Игорь Лощилов - Несокрушимые
Ах, вон оно что! Старик говорил о припрятанных деньгах, они, верно, где-то там, на месте бывшего Заднепровского посада, где стояли прежде его многочисленные дома. Пришлось открыть рот и Антипу. Знал он, что высоких панов мелочёвкой не заинтересуешь и стал говорить о заговорщиках, о тех, кто желает сдать крепость и готов помогать королю. Чего не знал, то напридумывал, Булыга быстро смекнул и начал поддакивать, он вообще выказал много смекалки. Добились-таки, что их не только перевезли через Днепр, но и доставили к самому Яну Потоцкому.
Этот пан был уже не молод и слыл опытным военачальником. Однако высокого положения и королевской милости добился отнюдь не военными победами. Статный красавец пользовался неизменным успехом у дам всего королевства, а ловкость позволяла ему ладить с сильными мира сего и оставаться на плаву при всех властях и режимах. Фавориты сменяли друг друга, Потоцкий оставался. Одно только заботило: с годами стало сдавать любвеобильное сердце и всё чаще кружиться удалая голова. В такие минуты он погружался в ипохондрию и тогда всеми делами заправлял брат Яков, такой же красивый, но скромный и набожный, предпочитающий держаться в тени.
Потоцкий не проявил особого интереса ни к перебежчикам, ни к их сведениям. Возможно, потому, что как раз находился в угнетённом состоянии, когда всё представляется в особо мрачном свете. Он равнодушно посмотрел на приведённых, поморщился от их неказистого вида и лениво процедил:
— Повесить...
Булыга с воплями бросился ему в ноги. Потоцкий с тем угрюмым видом добавил:
— Повесить всех...
Никто не тронулся с места, к подобным выходкам тут, очевидно, давно привыкли. В такие минуты самое главное не перечить и не раздражать воеводу, он покуражится и придёт в себя. Тем неожиданнее прозвучал спокойный голос Антипа:
— Не летают ли у твоей милости в глазах чёрные мушки?
Все застыли от беспримерной наглости, а Потоцкий стал разглядывать его как некую невидаль и вдруг признался:
— Летают, целыми выводками... во-во, опять... А ты откуда знаешь?
— Ежели желаешь, могу прогнать, — вместо ответа предложил Антип.
Потоцкий поманил к себе одного из прислужников и вынул у него из-за пояса пистоль.
— Гони, — согласился он, — а не прогонишь, к тебе залетят тоже.
Антип бесстрашно направился к грозному воеводе и стал совершать круговые движения руками вокруг его головы, сначала издали, потом всё ближе, ближе и — о, ужас! — стал тереть виски, затылок, шейные позвонки.
— У твоей милости кровь застаивается и копится в голове, — объяснил он свои действия, — ей отток нужен. Как, полегчало?
Потоцкий отложил пистолет в сторону и охотно подставил голову под чудодейственные руки. Волосы у него были густые, изрядно тронутые сединой, и на них можно было без труда различить живых насекомых — условия походной жизни не щадили даже тех, кто носил голландские кружева и золототканые камзолы. Почувствовав явное облегчение, воевода сказал:
— Ты молодец и достоин награды. Но что дальше, не вернутся ли проклятые мушки опять?
— Твоей милости нужно чаще париться в бане, излечишься всего за несколько ходок.
Потоцкий недоумённо поднял брови, то была непозволительная для военного времени роскошь, способная скверно повлиять на войско. Ну, как все захотят мыться? Однако Антип не отступал:
— За пару дней баньку сварганим, прямо на бережку, расходы небольшие, а польза огромадная, станешь как молодой...
О, этот довод оказался самым весомым, и Потоцкий благодушно согласился:
— Пойди к Якову, пусть распорядится.
Булыга был сам не свой.
— Чего ты затеял? — набросился он, когда их вывели от воеводы. — Работай, обмывай воров, али забыл, зачем сюда пришли?
Антип успокоил: времени на всё хватит, а подружиться с королевским любимчиком — дело полезное. Строительство пошло споро, баньку решили ставить просторную, да не чёрную, а белую, с трубой, благо кирпича на месте погорелого посада оказалось в избытке, даже слюды на оконца набрали. Зашёл как-то брат воеводы, подозрительно присматривался, словно хотел выискать какую-то крамолу, и не удержался от осуждения:
— Мудришь ты, москаль. Настоящего бойца нельзя баловать, волк с медведем не умываючись здоровы живут.
Антип спорить не стал, хотя волчьих привычек не разделял. «Наш Филипп к иному привык», — подумал он и продолжил работу. Никому не давал передышки, в том числе Булыге, и, как обещался, закончил стройку на третий день. Ещё два дня баню непрерывно топили, высушивая, затем стали готовиться к приёму воеводы. За приготовление первого пара Антип взялся сам, не доверяя этого дела никому.
