Робин Янг - Крестовый поход
Эмиры хотели обсудить стратегию похода, но Калавун отложил это на завтра. Он направился в свои покои, удалил оттуда слуг, подошел к столу. Взял пергамент, гусиное перо и сел писать. Через два дня после получения вести, что правители Акры отказались выполнять его требования, он получил послание от Уилла, в котором рыцарь умолял его дать еще время уговорить правителей. Великий магистр написал в Париж инспектору ордена, чтобы тот собрал денег. Если правители Акры станут упорствовать, Гийом де Боже заплатит султану из сундуков Темпла. Но на это нужно время. Но как раз этого Калавун им дать не мог. «Если вы не хотите увидеть мое войско у своих стен, — писал он, сдерживая ярость, — то убедите своих правителей, чтобы они передумали».
К тому времени, когда Калавун закончил писать, головная боль стала такой сильной, что он почти ничего не видел.
Аль-Салихийя, Египет 10 ноября 1290 года от Р.Х.
— Как он?
— Скверно. Я дал ему снадобья, чтобы облегчить страдания. Это все, что можно сделать. Боюсь, он долго не протянет.
Голоса звучали мягко. Калавун их слышал будто сквозь сон. Лежать в теплой постели было приятно. Боль почти утихла. Он ее ощущал, но она находилась где-то далеко.
Ему на лоб легла холодная рука.
— Отец, ты меня слышишь?
Калавуну не хотелось выбираться из бархатной тьмы, но настойчивый голос требовал внимания. Он открыл глаза, и боль сделала шаг вперед, приблизилась. Глазам стало больно, хотя покой освещали только тлеющие угли двух жаровен.
На постели рядом сидел Халил. Его лицо скрывала тень.
— Я умираю. — Калавун задал вопрос, но получилось утверждение.
Халил отвернулся.
— Да.
Калавун поднял слабую руку и поднес к лицу сына. Потрогал кожу. Она была молодая, гладкая.
— Тогда сделай кое-что для меня.
Халил взял руку отца.
— Если смогу.
— Не иди на франков. Дай им возможность заплатить. Прояви милосердие.
Халил напрягся.
— Мы уже начали поход.
— Еще есть время.
— Его нет. Войско собрано, построены осадные машины. — Халил внимательно смотрел на Калавуна. — Мы находимся сейчас в аль-Салихийи, отец. И готовы пересечь Синай.
Калавун оглядел покои и лишь сейчас понял, что это не дворец в Каире, а шатер.
На подготовку к походу ушло три недели. Эмиры трудились день и ночь. Калавун в этом не участвовал и с тяжелым сердцем ждал ответа Уилла на свое письмо. Поход на Акру следовало начинать поскорее, пока по всей Палестине не пошли зимние дожди. Они разобьют лагерь у стен города, а там прибудет еще войско из Алеппо и Дамаска. Урожай собран, города обеспечены. Самое время выступать.
— Надо повернуть назад. — Калавун сжал пальцы сына. — Я не дал Кемпбеллу времени их уговорить.
Халил высвободил руку.
— Кемпбелл? Тамплиер?
— Франки согласятся на наши требования. Он их уговорит.
— Нет, не уговорит, — произнес Халил, поднимаясь.
— Я написал ему. — Калавун сделал попытку сесть. — Предупредил, что мы идем и пусть поторопится.
— Я знаю.
Калавун замер.
— Ты?..
— Да, — бросил Халил, — я не глупец. И перехватил послание, которое ты отправил после того, как отдал приказ к походу. Я знаю, ты отдал его только из-за моей угрозы.
Калавун закрыл глаза.
— Твое послание я разорвал, — продолжил Халил. — Франки не заплатят, потому что они не ведают, что мы идем на них. И к тому времени как узнают, будет поздно.
— Почему ты это сделал?
— Так надо. — Халил снова сел рядом с отцом, взял его руку. Калавун пытался отвернуться, но был слишком слаб. — Когда ты умрешь, отец, я хочу, чтобы наши люди произносили твое имя с гордостью и благоговением. Я хочу, чтобы они знали, как ты их любил и всегда заботился об их благе. Я постараюсь, чтобы в людской памяти о тебе сохранилось только хорошее.
— Но я поступал так именно потому, что любил их, — прошептал Калавун. — Неужели ты не видишь?
— Я знаю, ты верил в это, — тихо сказал Халил. — Но ты заблуждался, отец. — Он наклонился к умирающему. — Ты и горстка христиан, твоих единомышленников. То, что этому тамплиеру приходится убеждать своих правителей заплатить нам за злодейства, учиненные в Акре, показывает, что христиане тоже не желают жить с нами в мире. Твои идеалы не защитят нас от врагов. Пока они остаются на наших землях, покоя не будет. От завоевателей с Запада избавит нас только меч.
Калавун откинул голову на подушку.
