Антонин Ладинский - В дни Каракаллы

4

Дни Каракаллы закончились насильственной смертью, и вскоре после этого в Антиохии лишила себя жизни его мать.

Императрица не присутствовала на погребальной церемонии, и Макрин послал ей урну с прахом сына. Было известно, что Юлия Домна тяжко больна: у нее появилась на груди одна из тех страшных опухолей, от которых женщинам нет спасения. В отчаянии она решила уморить себя голодом. Это не удалось ей. Тогда честолюбивая сирийка еще раз сделала попытку взять власть в свои руки и даже выступила с пламенной речью перед воинами, охранявшими ее дворец. Но Макрин нашел, что это уже переходит границы дозволенного, и отнял у нее телохранителей. Видя, что пришел конец всему, Домна покончила с собой, приняв яд, и ее набальзамированное тело перевезли в Рим и там похоронили в усыпальнице Северов, рядом с сыном Гетой. Так печально угасла жизнь этой необыкновенно одаренной женщины.

О ней рассказывали такое, что я закрывал руками уши, чтобы не слышать подобных мерзостей. Но даже смерть цезаря или красивой женщины не в состоянии хотя бы на одно мгновение остановить течение жизни, и, как будто бы ничего не случилось в мире, по-прежнему пахари деловито шли за плугом, проводили длинную борозду и потом давали отдохнуть волам, виноградари ухаживали за лозами, башмачники тачали сандалии и горшечники изготовляли амфоры.

Возведенный восточными легионами на престол, Макрин не поспешил в Рим, как благоразумнее было бы ему поступить, а остался в Антиохии, полной соблазнов и опасностей. Новый император то пылал жаждой деятельности, восстанавливал порядок в управлении, жестоко карая за нерадивость и даже распиная людей на крестах, то впадал в уныние и утешался за чтением Сенеки. А между тем Юлия Меса, сестра покойной Домны, не жалела золота, чтобы добиться любви воинов к своему внуку Элагабалу. Ганнис распускал слух, что этот отрок не кто иной, как сын убитого августа, зачатый Соэмидой в прелюбодеянии от Антонина, и даже осмеливался утверждать, что он похож на покойного как две капли воды.

Элагабал, последний отпрыск знатной сирийской фамилии, с десятилетнего возраста был наследственным жрецом в храме Солнца, в Гелиополе. Когда в этот пышный храм стекались на богослужение солдаты II Парфянского легиона, к которому так благоволил Каракалла, Ганнис раздавал им пригоршнями серебряные монеты и говорил пискливым голоском евнуха:

— По всему видно, что вы боголюбивые воины. Пойдите в таверну и выпейте вина за здравие Элагабала. Вы верно служили его отцу, но, может быть, настанет время и сын предъявит права на отцовское наследие…

Солдаты охотно принимали деньги, а на монетах, как нарочно, было вычеканено: «Марк Аврелий Антонин Император» — официальные имена Каракаллы.

Антиохия кипела как в котле. По-прежнему Маммея вела деятельную переписку с философами, беседовала с друзьями, обсуждала догмат о воскресении мертвых и посылала в Антиохию, Пергам, Ефес и Лаодикею Фригийскую подарки влиятельным епископам христианских церквей. Сын Макрина Диадумениан, девятилетний цезарь и соправитель, готовился к своей печальной участи…

Уже нельзя было откладывать далее мой отъезд в Томы. Из Антиохии мне надлежало направиться в Селевкию и взойти там на корабль «Навсикая», который должен был отплыть в ближайшее время в Понт Эвксинский. Однако я еще имел случай столкнуться с жизнью тех, кто правил Римом.

Это произошло в той же Антиохии. Вергилиан, узнав, что я буду в отдаленном конце города, где в великолепном доме временно пребывала семья Макрина, просил меня передать Целианию, воспитателю юного цезаря Диадумениана, список редкой книги Цельса под названием «Об истине». Я рассчитывал передать свиток какому-нибудь служителю и тем самым выполнить поручение, но у дверей императорского жилища неожиданно столкнулся с Филостратом.

Философ встретил меня как старого приятеля.

— Список Цельса? Советую тебе, друг, подняться во дворец и лично передать свиток почтенному Целианию. Насколько мне известно, он жаждет послать Вергилиану какое-то свое гениальное произведение.

Я не знал, как поступить. Ритор стал объяснять привратнику:

— Этот хорошо знакомый мне юноша принес книгу Целианию. Пусть он поднимется. Не опасайся ничего.

Рядом с привратником стояли стражи во главе со звероподобным центурионом, они беспрепятственно пропустили меня, и привратник даже охотно объяснил, как найти педагога. Когда я поднялся по лестнице, где по обеим сторонам стояли позолоченные статуи дискоболов и нимф, служитель равнодушно повел меня по длинному переходу в дальний конец дома.

