Эдвард Радзинский - Сталин

В законность может играть только он – Хозяин. Слуга Ежов должен выполнять: быстро и споро уничтожать старую партию. И Ежов трудится... 12 ноября 1938 года он на клочках грязной бумаги (нет времени – расстрелы идут днем и ночью) торопливо пишет: «Товарищу Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду по первой категории» (расстрел). И резолюция: «За расстрел всех 3167 человек. Сталин, Молотов».

Подпись Хозяина на 366 списках – это 44 тысячи человек.

Редко, но он вычеркивал людей из страшных списков. Так он вычеркнул Пастернака, Шолохова – еще пригодятся в Хозяйстве. Он работал без устали, разгоняя маховик репрессий.

На июньском пленуме 1937 года были арестованы 18 членов ЦК. Они покорно пошли на плаху – и перед смертью дружно славили Вождя. Столь усердствовавший в репрессиях Рудольф Эйхе, признав все ложные обвинения, умер с криком: «Да здравствует Сталин!»... Объявленный немецким шпионом Якир написал в последнем письме: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я умираю со словами любви к вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма».

На этом объяснении в любви Хозяин, играя в ярость Отелло, переживающего измену очередного Яго, написал: «Подлец и проститутка. Сталин». После чего отправил письмо соратникам... «Совершенно точное определение. Молотов». «Мерзавцу, сволочи и бляди – одна кара: смертная казнь. Каганович».

Кагановичу пришлось особенно усердствовать – Якир был его другом.

В начале 1938 года в Большом театре готовили правительственный концерт. Шла ночная репетиция.

А. Рыбин, переведенный из охраны Сталина в Большой театр охранять правительственную ложу, рассказывает: «Накануне концерта была арестована половина начальников правительственной охраны в театре...» Во время ночной репетиции Рыбин прилег немного подремать, и... «Проснулся – и вторая половина моего начальства уже за решеткой. Так за одну ночь я стал военным комендантом Большого театра», – не без гордости вспоминал он.

Безумие стало бытом. Рядовые работники НКВД, видящие гибель товарищей, поверили: чтобы уцелеть – нужно усердствовать. И они старались: шпионов находили даже среди детей и в самых неожиданных для шпионажа профессиях. Например, в Ленинграде арестовали всех знаменитых астрономов – почти всю Пулковскую обсерваторию.

Был взят и блестящий молодой астроном Николай Козырев. Но и в страшной Дмитровской тюрьме, и в вагоне для скота, который вез его в лагерь, Козырев продолжал работать – размышлял... о вулканах на Луне!

Козырев был отправлен в ад – в лагеря Туруханского края, где когда-то отбывал ссылку сам Коба. Но и в этом аду он продолжал думать. Как-то в ночной беседе с другим зеком-интеллектуалом он объявил, что никак не согласен с Энгельсом, утверждавшим, что «Ньютон – индуктивный осел». К сожалению, интеллектуал оказался стукачом. Козырев был вызван к начальству и после короткого идеологического диспута приговорен к расстрелу за недоверие к классику марксизма. Но у расстрельной команды было тогда слишком много работы. Козырева поставили в очередь на смерть. Пока он ждал, Москва отменила приказ, ограничившись новым сроком. И Козырев продолжил размышлять о вулканах на Луне.

Он выжил, и после освобождения именно эта работа принесла ему славу.

А на воле с астрономами произошел анекдотический и страшный случай.

В это время Хозяин окончательно поменял день на ночь. Теперь он работал ночью – и вместе с ним не спали начальники всех учреждений. И вот глубокой ночью в Московский планетарий позвонили с Ближней дачи. Там шло полуночное застолье у Хозяина, во время которого товарищи Молотов и Каганович поспорили. Молотов утверждал, что звезда над дачей – это Орион, Каганович назвал ее Кассиопеей. Хозяин велел позвонить в планетарий. К сожалению, бодрствовавший директор планетария был не астрономом, но офицером НКВД (директора-астронома давно арестовали). Он попросил немного времени, чтобы узнать о звезде у оставшихся астрономов.

Чтобы не обсуждать по телефону столь ответственный вопрос, директор велел немедленно привезти в планетарий известного астронома А. Но с ним получился конфуз. Он был другом недавно арестованного ленинградского астронома Нумерова и поэтому по ночам теперь не спал – ждал. И когда за окном услышал звук подъехавшей машины, понял – конец.

Потом в дверь позвонили – страшно, требовательно позвонили... Он пошел открывать и умер на пороге от разрыва сердца. Пришлось отправлять машину ко второй оставшейся знаменитости.

