Маргарет Джордж - Ошибка Марии Стюарт
«У меня ничего не осталось, – думала она. – Я была королевой двадцать четыре года, но если бы я умерла во сне в эту самую ночь, обо мне было бы нечего написать в исторических хрониках. Я полтора года была королевой Франции, но после смерти Франциска это осталось в прошлом, и сейчас во Франции меня не помнят. К этому времени я правила в Шотландии уже шесть лет, и хотя у нас не было войн с другими государствами, лорды постоянно враждуют друг с другом. Мое правление – сплошная цепь заговоров и мятежей, после которых я прощала заговорщиков. Все мои брачные союзы так или иначе оказались расстроенными. Елизавета так и не признала меня своей наследницей. Зарубежные католики обратились против меня, потому что я отнеслась лояльно к шотландским еретикам. А местные еретики ненавидят меня, потому что я католичка. Я проиграла по всем статьям».
Уже не раз, находясь в этом меланхоличном настроении, она изливала душу перед распятием, но оно казалось таким же суровым и неотзывчивым, как лорды Конгрегации. Мария помнила, как оно украшало стену аббатства Сен-Пьер и как она молилась перед ним, когда нашла там убежище и увидела знак, который указывал, что ее путь лежит в Шотландию.
Аббатство. Оно было таким спокойным, что ей хотелось навсегда остаться там. Но нет, она верила, что Бог хочет, чтобы она отправилась в Шотландию и отдала долг этой стране.
Бог. «Я подвела Бога, – с горечью подумала она. – Я льстила себе, когда думала, что веду духовную жизнь. Вместо этого я жила так, что люди стали называть меня шлюхой и даже подозревать в убийстве».
Распятие, висевшее на стене, не предлагало ей снисхождения, а Иисус холодно смотрел на нее.
Марии разрешили гулять под охраной по скудным угодьям на острове. Сам замок занимал большую часть суши, если не считать маленького огороженного сада. Она стояла у низкой садовой стены и смотрела на городок Кинросс. Говорили, что Уильям Брюс преодолел это расстояние вплавь в кожаных доспехах и с мечом, привязанным к шее. Она вдруг подумала, замерзает ли озеро зимой, и пришла к выводу, что нет, иначе остров не мог бы служить надежной тюрьмой. Но сама мысль о переходе по льду в этот момент казалась невозможной для нее. Все казалось невозможным, и она не находила радости при виде бабочек, танцующих в камышах, блестящего радужно-зеленого оперения на головах диких уток и серых утят, плывущих за своими матерями.
– Скоро распустятся кувшинки, – как бы невзначай произнес лорд Рутвен, сопровождавший ее в тот день.
– Мне все равно, – отозвалась она, и это была правда. Пусть водные цветы распускаются навстречу солнцу и источают аромат духов Клеопатры – это не имело значения. С таким же успехом они могли быть скользкими гниющими водорослями.
– Мне говорили, вы любите цветы, – сказал он.
– Кто? – спросила она. – Ваш благочестивый отец?
– Мэри Сетон, – он улыбнулся.
Он пытался быть любезным с ней. Возможно, ему что-то нужно, но в любом случае его ждет неудача. Даже природа больше не радовала ее.
– Мэри Сетон никогда не будет говорить вам о том, что мне нравится или не нравится, – она вздохнула. Даже короткий разговор показался утомительным.
– Тут вы ошибаетесь. Ей хочется говорить о вас. Мы все хотим, чтобы вы поправились.
Мария пошарила в маленькой полотняной сумке, достала хлебные крошки и бросила их уткам. Они медленно поплыли туда, где упали крошки, издавая утробные звуки, нечто среднее между урчанием и кряканьем. Потом стали клевать еду, распушив перья и помахивая хвостами.
– Понятно. – «Мое сердце никогда не поправится, – подумала она. – Оно останется пустым, лишенным желаний, воли и радостей».
– Когда вы такая, как сейчас, то выглядите как настоящая королева, – сказал он.
Мария посмотрела на него. Что за странные речи? Он держал глаза опущенными, словно не хотел, чтобы она увидела их выражение. У него были длинные золотистые ресницы и брови точно такого же цвета. Его волосы имели более темный оттенок. В целом он был привлекательным юношей.
– Королева, которую собираются лишить трона, – добавила она. – Мне передали, что лорды хотят добиться моего отречения.
