Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

— Береги себя, — прошептала она.

Эльвира проводила Анхелу до лестницы.

— Анхелита, сделай все возможное, — сказала она, — подыми на ноги Сивласа, и не смыкайте глаз пока не найдете лейтенанта. Как разыщете, сразу дайте знать, пошлешь королевского курьера. Вот сто пистолей на расходы. Сейчас два часа утра. Даю тебе двенадцать часов — мы хотим иметь известия до двух часов пополудни. После этого мы немедля выезжаем в Толет.

Анхела уехала. В десять часов утра курьер привез депешу:

«Лейтенант Бразе жив, я нахожусь рядом с ним Вчера, в семь часов вечера, на улице Фидергласис, лейтенант Бразе подвергся нападению четверых людей под масками. Защищаясь, он убил двоих, но получил при этом сквозную рану шпагой в основание левого плеча Кости не тронуты. Лейтенант потерял много крови, но вызванный мною королевский медик Зильберкранц находит жизнь лейтенанта вне опасности. Неизменно преданная Вашему Величеству — Анхела де Кастро».

Ниже рукой лейтенанта было приписано: «Буду жить для тебя. Прости за все».

Эта ночь разбила стоячую жизнь Жанны, как камень, брошенный в стекло. Толетские дела стали ее личным делом. В тот же день, с пристрастием допросив Лианкара и Вильбуа, она выехала в Толет, чтобы созвать там Совет вельмож и Королевский совет.

Никто не узнавал ее: она стала деятельна, энергична и зла. Приказала перетряхнуть гвардию, наиболее заядлых драчунов заключить под стражу, усилить патрули телогреев, для чего вызвать из Тралеода один из нижних полков. Буржуа из Королевского совета, во главе с Ренаром, требовали смертной казни для дуэлянтов; члены Совета вельмож высокомерно отказались обсуждать с ними этот вопрос. Особенно изощрялись в презрении к саржевым камзолам Лианкар и Уэрта, чем вызвали резкое неудовольствие королевы. Она даже пригрозила Уэрте, что ей нетрудно будет найти другого шефа для своих гвардейцев; впрочем, законопроект о введении смертной казни за дуэль был ею до времени положен под сукно — так посоветовал Вильбуа. Ночные безобразия приутихли; но тревога не ушла из Толета. Упорно держался слух, что гвардия почти вся поголовно продалась Волчьей Лиге. Лианкар самолично присутствовал на допросах разных подозрительных личностей; но показания их были сбивчивы и противоречивы. Из страха перед пытками они подтверждали и отрицали все что угодно. Сиятельный герцог Марвы сокрушенно признавался Ее Величеству, что он не в силах сказать ей, где именно находится герцог Фрам, и что он вообще не уверен, вернулся ли Фрам в Виргинию Он был бледен и измучен. Жанна даже жалела его.

Лейтенант Бразе быстро поправлялся. Эльвира прилагала сверхчеловеческие усилия, чтобы удержать Жанну от последнего безумства — лично посетить раненого. Довольно было и того, что они с Анхелой каждодневно навещали его и приносили ей его короткие записки Все письма Жанны к Алеандро Эльвира сжигала недрогнувшей рукой. Она прямо сказала об этом лейтенанту, и тот полностью одобрил ее действия.

Его навещали пантагрюэлисты, мушкетеры, приносили подарки; смущенно улыбаясь, он говорил гостям, что чувствует себя герцогом или модной куртизанкой. Девятого октября он появился наконец на cour carrée. Мушкетеры встретили его восторженно. Он был растроган оказывается, они его любили.

Жанна страстно желала его, и он желал ее не менее страстно. Но в Аскалере, битком набитом людьми, встречаться было чертовски трудно. К тому же здесь Жанна в гораздо большей степени была королевой, чем там, в замке, в лесу, у Большого камня. Ему с усилием приходилось вызывать в душе образ голубоглазой девушки по имени Жанна. На этот переход — от Ее Величества к Жанне — требовалось время, а времени всегда было в обрез. Раньше они не говорили друг с другом, потому что было не о чем, теперь — было некогда.

Спасибо, Эльвира понимала ее: с полунамека скрывалась и сторожила вход. (Отчасти это были уроки Анхелы.)

Распорядок жизни Жанны был примерно такой же, как в конце прошлого года: от четырех до семи она занималась одна, в интимном кабинете или в комнате с глобусом, и эти часы были запретны для всех, исключая специально приглашенных. Эльвира с видом цербера сидела в приемной — с четырех до семи королевой была она. Она выслушивала все сообщения и сама вскрывала все письма, сама определяла степень их важности и сама решала, стоит ли беспокоить Ее Величество именно сейчас.

