Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
Уже через пару дней государев двор встревожился: князь Юрий Иванович сильно занедужил. На смертном одре, почитай.
- От обиды, должно, за попранную честь перегорел душой.
- Оно, может, и так, но скорее всего не обошлось без зелья смертоносного.
- Вестимо, Овчина на все способен.
А еще через пару дней царица Елена со слезами на глазах сообщила скорбным голосом боярам, которых срочно позвали на собрание Верховной думы:
- Князь Юрий Иванович Дмитровский, брат покойного государя, скончался от сильной горячки. Лекари не смогли спасти его. Мы с князем Иваном Овчина-Оболенский-Телепнев и митрополитом постановили похоронить его в Троицкой лавре.
Что обухом по голове весть эта для Андрея Старицкого. Сразу же после собрания Думы он устремился к Михаилу Глинскому.
- Нам следует поспешить!
- Да. Нынче же я посылаю тайного гонца к Михаилу Воронцову.
- Я тоже нынче потороплю Ивана Бельского. Какой определим срок?
- В воскресенье свершим богоугодное дело.
- Но мой долг сопровождать тело брата в лавру, я не могу им пренебречь.
- Это даже лучше. Управимся без тебя. Воротишься, снова присягнем Ивану Васильевичу, малолетнему нашему государю.
- Не ловко как-то. Заварил кашу, а сам - в сторонку?
- Иначе не получится. Все тебя поймут. Не осудят.
- Ну, что же, коль Богу так угодно. Лишь бы все обошлось.
Не обошлось. Заговорщиков опередили. В то самое время, когда поезд с телом князя Юрия Дмитровского готовился к выезду из Кремля, через Фроловские ворота по дороге на Серпухов и по дороге на Боровск ускакали отряды детей боярских царева полка, приставами к которым были подьячие Казенного двора. Приказ им был дан строгий: привезти в Москву, не оковывая, князей Ивана Бельского и Ивана Воротынского с его сыновьями Михаилом[156] и Владимиром[157]. На Казенном дворе их оковать и упрятать в подземелье.
Побоялись Елена с Овчиной-Телепневым объявить в Серпухове и Воротынске князьям, что пойманы они: дружины княжеские могут отбить взятых под стражу князей, а полки Окской рати поддержать крамольников - великая тогда начнется смута. Если же с хитростью действовать, все пройдет как по маслу.
И еще один ловкий шаг предприняла правительница Елена по совету Овчины:
- Тело покойного Ивана в лавру везти медленно, отпевая во всех церквах, какие есть на пути. Даже сворачивать в близлежащие монастыри. За это время мы управимся, получив же пыточные опросы, предъявим обвинение и князю Андрею. Окуем, как только он вернется.
Заподозрил Андрей Старицкий что-то недоброе в очень медленной езде и долгих отпеваниях покойного, устраиваемых едва ли не во всех, даже самых маленьких церквушках, но что он мог предпринять? Не приструнишь же, осуждая обряды скорбящей церкви. Не мог и требовать более скорого движения. Оставалось лишь успокаивать себя: «Не долго изгаляться Елене с Овчиной. Не долго!»
С нетерпением ждал князь радостной вести из кремля, пока только удивляясь, отчего ее так долго нет. Исподволь начало подбираться сомнение, от которого он всячески отмахивался. Да и впрямь, что могло помешать исполнению так хорошо продуманного плана? Никаких помех Андрею не виделось.
Вот наконец прибыл долгожданный вестник. Но почему таится? Почему в одежде паломника? В полночь ввел его в опочивальню к князю самый верный слуга Андрея Ивановича - постельничий. И - словно кулачищем по темечку, ударило известие:
- Окован князь Михаил Глинский. Перехвачен гонец от него к князю Воронцову. Князь Симеон Бельский и окольничий Иван Лятский бежали к Сигизмунду. В Москву везут под стражей князя Ивана Бельского и князя Ивана Воротынского с сыновьями. Княгиня Ефросиния извещает тебя, князь: сына Владимира она тайно отправила в Старицу, сама пока остается в Кремле, а тебе велит из Сергиевой лавры, не мешкая после похорон брата, скакать в Старицу. Получив от тебя весть, что ты в своем уделе, и она туда приедет. Все. Я должен поспешить с уходом. Мне еще пеше шагать до лавры и только оттуда - обратно. Когда ты, князь, ускачешь в Старицу.
