Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи
Задача перед полководцем стояла крайне трудная: большинство жителей старинного города не видели ни малейшей возможности отстоять его у превосходящих во много раз сил противника и были убеждены, что город падет с первым приступом неприятеля, роптали, ибо подавляющее большинство было уверено, что лучше сдаться и сохранить город. Лишения горожан не оставляли им ни малейшей надежды на победу. Полководцу необходимо было в первую очередь победить внутреннего врага, заставить людей поверить, что только от их мужества зависит победа Франции.
Людей для выполнения такой трудной задачи, как оборона города, у Колиньи было недостаточно, но с ним пришли испытанные в боях храбрецы.
Гаспар де Колиньи убедил горожан, что, продержавшись несколько дней, мужественно обороняя город, они спасут то, что необходимо спасти, – отечество.
Полководец заверил жителей, что к городу на подмогу спешит коннетабль, спешно собирающий войско для отражения внезапного нападения испанцев. Для самого Колиньи это было не слишком большим утешением, так как он хорошо знал, что осмотрительный Монморанси, не ожидавший столь стремительного нападения испанцев и не готовый к этому, конечно же, в силу преклонного возраста уже утратил силу и быстроту решений воителя, но, что поделать, талантливые полководцы находились в эти трагические дни в Италии.
Монморанси, не колеблясь, лично отправился на выручку осажденного Сен-Кантена. И на этот раз он решил прибегнуть к своему излюбленному старому военному трюку – развязать мнимое сражение недалеко от города и таким образом отвлечь внимание испанцев и сокрушить их.
Хитрость старого вояки разгадал молодой, но опытный полководец герцог Савойский, недаром прозванный Железной Головой. В тот момент, когда Монморанси с большим опозданием приказал отступать, его войска уже находились в окружении сорока тысяч солдат противника. Французы мужественно отходили и вскоре оказались в засаде. Проверенный многими прежними битвами маневр коннетабля обернулся против него самого.
Старый, закаленный в боях воин, продолжая сохранять самообладание и достоинство, приказал:
– Солдаты! Если любовь к родине горит в ваших сердцах таким же пламенем, как и в моем, вы не должны сдаваться. Да здравствует король Генрих II! Да здравствует Франция!
Этот убеленный сединой военачальник, одержавший не одну блестящую победу, потерпел на равнине Лизероля сокрушительное поражение.
Монморанси не был убит, но был ранен и взят в плен, а с ним шесть тысяч человек – офицеры, генералы, солдаты, что не полегли на поле брани. Среди них оказался и ближайший друг короля, маршал де Сент-Андре. Три тысячи трупов и пять тысяч раненных, в которых едва теплилась жизнь, остались на равнине.
Для Франции это была полная катастрофа. Ничто более не мешало испанскому королю Филиппу II идти прямо на Париж и диктовать французскому королю Генриху II свою волю.
Всеобщее смятение охватило королевство.
Племянник коннетабля Гаспар де Колиньи, продолжающий оборонять Сен-Кантен, поклялся искупить ошибку своего дяди и скорее похоронить себя под развалинами крепости, чем сдать ее. Необходимо было хоть на несколько дней задержать наступление врага.
Напуганные парижане спешили покинуть город. Началось массовое переселение ближе к противоположному краю государства, в провинции, подальше от испанских войск. Франция, казалось, погибла… Все плакали…
Генрих, как только ему сообщили о полном разгроме армии и о том, что в лагерь вернулось лишь сто пеших солдат, сразу же оказался раздавлен этим ужасным позором. В этом испытании он не нашел поддержки у своей любовницы. Диана де Пуатье злорадствовала по поводу пленения Монморанси.
Обезумевший двор, предвидя страшную катастрофу, метался из одного замка в другой. Все предвещало конец.
Двор поспешно был эвакуирован в Сен-Жермен.
В этом хаосе только королева демонстрировала спокойствие, хотя и ее потрясла постигшая Францию беда. Грозившая Парижу опасность причиняла ей боль. Она ясно сознавала, что столицу и в первую очередь короля необходимо срочно вывести из состояния смятения и страха, в противном случае погибнет все государство. Этот разгром поставил короля и правительство в очень трудное положение: необходимо было предпринять чрезвычайно большие усилия, чтобы собрать средства для создания новой армии. Королева со своей флорентийской проницательностью решила взять эту миссию на себя.
Екатерина торопилась нанести визит королю. Она застала Генриха в состоянии полной растерянности и беспокойства. Он расхаживал по своему кабинету от двери до окна и обратно. Насупленные брови придавали взгляду его глаз мрачное выражение.