— Подумаешь, мудрёность — печку стопить, — хмыкнул Булыга.
— Не скажи, без навычки и через губу не плюнешь. Перво-наперво дровишек надобно подобрать, сухих, берёзовых, да проследить, чтобы горели ровно, без чада и гасли мерно, а как начнёт каменка лучиться, несколько осиновых полешек вшвыркнутъ для прочищения духа. Готовую каменку по звуку проверяют, она не шипит, а крякает, будто дрова колешь, и пар с неё идёт невидный. Потом надо ветками помахать, чтобы жар уровнять снизу до верху — всех хитростей не счислишь.
«Нужны твоему воеводе эти хитрости, — подумал Булыга, — он ить как что, за пистолю хватается. Лучше бы думал, как к моему таю подобраться».
В назначенный день Ян Потоцкий пожаловал в сопровождении многочисленной свиты. Антип поклонился ему, остальных же выпроводил вон, нечего, дескать, баню выстуживать. Они расположились на некотором отдалении, дабы ненароком не увидеть чужую наготу, что запрещалось тогдашними правилами. И сам красавец-воевода испытывал нечто вроде стеснения. Антип успокоил его ласковым приговором:
— К двум ходят без стыда: к лекарю да жене. Что от лекаря скрыл, то сатане показал, а жены стыдится — детям не родится. Разоблакайся, ваша милость, пар на пир зовёт, духом манит.
Оно и правда, в бане веяло запахом разнотравья, горячий духмяный воздух проникал под одежду, и воеводе пришлось быстро снять её. В парилке он невольно присел на корточки и обхватил голову, тело его покрылось мелкими бисеринками, и скоро пот закатил ручьями. Антип решительно приподнял воеводу и усадил на полок. Тот попытался возразить, но Антип бесцеремонно распластал его и стал легонько прохаживаться веником. На кряхтенье и стоны пациента он не обращал внимания, говорил своё:
— Погодь, ваша милость, старую кожу спустим, новая, чистая, живо нарастёт, вот тебе, вот... — воевода пустился в крик. — Давай, давай громче, игогонница поспела, ерохвоститься пора! — и наподдал пару.
Потоцкий загремел в полный голос, так что свита встревожилась и, не смея зайти, послала за Яковом. Младший Потоцкий явился незамедлительно; ворвавшись в парную, увидел распластанное на полке недвижное тело брата и москаля, который наотмашь хлестал веником и грозно ревел: «Я тебя! Я тебя!»
— Уморил негодяй! — гневно вскричал он.
— Сомлел малость, щас оклемается, с непривычки это бывает, — спокойно объяснил Антип, — нужно вынести в мыльню да водой сбрызнуть.
— Уморил брата, — повторил Яков, пот и слёзы смешались на усах, он ощутил во рту солоноватый вкус и потянулся к сабле, — убью...
Ян тем временем открыл глаза и с удивлением уставился на него.
— Проклятый москаль бил и угрожал тебе, — объяснил Яков.
— Как я могу?! — воскликнул Антип.
— Не ты ли кричал: «я тебе»?
— Так это я вошек бил, они до ихней милости очень охотливы.
Воевода громко рассмеялся и шутливо покропил брата водой:
— Иди, иди, а то баню выстудишь, — сказал он со знанием дела.
Лечение паром пошло на пользу воеводскому здоровью, Антип стал пользоваться его благоволением и получил право беспрепятственно ходить по лагерю, что помогло Булыге наконец-то добраться до своего тайника. Деньги сделали его менее покладистым, он всё порывался уйти и манил за собой Антипа. Тот, однако, советовал не спешить. Мы, говорил, при деле, под надёжной защитой, сытые да мытые — чего больше? Подождём, как крепость сдастся, и вернёмся туда не изгоями, но победителями. Булыга нехотя согласился, нехотя потому, что свободные деньги жгли ему руки и долго томиться тем, чтобы не пустить их в оборот, он не мог.
У Антипа были свои трудности, содержание бани требовало средств, а Потоцкий впадал в ипохондрию всякий раз, когда речь заходила об оплате. Однажды, работая в очередной раз над воеводским телом, он вспомнил об окопниках, которые так чутко отнеслись к полуголым перебежчикам, и посетовал, что постоянное пребывание на сырой и холодной земле пагубно отражается на здоровье несчастных. «Они все в чирьях и огневиках, страдают костоломом, их хотя бы изредка надобно отогревать». Воеводу удивила необычайная забота:
— Твоя-то в чём корысть? Или надеешься получить плату от короля?