— Да простит меня Аллах, но мне надоело быть рабом. Рабом долга, веры, мести. Понимаешь, Халил, надоело. — Он закрыл глаза.
Сын что-то говорил, искренне, страстно, но Калавун уже не слышал.
Аллах его не забыл. И ниспослал покой, окутывающий сейчас все тело своим нежным, мягким покрывалом.
В глубине бездонной тьмы вдруг забрезжил свет. Он становился ярче, а затем появились улыбающиеся лица Айши и Али. Калавун радостно улыбнулся. Дети пришли взять его в рай.
Халил еще сидел некоторое время рядом с отцом, после того как его грудь перестала подниматься и опускаться. Древесный уголь в жаровне с шипением раскололся, пустив в воздух яркие искры. Халил наклонился над умершим прошептать на ухо молитву и застыл в этой позе, вдыхая приятный запах масла от его волос. На этом скорбь сына закончилась. Он встал. За стенами шатра войско ждало нового султана. Нет, сейчас в поход они не выйдут. Калавун верил, что войско когда-нибудь вообще будет не нужно, что рано или поздно мир восторжествует. А Халил, напротив, считал, что у него мало войска и осадных машин. Он понимал: взять Акру и все последние замки и поселения франков можно только большими силами. Поэтому выступать пока рано. Они переждут здесь зиму и соберут больше войска. Потом сделают последний рывок для окончательного удара, и Халил завершит то, что начали Зенги, Нурэддин,[10] Саладин, Айюб и Бейбарс. Покончит с крестоносцами.
45
Венецианский квартал, Акра 30 марта 1291 года от Р.Х.
— Ты меня слушаешь?
Элвин перестала складывать шелковые простыни в комод и посмотрела на Уилла:
— Слушаю, но решения не изменю. Мы не поедем.
Уилл отошел от окна.
— Я серьезно, Элвин.
Отрицательно качая головой, она сняла покрывало с постели Андреаса и Бесины.
— И я тоже серьезно.
Решимость на лице жены повергла Уилла в расстройство. Он знал, что уговорить ее не сможет.
— Подумай о Роуз. О нашей дочери.
— Я думаю, — ответила Элвин, складывая простыню. — Лекарь Андреаса говорит, что для далекого плавания она слишком слаба. Я не хочу рисковать.
— А оставаться здесь не риск? — глухо сказал Уилл. — Они уже близко, скоро подойдут к стенам.
Элвин положила простыню в комод, затем подошла к Уиллу и захватила ладонями его щеки.
— Нас защитишь ты со своими рыцарями, я в это верю.
— Элвин, войска в Акре всего двадцать тысяч. Мамлюков много больше.
Она вскинула голову.
— Чего ты хочешь от меня? Чтобы я села с нашей дочкой на корабль, который выйдет в бурное море и будет плыть несколько месяцев? Там нет ни лекаря, ни всего, что может понадобиться. Не лучше ли подержать ее здесь, пока она как следует не окрепнет? Кроме того, без тебя я уезжать не хочу.
— Но я обязан остаться, Элвин. Этого требует долг.
— А я твоя жена, и у меня свой долг.
В дверь постучали. Вошла Катарина, улыбнувшись Уиллу, мягко заговорила с Элвин по-итальянски. Уилл смотрел на них, вспоминая, как Элвин выдворяла Катарину из комнаты, когда девочка застала их целующимися. Как быстро пролетели эти пятнадцать лет. Катарина уже взрослая женщина, у нее свои дети. Он не мог понять почему, но сознавать это было грустно.
— Роуз проснулась, — сказала Элвин. — Пойду проведаю.
Она ушла с Катариной, а Уилл подошел к окну. Внизу на улице двое стояли разговаривали, кутаясь в плащи. Эта зима выдалась суровой, и даже сейчас, в разгар весны, было по-прежнему прохладно. Весь февраль почти без остановки шел снег с дождем, а в марте с моря подули сильные ветры. И повсюду была сырость и слякоть. В довершение на город и окрестные поселения напала лихорадка, унесшая жизни больше сотни детей. Не обошла она и Роуз. Девочка проболела несколько недель. Уилл и Элвин в отчаянии думали, что потеряют ее. Это время оказалось самым тяжелым в жизни Уилла. По ночам он вскакивал с постели и мерил шагами свои покои в Темпле, думая о дочке, которая лежала совсем недалеко отсюда, в поту и горячке. Ужасно сознавать, что он ничем не способен помочь и что, возможно, утром придет весть о ее смерти. Но Бог был милостив. Роуз пережила худший период болезни и теперь пошла на поправку. К тому же погода становилась мягче, днем сделалось теплее, суше, ночи стали светлее. Но появилась новая тревога. Скоро у стен Акры застучат сапоги тысяч мамлюков, загромыхают колеса осадных машин, загремят барабаны.