Астроном Б. был ближайшим другом того же Нумерова. Звук подъехавшей машины он услышал в половине третьего – это был тот час. В окно он увидел черную машину – ту самую. И когда в его дверь позвонили, он уже принял решение и, открыв окно, полетел к любимым звездам. Правда, не вверх, а вниз...

Только в пять утра, потеряв к тому времени еще одного астронома, директор узнал название звезды и позвонил на дачу:

– Передайте товарищам Молотову и Кагановичу...

– Некому передавать – все спать давно ушли, – ответил дежурный.

Эту историю, весело смеясь, мне рассказал писатель Каплер, отсидевший несколько лет в лагерях за любовь к сталинской дочери.

Множество людей пишут доносы друг на друга подчас просто из страха – чтобы зафиксировать лояльность, не попасть в Ночную жизнь. Доносительство объявляется синонимом гражданственности. Выступая в Большом театре на торжественном заседании, посвященном 20-летию ВЧК, Микоян сформулировал: «У нас каждый трудящийся – работник НКВД».

Именно в это время обсуждается идея – установить на Красной площади памятник Павлику Морозову, донесшему на отца-кулака. Но бывший семинарист помнил историю о Хаме – видимо, оттого ограничился установкой памятника во всех парках. Скульптур Павлика потребовалось великое множество, и все кончилось очередным трагифарсом: скульптора Викторию Соломонович, которая на них специализировалась, подвел каркас, и один из гипсовых Морозовых обрушился на бедную женщину и убил ее гипсовым горном.

Ночное безумие...

«Нам известны факты, когда вражья рука в обыкновенный снимок тонко врисовывала портреты врагов народа, которые отчетливо видны, если газету или снимок попытаться внимательно просматривать со всех сторон», – писал журнал «Большевик» в августе 1937 года.

По всем областям секретари партийных организаций вооружились лупами – и было много достижений. К примеру, на Ивановском текстильном комбинате секретарь парткома забраковал годами выпускаемую ткань, потому что «через лупу обнаружил в рисунке свастику и японскую каску».

Так что повсюду Хозяин мог видеть одно похвальное рвение.

Одновременно он чистил заграницу. Там было главное осиное гнездо – туда он прежде направлял оппозиционеров, выключая их из политической борьбы. Теперь он захотел вернуть их обратно.

И конечно, он не мог не разгромить разведку, так тесно связанную с дипломатами и Коминтерном. Разведка формировалась в период владычества Зиновьева – Бухарина в Коминтерне и Ягоды в НКВД. Как на них полагаться? Как доверять? Так что они должны были исчезнуть.

Действуют одинаково: вызывают людей в Москву на повышение. Те не верят. Но надеются. И едут.

Антонов-Овсеенко вызван из Испании для назначения наркомом юстиции (и назначают, чтобы успокоить коллег за границей). Лев Карахан вызван из Турции, ему предлагается должность посла в Вашингтоне. Оба были арестованы и расстреляны в Москве.

Сокамерник Антонова вспоминал: «Когда его вызвали на расстрел, Антонов стал прощаться с нами, снял пиджак, ботинки, отдал нам и полураздетый ушел на расстрел».

21 год назад, в шляпе набекрень, с волосами до плеч, он объявил низложенным Временное правительство. Теперь его босого вели к расстрельной камере.

Карахана расстреливали в славной компании «немецких шпионов». Вместе с ним, бывшим послом, бывшим заместителем наркома, пошел на расстрел и бывший секретарь ВЦИК Авель Енукидзе. Оба пожилых красавца были весьма неравнодушны к балету, а точнее – к балеринам. Имена Карахана и Енукидзе часто объединялись в эротических рассказах о жизни придворного Большого театра. Так что, объединив их в смерти, «добрый Иосиф» был настроен шутливо.

Их расстреляли в декабрьскую ночь накануне дня рождения Хозяина, на котором так часто веселился его друг Енукидзе.

Весь 1937 год продолжалось истребление дипломатов и разведчиков. Отравили главу разведки Слуцкого и устроили ему пышные похороны, чтобы не пугать сотрудников. И отзывали, отзывали резидентов... По возвращении они тотчас получали назначение в новую страну, о чем и успевали сообщить коллегам за рубеж. Перед новым назначением им давали заслуженный отпуск. Они уезжали отдохнуть в роскошный санаторий, вернувшись, получали документы для новой работы. Их провожали друзья на вокзале. Поцелуи, прощание. На первой же станции в их купе входили...