Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи
Возле Екатерины и Ронсара, словно в гареме султана, на подушках, веером разложенных на ковре, сидели красавицы, восторженно взирающие на поэта Жоашена дю Белле, друга и ровесника Ронсара, который вдохновенно читал свои стихи.
Генрих скользнул взглядом по лицам див и остановил свой взор на юной Николь де Савиньи, на лице которой застыло мечтательное выражение, ибо она внимала поэту, а поэты при французском дворе всегда пользовались и любовью, и почитанием, особенно у прекрасных дам.
Король замер и тоже стал прислушиваться к словам поэта.
Кто влюбчив, тот хвалы возлюбленной поет;Кто выше ставит честь, тот воспевает славу;Кто служит королю – поет его державу,Монаршим милостям ведя ревнивый счет.
Генрих снисходительно улыбнулся, глядя на невзрачного, худощавого, восторженного поэта. Славу дю Белле, в отличие от Ронсара, воспевающего любовь, принесли опусы «Хвала Генриху II» и «Королевская роща», хотя сонеты поэта в честь Оливии, предмета его платонической любви, ласкали слух и вызывали томление в сердцах многих юношей и девиц. Однако успех в обществе, что к поэту, что к другим придворным приходит, в основном, за хвалу монарху.
Заметив Генриха, королева легким взмахом руки прервала поэта.
– Присоединяйтесь к нам, Ваше Величество! – обрадовалась она.
Красавицы мгновенно поднялись и присели в грациозных реверансах.
Король улыбнулся, занял место рядом с королевой и кивнул красавицам, чтобы они вернулись на свои места.
Мечтательные глаза Жоашена дю Белле задумчиво смотрели на короля, и Генрих сразу же проникся к нему симпатией.
– Мне нравятся ваши стихи, сеньор, особенно вот это четверостишие:
Кто музам отдал жизнь, тот славит их полет;Кто доблестен, твердит о доблестях по праву;Кто возлюбил вино, поет вина отраву,А кто мечтателен, тот сказки создает.
Выразительно, не сводя глаз со своей новой избранницы, продекламировал король продолжение сонета дю Белле, вызвав умиление у дам и восторг у королевы и поэтов, особенно у создателя сонета.
– Несравненные Ронсар и дю Белле решили устроить поэтический турнир? – поинтересовался король у Екатерины.
Заметив, что супругу явно нравится находиться среди ее прелестниц и любимых поэтов, Екатерина несказанно обрадовалась и поспешила ответить:
– Нет, к сожалению, у нас сегодня прощальный вечер.
– Прощальный? С кем вы решили попрощаться? – удивился король.
– С нашим замечательным поэтом Жоашеном дю Белле. Завтра он отправляется в Рим, сопровождает своего кузена, кардинала Жана дю Белле. Кроме того, Жоашен решил избрать духовную карьеру, хочет стать каноником собора Парижской Богоматери. Но давайте послушаем его сонеты о любви, ибо любовь подарила ему вдохновение и талант.
Заметив выразительные взгляды, которыми обменивались Генрих и Николь де Савиньи, Екатерина приказала своей фрейлине:
– А вы, Николь, аккомпанируйте поэту на лютне.
Баронесса повиновалась. Генрих бросал на нее красноречивые взгляды, стараясь, чтобы их никто не заметил. Но Екатерина видела все…
Николь де Савиньи была прелестна и молода. Образ Дианы становился все более блеклым, хотя и не исчезал полностью…
На следующий день после окончания утомительных аудиенций Генрих заторопился к молодой фрейлине королевы.
Николь де Савиньи была у себя. Увидев короля, она сделала вид, что удивилась, хотя уже вчера поняла, что понравилась государю и он наверняка будет искать встречи с ней… Только не предполагала, что так быстро…
– О, Ваше Величество! – пробормотала, заикаясь, Николь вне себя от радости. – Возможно ли это? Я и заподозрить не могла, что вы… Неужели это не сон?..
– О нет, это, к счастью для нас обоих, действительность! – поспешно проговорил Генрих, взял ее за руку и без лишних разговоров подвел к кровати.
Через три часа король спустился к обеду, с удивлением обнаружив во время десерта, что думает не о молоденькой баронессе, а о своей богине, что безумная любовь к Диане не отпускает его, что богиня вновь настойчиво овладевает не только его мыслями, но и сердцем.
Несколько дней подряд он посещал перед обедом Николь де Савиньи, ждущую его со все возрастающим нетерпением, но однажды, оставив баронессу счастливой и оплодотворенной, понял, что эта связь не должна более иметь продолжения, ибо несравненная Диана, вовремя предупрежденная своими личными остроглазыми осведомителями, явилась к королю и одной улыбкой мгновенно сумела вернуть себе всю нежность любовника. И именно он, а не она, как всегда извинился.