Прошло двадцатое октября, годовщина неудачного переворота, затеянного Волчьей Лигой. На другой день Лианкар был особенно улыбчив. «Черный день календаря миновал, Ваше Величество, — говорил он, — теперь страшиться нечего, на земле водворен мир и в сердцах послушание властям…»

А через неделю пришло известие: в Йестере, Демерле и Тельтове на базарных площадях, в один и тот же день, 20 октября, выступили бродячие проповедники, вещавшие о близком конце блудного и кромешного царства, о приходе великих очистителей с запада — хотя имена и не были названы, все и без того было ясно. Крикуны без сопротивления отдались в руки стражи и при этом продолжали вещать: «Смотрите, мы умрем в страшных мучениях, ибо мы пророки милостью Божьей! Мы заранее знали наш конец, но мы знаем также, что последует за ним. Они придут с первым весенним цветом, итак, ждите исполнения пророчества нашего!» Больше они ничего не сказали, несмотря на пытки.

Это письмо, подписанное королевским комиссаром Йестерского дистрикта, привез офицер корпуса телогреев. Было пять часов. Эльвира вскрыла письмо, прочла его и кинулась в кабинет.

Жанны там не было. Эльвира заметила только, что Жанны нет. Почему? — ее не занимало. Надо было как можно скорее показать ей письмо… Эльвира быстро обежала все личные покои королевы, нигде не находя ее Последняя комната была опочивальня. Дверь была не заперта. Эльвира откинула драпировку и заглянула в комнату.

Она тут же отступила и зажмурила глаза. То, что она увидела, поразило ее, как ударом. Собственно, она ничего не увидела: какой-то шевелящийся хаос на королевской постели — кружева, смятая ткань, куски голого тела — и из всего этого хаоса торчали кверху ноги в розовых чулках с золотыми стрелками и в черных бархатных туфельках. На каблуке одной туфельки прилипло беленькое перышко.

Эти подрагивающие ноги особенно поразили ее. Эльвира почувствовала тошноту; сломя голову, кинулась она прочь, остановившись только в третьей или четвертой комнате. Здесь ею овладела дикая, слепая ярость. Она схватила вазу, стоящую на мраморном цоколе, и грохнула ее об пол. Сбежались напуганные лакеи, горничные, фрейлины.

— Какого дьявола здесь так темно! — закричала Эльвира, никого не видя перед собой. — Кто наставил эти проклятые вазы на самой дороге! Кто, наконец, при этом проклятом доме должен смотреть за порядком! (Между тем в комнате было совершенно светло, и ваза стояла отнюдь не на дороге, а в нише между окнами.)

Все окружили Эльвиру, с недоумением и страхом глядя на ее перекошенное лицо. Анхела пыталась взять подругу за руки, но Эльвира злобно вырвала руки и продолжала выкрикивать бессвязные фразы. Через две минуты появилась королева, бледная, покрытая красными пятнами.

— В чем дело? — спросила она.

Все изогнулись в поклонах; дамы присели. Эльвира одна стояла, глядя поверх головы Жанны.

— Я разбила вазу, — сказала она. — Нечаянно. Пусть все выйдут.

Жанна жестом удалила всех. Эльвира мучительно старалась показать Жанне, что она ничего не видела. Кажется, это ей удалось.

— Получена депеша, — сказала она. — Содержание ее стоит вазы, которую я разбила второпях.

Жанна прочла письмо. Красные пятна медленно сошли с ее лица. Она снова стала королевой.

— Ах, вот как, — процедила она сквозь зубы. — Грязные фанатики, волей Бога или черта, уже знают сроки… Один Лианкар ничего не знает… Прошу тебя немедля послать за ним, я позабавлю его.

И она прошла в свой кабинет.

Чувства Эльвиры к Жанне не изменились. Она не стала ни презирать, ни ненавидеть Жанну, она понимала, что Жанна следует велению природы и потому абсолютно права. Но сердцем она никогда не смогла простить ни себе — потому, что увидела, — ни Жанне — потому, что та дала ей увидеть. И ни один мужчина не смог зажечь в ней любви — потому, что она знала теперь, как выглядит любовь со стороны.

Глава XXX

О СМЕРТИ

Motto: Иной раз люди спят, и горло у них в целости, а ведь говорят, что у ножей лезвия острые.

Герцог Фрам кусал пальцы. Кейлембар, целых полчаса бешено ругавшийся, глотал вино. Третий собеседник, старый барон Респиги, сжимая кулаками седые виски, убито смотрел в пол.

— Неужели вы не имеете никакой власти над вашим сыном? — спросил наконец Фрам.

Барон Респиги молчал.

— Клянусь бутербродами[99] с говном, которые жрал Иезекииль в пустыне! — рявкнул Кейлембар. — Другого такого прохвоста, как Джулио Респиги, надо еще поискать. Вот кто был под стать ему — наследничек, принц Александр, такой же пустоголовый фанфарон. Два сапога со шпорами, басамазенята! Тому тоже хотелось вперед всех вылезти в Цезари. Ладно, его прибрал Бог, но этот его приятель, ска-атина, посадил нас всех в пороховую бочку, и под жопой у нас уже воняет паленым!