Артамонов Иванович - КУДЕЯР
На Сретенье солнце — на лето, зима — на мороз, а в том году в этот день лил дождь, снег растаял, и везти орудия посуху не было никакой возможности, ледовый панцирь реки оказался единственной дорогой для них. В Сретеньев день царь выступил из Нижнего Новгорода и к вечеру достиг Елны. Здесь, в пятнадцати верстах от Нижнего Новгорода, он заночевал, а назавтра достиг острова Роботки, где вынужден был остановиться: наступило сильное потепление, и лёд на Волге покрылся водой. Самое время было со всем войском повернуть назад, но юный царь упорствовал, он всё ещё надеялся, что грянет мороз и можно будет продолжить поход на Казань. Прошло три дня — всё было по-прежнему, дождь лил не переставая.
— Повелеваю, — приказал царь, — рати под водительством Дмитрия Фёдоровича Бельского и войску Шиг-Алея идти посуху разными путями и соединиться в устье Цивильском[175]. Я же возвращусь в Нижний Новгород, не сподобил меня Господь к путному шествию.
По щекам молодого царя текли слёзы.
Переправившись через Волгу выше Нижнего Новгорода, Кудеяр со своими спутниками выбрали более удобный путь по горному берегу реки, — непрекращающиеся дожди сделали непролазными дороги на левобережье. Миновали Нижний Новгород и вскоре увидели на реке длинную вереницу саней, на которых даже в ненастье сияли бронзой новые пушки. Лошади брели по колено в воде. Вид множества пушек был столь необычен, что разбойники остановились.
— Вот бы нам одну такую игрушку, вдарили бы мы Плакиде в задницу, мигом бы разнесли все хоромы, — размечтался Филя.
— Эти пушки сделаны в Пушкарской слободе, — пояснил Ивашка, — мы с ребятами из Сыромятников не раз хаживали туда, высматривали, как их льют. Сперва мастер лепит пушку из воска, совсем настоящую, потом обтачивает её на кружале и покрывает жидкой глиной. А как глина высохнет, воск вытапливают и вместо него заливают в глину расплавленную медь. Когда же медь застынет, глину разбивают, получается пушка.
Все внимательно слушали его рассказ.
— А пошто же они назад к Новгороду идут? — спросил Корней.
— На Казань ходили, да пути им не стало, вот и возвращаются несолоно хлебавши, — пояснил Афоня.
— А может, они от Казани идут?
— Нет, под Казанью они не были, вишь, какие новёхонькие, огнём не обожжённые… Ванятка, глянь, кто там возницей в середине обоза?
— Похож на нашего Якимку.
— Ну да, так оно и есть… Якимушка!
Возница оглянулся на крик, что-то прокричал в ответ, но ветер унёс его слова.
— Видать, признал нас, вишь, рукой машет… Да куда же они едут? К берегу надо, к берегу! Али ослепли, продушины не видят?
В это время на реке стало твориться нечто невообразимое: сани, ехавшие впереди Якимки, ухнули в продушину и моментально исчезли под водой.
— К берегу, к берегу гони, Якимушка! — прокричал Афоня.
Якимка круто завернул лошадей к берегу, но было поздно: льдина откололась и встала дыбом, а сани под тяжестью пушки заскользили вниз, увлекая в воду упирающихся, испуганно заржавших лошадей. Якимка вскочил на ствол пушки и прыгнул, но угодил в воду. Льдина, стоявшая до того дыбом, освобождённая от тяжести пушки, с шумом плюхнулась на его голову.
Афоня в ужасе закрыл глаза рукой.
Много людей, лошадей и пушек утонуло в тот день в Волге. Незначительная часть пушечного обоза продолжила путь к Нижнему Новгороду, оставив на льду ящики с огневым зельем, ядрами и даже целые пушки. Пока Афоня с Ивашкой оплакивали Якимку, Кудеяр послал в ближайшее село Филю с Корнеем, чтобы нанять десяток подвод для перевозки брошенного добра.
Снега давно не было, февраль уподобился апрелю, поэтому везти груз можно было только на телегах. К вечеру тяжело гружённые подводы покатили в сторону Арземасова городища.
Воевода Дмитрий Фёдорович Бельский соединился возле Цивильского устья с Шиг-Алеем, и совместное войско двинулось в сторону Казани, На Арском поле их встретил Сафа-Гирей, но передовой полк под водительством князя Семёна Ивановича Микулинского втоптал его в город. Седмицу после того стояли русские полки возле Казани, опустошая окрестности, а затем двинулись в Москву.
Так бесславно закончился первый поход царя Ивана Васильевича на Казань.
