Игорь Лощилов - Несокрушимые

Не ограничиваясь одними тушинцами, король снабдил Стадницкого письмами к патриарху, московскому боярству и жителям русской столицы. Они призывали сбросить ненавистного Шуйского и встать под высокую милостивую руку польского короля. Пан Дьявол пригласил к себе высоких русских изменников и вручил им королевские послания, после чего, как писал впоследствии польский историк, «печальные лица их осветились радостию; они плакали от умиления, читали друг другу письмо королевское, целовали, прижимали к сердцу начертание его руки, восклицая: не можем иметь государя лучшего!..» Среди них были Салтыков, Рубец-Мосальский, Шаховской и другие предатели, мнящие себя спасителями России. А настоящие спасители воевали тем временем с шайками Лисовского и Сапеги, голодали в осаждённых крепостях и относились с величайшим презрением к призывам, начертанным самыми что ни есть высокими руками.

Во время пребывания королевского посольства в Тушино царик напрасно ждал к себе какого-нибудь внимания. Стадницкому было предписано с ним никоим образом не сношаться, оно и понятно: после того, как Сигизмунд явно обозначил своё желание стать повелителем Московии, Самозванец стал для него нежелательным лицом. Бывшие приверженцы быстро переменились и выказывали пренебрежение, пьяный Рожинский однажды устроил ему крепкую взбучку, остальные паны, хоть и не отваживались поднять руку, но ругали в глаза. Почувствовав, что обстановка изменилась, царик переоделся в мужицкое платье и метельной ночью удрал из Тушина в навозных санях, направившись в российскую глубинку, чтобы ещё раз попытаться обдурить доверчивый русский народ.

Занятый всеми этими переговорами, в которых лукавство и лицемерие преобладало над честными намерениями, Сигизмунд перестал заниматься осадными делами. Вся распорядительная власть под Смоленском постепенно перешла в руки его любимца Яна Потоцкого, брацлавского воеводы. Успехов от этого не прибавилось, попыток решительно поправить положение не делалось. Видя королевское невнимание, мнением Жолкевского уже никто не интересовался, и он самоустранился. Только по старой привычке объезжал каждое утро позиции и с дотошной придирчивостью заставлял сопровождавшего ротмистра Дарского вносить в дневник происшедшие накануне изменения.

— Пишите всё: хорошее и плохое, — говорил он ротмистру, — по возможности непредвзято, потомки должны верно судить о нас и нашем времени.

Ротмистр старался, хотя насчёт непредвзятости у него часто не получалось.

ИЗ ДНЕВНИКА РОТМИСТРА ДАРСКОГО

Гетман приказал Вайеру рыть шанцы напротив Богословской башни и ввести в них четыре орудия. Наши долго стреляли по башне и выбили в ней дыру. Убит Гаевский, староста Выский. Наши стреляли по Пятницкой церкви во время службы, убили пять священников и одного боярина. Несколько русских, пробравшись по брёвнам моста из-за неосторожности поручика и беспечности пехоты старосты Сандецкого, поставленной не допускать русских к воде, украли её знамя и ушли с ним без вреда, ранив хорунжего, который в пьяном виде один напал на них, отнимая знамя. За потерю знамени его осудили на смерть, а 72 гайдукам назначено при очередном приступе идти в первом ряду.

Вечером 21-го, в субботу, русские сделали вылазку из двух ворот. Из одних пошли на стражу литовского канцлера и были отогнаны. Из других — на Людвига Вайера и бились долго. Один с собольим воротником сильно гонялся за нашими, его пытались окружить, но стрельцы не дали.

Русский стрелец выбежал из крепости через пролом в стене и предался к нам. Он говорит, что в городе дороговизна: пуд соли — рубль, четверть ржи — рубль, сена для лошадей нет, воды мало. Он предупредил о вылазке, наши стали готовиться, но русские опередили и младшего Срединского взяли в плен. Наши выставили из шанцев двух русских для переговоров со смолянами о размене пленными, но напрасно говорить с этим медвежьим народом. Переговорщики убеждали их сдаться, а они отвечали корчемными словами. Почти каждый день из крепости делаются вылазки.

Из крепости предался боярин, он сказал, что там плохо с водой и дровами. Многие предпочитают погибнуть в битве, чем терпеть лишения, и предлагают ударить на шанцы. Шеин их удерживает разными обещаниями.

