Женщина в Древней Руси - Александр Петрович Торопцев
В 1708 году вдова Ивана Алексеевича с царевнами перебралась в Санкт-Петербург, жизнь девушек круто изменилась. Столичная круговерть закружила их. А в 1710 году усилия русских дипломатов и государственных деятелей увенчались успехом. Нашелся-таки жених для Анны. Осенью, в последний день октября, Анна обвенчалась с племянником прусского короля, герцогом курляндским Фридрихом-Вильгельмом, семнадцатилетним сверстником русской царевны.
Курляндское и Земгальское герцогство с резиденцией герцогов в Митаве (современный город Елгава), вассальное государство Польши в Латвии, было основано на территории южнее реки Даугавы в 1561 году после развала Ливонского ордена, и, понятное дело, российскому императору хотелось если уж не присоединить Курляндию к России, то включить ее в сферы российского влияния, что и удалось сделать этой женитьбой, а вернее сказать, ее быстротечным трагическим для юного жениха финалом.
Парень-то он был совсем молодой, к петровым пирам не привыкший. А уж Петр I на радостях такие пиры задал, что даже его верные, тренированные сподвижники устали. Два месяца беспробудных торжеств, шумных застолий. Благо, что зима была, почему бы не попировать. Семнадцатилетний муж Анны от такого шестидесятидневного пира заболел. Его, конечно, на ноги поставили, но слабый, он перед отъездом в Митаву простудился, не послушался старших, отправился домой и в тот же день, 9 января, умер. Вот незадача-то с этими пирами!
Смерть герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма, хоть и не любимого Анной Ивановной, потрясла ее, но ничего не изменила в планах Петра I на Курляндию, на политическую роль в этом деле юной племянницы. Анна отправилась в Митаву, «окружила себя немцами». Петр зорко следил за тем, чтобы Анна постоянно пребывала в Курляндии. Всякий раз, когда она приезжала на родину и гостила в Санкт-Петербурге у матери либо в Измайлове, император Всероссийский всякими способами поскорее выпроваживал ее обратно. Анна была ему нужна в Курляндии. Петр I назначил управляющим ее двора и имениями опытного дипломата Петра Михайловича Бестужева с заданием «добиться от курляндского сейма выделения Анне вдовьей части из имений герцога».
Анна и Бестужев в данном деле были равносильны целой армии. Но, конечно же, не осознание этого сблизило их полюбовно, а нечто другое, может быть, даже чувство, которое появляется у мужчины и женщины, волею судьбы заброшенных на островок житейского моря и вынужденных по воле рока (в нашем случае – Петра I Великого) встречаться по разным делам слишком часто, а может быть – обыкновенный флирт, а то и мелкое сексуальное хулиганство, а то и обыкновенная страсть.
Курляндия и герцогская резиденция в начале XVIII века не были похожи на необитаемый остров, отношения между Анной Ивановной и Петром Михайловичем не остались тайной. И, видимо, именно это обстоятельство сильно напугало Прасковью Федоровну, сторонницу русской старины. Она в этакой дипломатической форме попросила монарха заменить гофмейстера при дворе Анны Ивановны и управляющего ее имениями, потому, видите ли, что он «весьма несносен». Петр I быстро понял, для кого Бестужев несносен, а для кого очень даже сносен. Он оставил все на своих местах, надеясь, что Бестужеву удастся выполнить его задание.
Петр I за год до смерти Фридриха-Вильгельма содействовал будущему жениху Анны в деле вступления на герцогский престол. И теперь он был полон решимости получить причитающиеся ему дивиденды. Но бывший опекун Фридриха-Вильгельма, его дядя Фердинанд, ставший после смерти племянника официальным наследником герцогства, повел себя, мягко говоря, безответственно. Анне он предоставил дворец в Митаве, от правления герцогством отказался, уединившись в Данциге. Человеком он был набожным и очень старым, таким старым, что дела людей его интересовали совсем мало. А это, в свою очередь, оставляло проблему Курляндии нерешенной и делало жизнь вдовы Фридриха-Вильгельма в этой небольшой стране действительно несносной, то есть очень бедной.
Анна писала в Петербург письма с просьбами оказать ей материальную помощь, но царь решал эту проблему по-своему, пытаясь найти племяннице какого-нибудь европейского принца-жениха.
В 1718 или 1719 году он отправил в Митаву дядю Анны, Василия Федоровича Салтыкова, человека сурового. Герцогине Курляндской стало еще хуже жить. Она оказалась заложницей российских монархов (сначала Петра I, затем Екатерины II, Петра II), спешивших решить курляндскую проблему и не желавших понять древнейшую истину: всему свое время. Не желали ничего понимать и другие монархи Европы, стремившиеся заполучить небольшое герцогство. Несколько десятков лет шла из-за него дипломатическая борьба. В начале этой борьбы российская царевна Анна оказалась в центре событий. На свою беду.
В 1726 году у нее появился шанс выйти замуж за ловкого авантюриста Морица, графа Саксонского, незаконнорожденного сына Августа II, короля Польши. Он добился избрания себя герцогом курляндским, затеялось вполне приемлемое для России сватовство Морица и Анны, но в дело вмешался Меншиков, находившийся в зените славы и могущества, дело чуть было не расстроилось, упорный Мориц не стушевался в борьбе против выдающегося временщика, победил в этой схватке, о чем можно прочесть у того же Валишевского, Соловьева, других историков. дело пошло на лад, Анна отвела сыну Августа II в своем дворце богатые апартаменты, казалось, ее счастье женское так близко!
Но! Почему-то в тот век восемнадцатый далеко не всем высокопоставленным европейским мужчинам нравились очень толстые женщины, каковою и являлась Анна Ивановна. Конечно, по чисто русским стандартам она была совсем не толстой, может быть, даже и не полной, а нормальной, и в этой нормальности своей по-русски же очень привлекательной.
В конце концов, ни один знаток женских форм, толстых и тонких, не рискнет назвать грубым словом ни одну из запечатленных, например, Кустодиевым русских купчих. Сколько грации, непокоренного кокетства, неискоренимого обояния в этих, мягко говоря, не очень худых, но очень привлекательных женщинах! Между прочим, те же западноевропейские Данаи в исполнении Рембрандта и других живописцев говорят о том, что и там мужчины понимали толк в женских линиях, именно линиях, а не