Поклонившись земным поклоном, вышел, не испросив даже на то согласия князя. Твердый, видимо, наказ получил гонец от княгини Ефросиний.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вместе с окольничим Хабаром-Симским князь Андрей Старицкий объезжал стены Детинца, еще и еще раз обсуждая, где что подправить, куда дополнительно можно поставить затинные пушки, где лучше разместить стрельцов с рушницами. Окончив же осмотр Детинца, поехали они вдоль городских стен с той же целью: осмотреть стену со всей тщательностью, дабы подготовить ее к отражению штурма.
Не сразу решился Андрей Старицкий на противостояние с Кремлем. Когда планы, которые он вынашивал, казавшиеся ему легко исполнимыми, были разрушены жесткой рукой Овчины-Телепнева, рухнули и его надежды отомстить за безвинного брата. Князю Старицкому увиделось впереди только одно - гибель. Из головы не выходила навязчиво-устрашающая мысль: конец роду Даниловичей.
Приехавшая из Москвы княгиня Ефросиния подлила масла в огонь, рассказав о злобствах царицы Елены и ее полюбовника. Под стражей оказываются все новые люди. Казней нет, но' бояре и дворяне исчезают бесследно, а Елена с Овчиной ведут себя так, будто в Кремле - сплошной праздник.
- Совершенно обнаглели, ни стыда, ни совести.
- Глядишь, появятся и в Старицах подьячие Казенного двора.
- Вполне возможно.
- Не лучше ли, лада моя, отправиться тебе в Верею, взяв с собой сына? Или в вотчину родителей твоих?
- Крайний шаг. Пока думаю озаботиться о защите своего гнезда, - сказала Ефросиния решительно. - Созови из всех своих городов дружины, потревожь смердов из своих уделов, предупредив их, чтобы по твоему зову были готовы к рати. Стражу на воротах Детинца и городских держи надежную.
- Поступай как знаешь. Только я так скажу: более разумного ничего не придумаешь.
Да он и сам так решил, хотя прекрасно понимал, что его приготовления к рати станут в Кремле известны в самом скором времени: шила в мешке не утаишь. И все же смущало одно - своими действиями он бесповоротно противопоставлял себя царице и Овчине-Телепневу. Тогда уж точно обратного пути не останется.
Скорее всего Андрей Старицкий продолжал мучиться от нерешительности, но совсем неожиданно для него приехал Хабар-Симский, и не один, а с парой сотен мечебитцев.
- Прослышал, готовят для тебя удавку, вот я - у руки твоей. Не в силах я принять жестокости бестии Овчины, развращенность Елены и лизоблюдство покорившихся им из страха за свои сытые животы.
- Я рад тебе, друг мой. Но сказать, верно ли ты поступил, не могу. Разве устоят мои дружины и те, кого ты привел, против полков, которые Овчина, в чем я совершенно уверен, поведет на нас. Чуда не случится. Вряд ли мы останемся живы. Я смерти не страшусь, - здесь князь Андрей явно лукавил, но со страхом думаю, какой урон понесет Россия с твоей гибелью? Ты храбрый и умный воевода. Таких поискать в России. Особенно, как ты, честных. И хотя ты уже прославился многими победами, уверен, слава твоя еще впереди.
- Отчасти ты, князь, прав, но только отчасти. Или тебе неведомо, что рыба с головы гниет? А когда на троне кривда, к нему толпами стремятся алчные и бессовестные, у кого нет никаких державных интересов. Облепив трон, они станут изворачиваться и пойдут на любую подлость, лишь бы не отцепиться от него. Они приведут страну к великой смуте, только она и сможет смести их как сор. Но сколько крови прольется? Сколько страданий? И если мы, знающие это, не приложим все силы, чтобы Россия жила по законам чести, потомки не простят нас.
Князь Старицкий о таких последствиях даже не думал, не заглядывал так далеко вперед. Вполне соглашаясь с Хабаром-Симским, он перевел все же разговор на самое близкое.
- Все так. Но бунт наш разве может пойти бескровно, без горя и страдания?
- Не может. Но наши капли крови послужат великому будущему: остановят потоки крови. Предотвратят великое горе. А насчет силы? Пошлем тайного гонца в Великий Новгород к Воронцову. Он - верный ближний боярин покойного государя Василия Ивановича - твердо стоял против его свадьбы с Еленой Глинской, за что и был удален из Кремля. К тому же князь Воронцов - друг Михаила Глинского, и он не сможет отказать нам в помощи ради успеха великого дела. Ради торжества правды и чести.
О том, что Михаил Львович уже посылал своего человека к Воронцову и что тот согласился по первому слову привести в Москву всю подчиненную ему новгородскую рать, Андрей Старицкий хотел сказать, но посчитал лучшим умолчать о прежнем заговоре. Умолчать ради самого Хабара-Симского. Меньше будет знать, ему же спокойней будет. Князь только посчитал нужным предупредить:
