— Бек, бросьте!
— Он преподал этим пьяницам хороший урок — за что его?
Но Бек только сверкнул вокруг глазами, и товарищи, памятуя бешеный нрав поручика, отступили. Пабло же, неуверенно улыбаясь, смотрел на нового противника, по-прежнему опираясь на посох и не делая ни малейшей попытки убежать.
— Господа, он же убьет его! Пабло, беги! — загалдели офицеры.
Бек молча бросился в атаку, в воздухе хищно зажужжала булатная сталь. Испанец шагнул назад, а потом сделал два-три ложных выпада, перехватил посох, кувыркнулся. Бек с победным криком ринулся на него, офицеры вскрикнули, а кое-кто даже отвернулся, но тут произошло что-то невероятное. Новый хищный свист стали оборвался лопающимся звоном, и у Бека вместо двух сабель в руке осталось… полторы. Испанец же, присев, крутнул посохом у самой земли — и противник, мелькнув в воздухе сапогами, брякнулся в траву. Вторая сабля отлетела в сторону. А Пабло, буквально взвившись в воздух, рухнул на противника, прижимая его шею к земле.
