Кровь богов (сборник) - Иггульден Конн

Заболев, Октавиан оставался в сознании и отдал приказ своим людям нести его в Филиппы. Он находился в двойном лагере, когда началась неожиданная атака. Легионы Брута ударили без предупреждения после многих дней мелких стычек. Я сжал это время, потому что за те дни, пока армии стояли друг напротив друга, ничего особенного не происходило.

Когда Марк Антоний повел свои легионы через болото и захватил лагерь Кассия, легионы Брута ворвались в его лагерь… но Октавиан исчез. Мы не можем точно сказать, где он укрылся от врагов, но, по слухам, он спрятался в болоте, а около города Филиппы оно было только одно, и Агриппа с Меценатом почти наверняка находились с ним.

Первая битва была хаотичной, солдаты обеих армий зачастую не знали, кто бьется вокруг них, друзья или враги. Кассий Лонгин действительно решил, что его возьмут в плен, и попросил Пиндара, своего слугу, убить его. Вернувшись с известием, что приближающиеся всадники – свои, Титиний нашел Кассия мертвым, и Брут стал единственным командующим республиканских легионов, которые противостояли Марку Антонию и Цезарю.

23 октября 42 года до н. э., когда Брут единолично повел свои войска во вторую битву при Филиппах, Октавиан достаточно окреп, чтобы принять в ней участие. Цезарианцы сражались храбро, возможно, потому, что хотели взять реванш за поражение в первой битве. Октавиан Фурин и Марк Антоний отлично взаимодействовали. Они разбили легионы Брута, и Антоний возглавил преследование, когда Брут отступил с четырьмя потрепанными легионами в лесистые горы за гребнем, на котором располагался город Филиппы.

После того как Бруту стало известно, что его люди, под угрозой окружения превосходящими силами, утром хотят сдаться, он попрощался с ближайшими сподвижниками и покончил с собой, бросившись на меч.

Марк Антоний отнесся к поверженному противнику с уважением, накрыв его тело своим плащом. А Октавиан велел отрезать Бруту голову и послать ее в Рим, чтобы бросить к ногам статуи Цезаря.

Это правда, что Октавиан казнил многих из захваченных в плен после второй битвы при Филиппах, включая всех Освободителей, которые остались живы. Он отомстил за смерть Цезаря, пережил болезнь и поражения, неудачи и предательство, став консулом и триумвиром, властителем Рима.

Марк Антоний уехал на Восток, чтобы восстановить власть Рима в провинциях, практически разоренных Кассием при подготовке к войне. Именно он назначил правителем Иудеи Ирода, человека, наиболее известного избиением младенцев в попытке не позволить сбыться пророчеству, предвещавшему рождение Христа.

С Клеопатрой Марк Антоний встретился в Тарсе, куда она прибыла на своей знаменитой царской галере с посеребренными веслами и пурпурными парусами. Ей было чуть больше тридцати, и она по-прежнему славилась красотой и умом. По слухам, на встречу с римлянами она оделась, как Афродита. Тогда и началась история самой большой любви Марка Антония. В последующие годы напряженность его отношений с Октавианом только нарастала, что привело к открытому конфликту в 31 году до н. э. Антоний проиграл морское сражение у мыса Акциум, а потом еще одно у Александрии. Он и Клеопатра покончили с собой, когда стало ясно, что они потерпели поражение. Сына Клеопатры от Юлия Цезаря, Птолемея Цезариона, убили в Александрии по приказу Октавиана. Ему было всего семнадцать лет.

Октавиан правил многие десятилетия под именем Август Цезарь – этот титул означал «благородный» и «блистательный». Он оставался первым человеком в Риме в золотой век укрепления государства до самой смерти в 14 году до н. э. и за долгую жизнь ни разу не назвал себя императором. Историки величают Октавиана первым императором, но этот титул начал использовать только его наследник, Тиберий. Октавиан исходил из главного для себя правила: Рим должен объединиться после долгого периода гражданских войн. Но можно прямо сказать, что он оставил после себя Римскую империю, и период его стабильного правления спас Рим от разрушения и хаоса. Именно благодаря Августу, а также Юлию Римская империя просуществовала дольше, чем любая другая в истории человечества, и имя Цезарь стало нарицательным в значении «царь».

Будучи автором исторической беллетристики, я люблю путешествовать по тем местам, где разворачиваются события моих романов, если есть такая возможность, но мне также нужны и наиболее достоверные исторические документы, чтобы наполнять текст правдивыми подробностями. Помимо классиков, Плутарха и Кассия Диона[25], я в долгу у Энтони Эверитта[26] за его прекрасную книгу «Август: жизнь первого римского императора». Рекомендую ее всем, кто интересуется этим периодом истории. Также выражаю огромную благодарность Шейле Броутон, которая перевернула небо и землю, чтобы составить для меня список убийц Цезаря.

Есть все основания для того, чтобы написать еще две-три книги о периоде правления Августа Цезаря и людей, ставших императорами после него. Очень много историй пока остаются нерассказанными. Однако эту книгу я всегда хотел посвятить событиям, которые произошли сразу после убийства, и судьбам тех людей, которые убивали Юлия Цезаря на ступенях театра Помпея в мартовские иды 44 года до н. э. Ни один из них не умер своей смертью.

Выражение признательности

Я вновь в огромном долгу перед талантливыми людьми, которые читали и перечитывали эту книгу, яростно спорили и редактировали ее вместе со мной. И прежде всего перед Кэти Эспинер, Тимом Уоллером, Трейси Девин и Викторией Хобс. Спасибо вам огромное.

Фиговое дерево

(рассказ)

Перевод С. Самуйлова

Глава 1

Август Цезарь сидел в тени, – в летние месяцы тень была на Капри ценным достоянием. Откинувшись на прекрасные мягкие подушки, он лениво вытянул ноги и ненадолго закрыл глаза – пусть зной, просачиваясь в немощное тело, облегчит старые недуги.

Возведенный им на вершине холма величественный дворец не имел собственного источника, и воду, которой наполняли вырубленные в скалах прохладные хранилища, приходилось доставлять на повозках и ослах. Солнце припекало только ноги, тогда как верхняя половина оставалась под защитой узорчатого покрова старого фигового дерева. Подумав о нем, Август поднял глаза – его радовало это упрямое живое создание, благоденствующее даже на такой каменистой почве. Как и сам дворец, дерево боролось за свое место и даже плодоносило, выживая единственно за счет силы воли. Зеленые еще фиги созревали, наливались соком и сладостью и оставались одним из немногих доступных ему удовольствий. Камни, пыль и солнце не помешали ему построить дом на самой высокой точке острова, откуда открывался вид, равного которому не было в римском мире. Внизу, у него под ногами, расстилалась на милю или даже более сверкающая синяя гладь. Справиться, все ли у него в порядке, вышла из дома жена, и старик вдруг с удивлением отметил перемены, произошедшие в ней – да и в нем тоже – с годами. Такие моменты случались внезапно, выдавая его веру в то, что сам он, по сути, не меняется. Увидев белые волосы Ливии или поймав свое отражение в полированном бронзовом зеркале, он бывал поражен. Ему уже исполнилось семьдесят семь, Ливии – семьдесят один. Вместе они прожили почти полвека, но разум – удивительная вещь. И если видимые свидетельства возраста угнетали его, то память, зачастую тут же, зримо напоминала, как прекрасна и молода была в свое время Ливия. Когда она, остановившись в тени дерева, заслонилась рукой от солнца и посмотрела на него, он почти увидел ту женщину, на которой женился пятьдесят лет назад.