– Я счастлив, что ты наконец вернулась, я так соскучился, я так несчастен, – робко произнес Генрих.
– Сядь рядом со мной, расскажи, что делает тебя несчастным? – проникновенно спросила она.
– Ты, наверняка, уже обо всем знаешь, Диана. Поверь, я не понимаю, что со мной иногда происходит.
Она нежно обхватила его голову руками, поцеловала, с участием заглянула в глаза и, как бы между прочим, поинтересовалась:
– Ты любишь эту женщину?
– Я люблю только одну женщину, тебя, моя несравненная богиня. И буду любить всю жизнь.
Глядя на Диану, сраженный, как всегда, ее немеркнущей красотой, Генрих недоумевал, что он мог найти в Николь де Савиньи. Разве кто-нибудь на свете мог сравниться с Дианой де Пуатье?
– Тогда тем более нет причин для печали, – улыбнулась она ему. – Теперь ты окончательно убедился, что для тебя и для меня существует только одна любовь, ибо мы с тобой единое целое.
Генрих успокоился, увидев, что несравненная Диана поняла и простила его, даже не рассердилась, что он обрел временное убежище. Их любовь не была чисто плотской. Они оба знали это. И в этом была немеркнущая сила их любви.
Диана тотчас же вернулась к своему рыцарю.
Вновь разбудив королевские страсти, вновь заняв свой пьедестал, фаворитка, подстрекаемая Гизами, вынашивала одну лишь мысль: вырвать у короля согласие немедленно взяться за оружие. Ее аргументы, что нельзя лишать младших детей герцогств и королевств, которые они могут получить по ту сторону гор, были столь убедительными, что, наслушавшись речей своей любовницы, Генрих стал испытывать угрызения совести и упрекать коннетабля в политической недальновидности.
Монморанси яростно защищался, отстаивал свои взгляды о необходимости сохранения мира, ссылаясь на народные бедствия и взывая к экономии средств.
В этом запутанном клубке дворцовых интриг сторонники мира считали, что Анн де Монморанси благодаря своему практическому уму, пожалуй, самый здравомыслящий политик в королевстве.
Удача вскоре вновь повернулась в сторону фаворитки и ее единомышленников, среди которых была на этот раз и Екатерина, не оставляющая надежды на сохранение позиций французской короны в Италии. Интересы фаворитки совпадали с интересами королевы, которая мечтала закрепить итальянские герцогства за своими сыновьями. Екатерина знала, что у нее больше не будет детей. В этом году она родила двойню – маленькая Жанна умерла через несколько часов после своего появления на свет, Виктория пережила свою сестру на несколько месяцев. Теперь Екатерина могла отдохнуть от родов. Она потеряла троих детей, но из семи оставшихся четверо были мальчиками, и об их будущем заботиться нужно было заранее.
Новости, которые приходили с родины королевы, давали надежду на то, что скоро ее мужественный кузен Пьеро Строцци вновь понадобится на полуострове.
Умер папа Юлий III. Все это было на руку разжигателям войны.
На папский престол взошел восьмидесятилетний кардинал Караффа – Павел IV – неистовый враг Испании.
С первых же дней своего правления папа Павел IV упорно предпринимал попытки спровоцировать войну с Испанией, и он в этом преуспел.
1 сентября 1556 года герцог Альба, вице-король Неаполя, вторгся в папские владения с огромным войском.
Став единоличным вершителем дел империи, Филипп II тут же проявил свой истинный характер – вдумчивый, методичный и суровый. Он тщательно изучал донесения, приходившие из Рима, и не собирался проявлять ни малейшего снисхождения.
Разгневанный папа обозвал его «гнилым отростком христианства» и «мелким негодяем».
Герцог Альба неумолимо продолжал двигаться к Риму.
Перепуганный Павел IV тотчас же, ссылаясь на недавно заключенный договор, потребовал помощи от французов.
На полном пререканий Королевском совете, который заседал в полном составе, схлестнулись в неистовом состязании Монморанси и Гизы, каждый исступленно отстаивал свою точку зрения.
– Сейчас нельзя действовать очертя голову, – убеждал собравшихся членов совета Монморанси. – Необходимо закрепить позиции достойного, почетного и столь долгожданного для Франции мира. Внутренние дела, отнюдь не блестящее состояние финансов, разрастающееся с каждым днем, словно злокачественная опухоль, влияние протестантов, грозящее подорвать интересы религии, заслуживают сейчас большего внимания и во сто крат важнее, чем развязывание новой войны.