— Подожди немного, и ты увидишь Целиания, — проговорил он, с видимым удовольствием почесывая спину, и я понял, что в доме Макрина еще нет того олимпийского воздуха, который отличает дворцы цезарей от жилищ простых смертных.

Я остался ждать, а потом от скуки подошел к окну, выходившему в перистиль, и стал прислушиваться к долетавшим до меня голосам. За розовыми колоннами приятно звенели струи фонтана. Они высоко вырывались из пасти глазастого бронзового дельфина, уже позеленевшего от влаги, и, радужно рассыпаясь мельчайшими брызгами в воздухе, падали в круглый бассейн. Под этими непрерывными потоками воды, как в жестокую бурю, в водоеме трепетал игрушечный кораблик.

Я понял, что помимо своего желания очутился на уроке римской истории. Очевидно, Целианий выбрал это место ради фонтана, так как его свежесть несколько умеряла жару. В тот день на антиохийском небе не было ни единого облачка. Маленький цезарь сидел за столом черного дерева, заваленным свитками. Подпирая кулачком белокурую голову, ребенок со скучающим видом смотрел на водомет.

К счастью, мальчик унаследовал не безобразие отца, а красоту матери. Нония Цельса была дочерью какого-то проходимца по имени Диадумен, ко красотой ее восхищался весь Рим, и красавица не отказывала никому, кто добивался ее любви. Макрин, в то время заведовавший хозяйством Плауциниана, тоже попал в сети светловолосой куртизанки, и так как никто другой не пожелал на ней жениться, она вышла замуж за безобразного африканца. Благодаря развратному поведению жены Макрин высоко поднялся на общественной лестнице. На красотку обратил внимание сам император Север и вступил с нею в связь. Так началось возвышение эконома. Вскоре у Нонии родился сын, названный в честь деда Диадуменианом. У младенца были складки на лбу — единственное, что ему досталось от наружности отца, но мать уверяла, что это намек на будущую диадему, выдавая сына за плод любовных утех с императором.

Целианий оказался сухим, лысым, длиннобородым стариком с косматыми бровями. Он стоял подле своего ученика, путаясь в непривычной тоге. Слышно было, как ритор бубнил цезарю о подвигах римских мужей. Стараясь, чтобы мое присутствие не было замечено, я внимательно слушал. Уже прошло то время, когда я смущался в домах сильных мира сего. Дружба с Вергилианом многому меня научила.

Мальчик едва внимал учителю, пропуская мимо ушей его комментарии. Вергилиан рассказывал, что с тех пор, как ребенка привезли из Рима, у него отобрали все игрушки, кроме галеры, сделанной по образцу настоящей, чтобы он мог на ней изучать корабельное строение, и приставили к нему этого скучного человека с рыбьими глазами. Наверное, те мальчишки, что играют на лаодикейской дороге, босые, в коротких рубашонках, верхом на палочках, были счастливее, чем девятилетний цезарь, который должен был заучивать наизусть гекзаметры и читать Тита Ливия.

— А теперь, благочестивый цезарь, — услышал я, — не угодно ли тебе перечислить наименования легионов? Вчера ты изволил путать. Стыдно! Настанет день, ты поведешь их в Скифию или в Германию к победам, и они покроют твою главу неувядаемой славой.

Диадумениан мечтательно смотрел на галеру, но строгий учитель настаивал. Все так же подпирая кулачком голову, цезарь, может быть, вспоминал, как отец в великолепном серебряном панцире, прохладном при прикосновении, носил его на руках по рядам воинов, заклиная их любить сына, и как страшные, бородатые люди, дурно пахнувшие чесноком, медью и кожей, кричали что-то непонятное и целовали ему детские руки.

Мальчик откашлялся и тем же голоском, каким он, вероятно, декламировал Гомера, стал перечислять легионы:

— Первый Италийский, Первый Минервы, Первый Парфянский, Второй Парфянский…

— Дальше! — торопил Целианий.

— Третий Парфянский, Верный до гроба. Второй Италийский, Второй Дополнительный постоянный…

— Какие знаки у Второго Дополнительного?

— Вепрь и Пегас, — бойко ответил мальчик.

— А у Второго Италийского?

— Волчица, питающая сосцами близнецов, — с меньшей уверенностью произнес Диадумениан. И вдруг спросил: — А что такое сосцы?

— Продолжай, продолжай! — нахмурился педагог.

Мальчик вздохнул и снова стал перечислять легионы:

— Четвертый Флавиев Счастливый, Четвертый Скифский, Пятый легион Жаворонка.