ГЛАВА 17
Из поместья Плакиды Иванова в становище вольных людей прибежал парень по имени Егорка и поведал, что незнамо кто взломал амбар и унёс из него бочку вишен в патоке, купленных боярином для своих домочадцев во Владимире. Приказчик Нестор, заподозрив в краже молодёжь, явился на посиделки, полез под стол, долго елозил по грязному полу и наконец вылез с вишнёвой косточкой в руках. Тут же по его приказу стражники схватили троих парней, бывших на посиделках. А та вишнёвая косточка, возможно, с лета пролежала под столом, парни никакого касательства к краже не имели, однако Нестор посадил их в подвал и потребовал, чтобы они назвали вора. Те, однако, заперлись и никого не выдали. Тогда Нестор пригрозил им, что, ежели они будут молчать, он развяжет их языки плетьми.
— Делать нечего, надо выручать ребят, — сказал Кудеяр. — К Плакиде нами дорожка проторена, правда, давненько мы наведывались к нему, да и не очень удачно. Но теперь сил у нас побольше, пушкой всю усадьбу разнести можем. Пора проучить Плакиду и его прихвостня Нестора за все их прегрешения.
Под вечер разбойнички выступили в поход. Вереницу всадников замыкали Афоня с Ивашкой, ехавшие на телеге с пушкой. Но и на этот раз застать Плакиду врасплох не удалось: едва всадники выехали на опушку леса, тревожно загудел церковный колокол. Тотчас же из построек выскочили люди с луками и пищалями в руках. Одни засели за мощными дубовыми воротами, другие полезли на колокольню и оттуда начали палить по нападающим. Кудеяр был раздосадован таким оборотом дела.
— Опять заметили нас, гады, теперь вся надежда на пушку. Афоня, открывай огонь!
Афоня навёл пушку на ворота, насыпал пороху, поднёс фитиль. Оглушительно грянул выстрел, от ворот далеко в стороны полетели щепки.
— Вот это дело! — похвалил Филя. — Теперь Планида не скоро очухается.
Между тем среди защитников началась паника, почти никто из них на своём веку не видел пушки.
— А ну, бросай оружие! — приказал Кудеяр. — Слезайте с колокольни, не то и её разнесём!
Боярские слуги поспешно оставили колокольню, побросали пищали, луки, колчаны со стрелами, мечи.
— Филя, Корней, Олекса и Ичалка, соберите оружие, сложите его на телегу. Остальным следить, не было бы какого подвоха.
Через разбитые ворота ребята вошли во двор. Навстречу им, радостно улыбаясь, ковылял двухлетний малыш. Увидев его, Олекса рассмеялся.
— Глянь, Филя, на парня — вылитый ты, такой же весёлый и курносый.
Филя подхватил малыша на руки.
— Ты чей будешь?
— Матушкин!
И от того, что ребёнок доверчиво прижался к нему, обвил ручонками шею, на глазах у Фили вдруг проступили слёзы. Кто он есть? Скоморох, у которого ни кола ни двора, бездомный бродяга, шут гороховый. Не зря в народе говорят: скоморох голос на дудке поставить умеет, а житья своего не устроит. Может, и вправду это его сын?
— Как тебя звать?
— Петькой.
— А кто твой отец?
Малыш не ответил, снял с Фили шапку, напялил на свою голову и весело рассмеялся.
— Петька, ступай сейчас же ко мне! — от боярского дома к ним спешила Агриппина.
Олекса присвистнул.
— А у тебя, Филька, губа не дура!
Филя и сам был озадачен: вместо девицы с плоским заспанным лицом перед ним была молодая красивая баба, одетая в нарядный сарафан. Вот что значит боярская кровь!
— Ступай, ступай к бабушке! — Агриппина отобрала у Фили малыша.
— Агриппинушка, видать, забыла меня?
— Не я, а ты забыл!
Подошёл Кудеяр.
— Так-то вы оружие собираете?
— Не до того, Кудеяр, было, — объяснил Олекса, — Филя наш отцом стал, а мы о том и не ведали. Вон уж какой большой парень у него вырос.
— Ну что ж, придётся женить Филю. А где же тестюшка?
— Да вон шествует вместе с Елфимом.
Увидев Кудеяра, Плакида повалился на колени.
— Прости, Кудеяр, мои прегрешения, но не ведаю, в чём провинился перед тобой?
— Была бы спина, сыщется и вина. Помнится, как-то ты похвалялся сделать из меня лепёшку…
— Так то пустая похвальба была, притом давняя.
— Твой прикащик Нестор суд неправый творит, безвинных людей кнутьем бить собрался, а ведь царь Иван Васильевич велит судить людей по правде, по совести.
— Тотчас же прикажу тех людей освободить, а Нестора посадить за сторожи.
— С Нестором у нас разговор будет особый. Где он?
Привели бледного, трясущегося приказчика.
— Разденьте его да всыпьте ему плетей, чтобы впредь ведал, каково оно — под правежом быть.