Генрих резко остановился и посмотрел на вошедшую супругу. Екатерина была ошеломлена тем выражением ужаса, которое прочла в глазах супруга. Буквально с порога, чтобы вывести мужа из подавленного состояния и вселить в него уверенность, что еще не поздно спасти ситуацию, она решительно и убежденно произнесла:
– Ваше Величество, сейчас нет времени для страха и растерянности. История, как вам хорошо должно быть известно, знает сражения, которые, будучи на три четверти проигранными, вдруг оказывались выигранными. Один крохотный камешек иногда в состоянии разрушить самое мощное орудие.
Едва услышав уверенный голос жены, Генрих сделался пурпурно-красным, постоял еще мгновение и, чувствуя, что вот-вот упадет от охватившего его бессилия, опустился в кресло возле окна, воскликнув:
– Мадам, вы коснулись открытой раны!.. Какая ужасная катастрофа!.. Положение безнадежное!.. Если бы я мог хоть что-нибудь изменить!..
– Можете!.. И должны!.. Гаспар де Колиньи еще бесстрашно держит оборону Сен-Кантена!.. У него действительно безвыходное положение, но он не сдается… Дает вам время собраться с силами!.. И времени этого, к сожалению, очень мало…
– О, Сен-Кантен! – простонал от природы нерешительный Генрих. – Если бы Колиньи продержался до возвращения де Гиза. Но это невозможно. Крепостные стены почти разрушены. Колиньи не продержится, погибнет или будет взят в плен, как мои дорогие Монморанси и Сент-Андре… Как только падет Сен-Кантен, враг ринется на Париж! И через три дня будет здесь…
С неожиданной теплотой Екатерина вспомнила о Монморанси. В эти минуты она думала о нем не как о своем враге, а как о патриоте Франции и полководце, попавшем в плен.
– Сир, вам что-нибудь известно о здоровье коннетабля?
– Пока, к сожалению, ничего. Я тревожусь за него и за всех, кто с ним.
Генрих снова поник головой, обреченно спросил:
– Что делать, Катрин?
– Сир, ради спасения Франции, ради спасения вашего верного наставника и всех, кто вместе с ним попал в плен, мы обязаны действовать, а не предаваться отчаянию. Я уверена, Гаспар де Колиньи еще продержится несколько дней. Все жители города на его стороне, все восхищаются его мужеством. И пока Сен-Кантен не захвачен врагом, мы не имеем права упустить на этот раз свой шанс к победе, хоть этот шанс на первый взгляд и ничтожно мал. Вы спрашиваете меня, что делать? Во-первых, срочно запретить распространять слухи, что война проиграна. Она не проиграна. У нас еще есть время. Надо вселить в людей уверенность в нашей победе.
Впервые Генрих почувствовал, что несказанно рад внезапному приходу жены, рад, что в эти трагические в его жизни минуты она рядом с ним и вселяет в него веру. Она говорила так весомо, так решительно, что он с удивлением почувствовал: она вливает в него силу, энергию, возвращает веру в то, что еще есть выход, что еще не все потеряно.
– Катрин, какой талисман ты принесла с собой, если так быстро сумела изменить мое настроение? – он неожиданно перешел с официального тона на доверительный, стал разговаривать с ней, как с женой, а не с королевой на приемах послов. – Я никогда не думал, что ты такой смелый политик. Знаешь, мне пришла в голову одна мысль.
– Какая, Анри?
– Необходимо найти блестящего оратора и обратиться к жадным и строптивым буржуа за деньгами для срочного создания новой армии. Но ситуация крайне сложная. Боюсь никто не захочет раскошелиться и потерять деньги. Никто не верит в победу.
Екатерину охватила радость, что ее замысел совпал с желанием Генриха. Только она и Диана де Пуатье знали, что он не был в состоянии сформулировать свой замысел и потребовать его исполнения без чьей-либо помощи. И в этот самый трагический в его жизни момент она, а не любовница, пришла ему на помощь.
– Я сама думала об этом и пришла к тебе, чтобы переговорить именно на эту тему, – поспешила сообщить она.
– Ты знаешь человека, который возьмется убедить толстосумов? – обрадовался Генрих.
– Да, знаю одного, – ответила она, загадочно улыбнувшись.
– Кто он?
– Это я, ваша жена, сир! – скромно произнесла она.
– Ты? – растерялся Генрих.
– Да, я… Мне нравятся трудные поручения, которые не по силам другим.