Гетман осудил на смерть ротмистра Модзалевского, уличённого в грабеже литовских татар. Ему отрубили голову. Привели русского священника, готового идти в крепости и уговорить русских сдастся. Он просил письмо для архиепископа и в залог оставил своего сына. Священника отправили с письмом, русские его приняли, но к народу не пустили, а затем стали пытать. Замечены тайники, которые русские ведут от Пятницких ворот к Днепру, наши стали рыть им в бок, а затем выбили. Предался русский, он сказал, что крепость можно взять только силой. К ним пробрался купец из Полоцка с известием, что король скоро уйдёт. Они радуются и сдаваться не думают, хотя от разных болезней умирает много народа. Каждый день хоронят по 40—50 человек.

Русские стреляли по ближним шанцам Байера и кричали ему со стен: «Что же не идёшь к нам, ведь обещался прийти с колядой». Они заметили подкопы, которые мы уже давно вели вверх по горе, принялись делать свои и, встретившись, стали стрелять. Наши вложили заряд в отверстие подкопа, желая взорвать стену, но неудачно, так как отверстие было плохо заделано. Русские со своей стороны заложили в боковой отвод порох со смрадным составом, наши, чтобы не задохнуться, были вынуждены спуститься вниз. Русские обнаружили ещё один наш подкоп и забросали его ядрами со страшным смрадом. Их завалили землёй, а одно вынесли и разрубили. Там — селитра, порох, сера, водка и другие заразительные вещества, никто не мог вынести этого ужасного запаха.

Русские подвели заряд в бок нашего нового подкопа. Засыпало Шамбека и 6 гайдуков, но у Шамбека оказалась свободная правая рука, он себя отрыл и едва живой в третьем часу ночи добрался до наших шанцев. Желая отомстить за своё посрамление, он подвёл заряд под их подкоп и взорвал. Погибли несколько русских с их мастером. Тогда они подвели порох под нашу третью мину, которую вёл француз из отряда Пуцкого старосты. Порох засыпал мину и выбросил француза выше стен. Он упал на снег и потому остался жив.

Поймали пять русских в одежде нищих, у них письма Шуйского, он просил держаться и обещал скорую помощь. Предающиеся к нам из крепости жалуются на сильный голод.

Следуя наставлениям гетмана, исполнительный ротмистр писал о том, что видел своими глазами или слышал от очевидцев. Он только регистрировал события и часто не подозревал, что на самом деле стоит за ними и каковы в действительности вызвавшие их причины.

Первые два месяца не нанесли осаждённым большого урона. Но Шеин не обольщался, понимал, что враг собирается силами, и главные события развернутся впереди. Особенно тревожило известие о скором приходе осадных орудий и ремонтёров, которых обещал прислать велижский староста. Воеводы ломали головы над тем, как предотвратить неминуемое зло, но что можно сделать, если сидишь в клетке? А тут новая беда: в городе стало голодно. Ещё бегала по улицам живность, летали вороны и в загонах подавала голоса кое-какая скотина, но этот первый голод был непривычен и тем страшен. Люди пока не смогли приспособиться к скудной пище, к невозможности как прежде перехватить у соседа горсть крупы или чашку молока, чтобы накормить плачущих детей. Они замкнулись, стали отчаиваться и страшиться безысходности. Более всех страдали беженцы, в том числе и ранее зажиточные люди, вынужденные оставить своё добро за крепостными стенами. Чудом сохранившееся письмо смоленского помещика Олтуфьева сыну в Москву гласит:

«От Левонтия Юрьевича моему сыну Федюшке поклон. Мы, дал Бог, я и мать и братья и сёстры в Смоленску в осаде. За две недели до Димитровой субботы[9] только чють живы, помираем голодной смертью: хлебца не успели в осаду провести, вскоре пришли под город. А в деревнишке все люди и скотина подобраны, живут литовские люди, хлеб молотят... Промышляй, Левонтьевич, собою, а мы мертвы...»

Оживились хлеботорговцы и барышники, Булыга и другие богачи стали скупать хлеб втихую, отчего цены сразу возросли. Тогда городской совет запретил торговлю по дворам и разрешил её только на Торжище, чтобы можно было видеть продавцов и покупщиков, да ещё ограничил размер одноразовых закупок пятью четвертями. Но разве этих хитрых бестий остановишь запретами? Принялись искать новые лазейки. Горчаков как-то встретил Булыгу и предупредил:

   — Ты как собака: хватаешь и сыт не бываешь, гляди как бы не распучило. Коли озлишь людей, не сдобровать.