– Некоторые из них хотят этого, – ответил он. – Но если бы вы были свободны…
Она тихо рассмеялась:
– Ах, если бы я была свободна!
«Что бы я сделала, если бы оказалась на свободе? – подумала она. – Боюсь, у меня нет сил, чтобы сделать что-либо полезное. Мне не остается ничего, кроме как поселиться в монастыре или влачить жалкое существование. Это все, на что я теперь гожусь. Весь мир кажется мне таким же неаппетитным, как тарелка свиной требухи».
– Я могу освободить вас, – прошептал Рутвен, наклонившись к ней.
– Что?
– Я могу освободить вас. Все, что вам нужно сделать, – это отдаться мне. – Он поднял голову и заглянул ей в глаза.
Он не шутил. Матерь Божья, он действительно хотел этого! Мария не смогла сдержаться и взорвалась от смеха.
– Тише! – встревоженно воскликнул Рутвен. Он бросил быстрый взгляд в сторону замка, словно опасался, что кто-то может услышать их.
Мария все еще смеялась.
– Что в этом забавного? Вы можете прийти ко мне в постель – возле моей комнаты нет стражи. Я хочу вас.
Значит, они на самом деле считают ее шлюхой. Этот человек ожидает, что она отдастся ему, несмотря на то что замужем и беременна… в этот момент Мария поняла, что она пала еще ниже, чем ей казалось даже в моменты глубочайшего отчаяния.
– Я замужем, – наконец произнесла она.
– Что с того? Вы были замужем, когда взяли Босуэлла в любовники.
Она замахнулась и влепила ему звонкую пощечину:
– Вы грязное животное!
– У нас есть доказательства насчет вас и Босуэлла. Там все сказано о том, как вы влюбились в него, будучи замужней женщиной, и помогли ему избавиться от вашего мужа.
– Ложь! Я никогда…
Рутвен торжествующе улыбнулся.
– Обещаю, вы получите удовольствие, – заверил он. – А потом и свободу.
– Обещание мятежного лорда ничего не стоит. Я сдалась вам, когда получила обещание, что вы будете служить и подчиняться мне, а вместо этого вы заключили меня в тюрьму.
– Никогда не доверяйте группе людей. Но соглашение между мною и вами – нечто совсем иное. Это личный договор, – его голос тихо шелестел ей в ухо.
Мария стояла, погружаясь в пучину стыда. «Это низший миг моего падения, – думала она. – Это еще более унизительно, чем отречение от трона. Это более унизительно, чем поездка по Эдинбургу, когда люди плевали мне в лицо. То были моменты публичной трагедии, но в них есть свое величие. То, что происходит сейчас, это мелочно и мерзко».
Он воспринял ее молчание как знак того, что она раздумывает над его предложением.
– Я сказал, что хочу вас. Вы воспламеняете мою кровь. Я хочу подняться до таких высот наслаждения, что уже не умру, как обычный человек.
– Если бы это было в моей власти, то вы бы определенно не умерли как обычный человек, – отозвалась она.
– Значит, вы исполните мое желание? – выдохнул Рутвен. – Не могу выразить, как я рад этому!
Он попытался поцеловать ей руку.
– Увы, хотя я бы и хотела, чтобы вас казнили не как обычного преступника, а как изменника и прелюбодея, я не в силах осуществить это. Я могу лишь представлять это и видеть, как вас пытают и четвертуют на эшафоте.
Рутвен отпрянул. Он был в ярости от того, что неправильно понял ее.
– Если вы так глупы, чтобы превратить мою любовь в ненависть, то можете сгнить заживо! Так и будет! – Он обхватил ее голову своими сильными руками и повернул к берегу. – Посмотрите на озеро! Вода глубокая и холодная. Скоро произойдет несчастный случай, когда вы попытаетесь бежать, как уже случалось раньше. Или же вас отвезут в крепость далеко в Хайленде и будут держать там до конца ваших дней. Кажется, поэты называют это «смертью при жизни».
– Они выбрали вас, потому что хотели испытать меня похотливыми предложениями? Это было бы ниже достоинства любого из других лордов, которые и без того не славятся разборчивостью.
Он выкрутил ей руку и развернул к себе:
– Вам пора вернуться в башню. По пути у вас есть время, чтобы изменить свое решение. После этого будет слишком поздно. – Он повел Марию к стене замка. – Не надейтесь, что Босуэлл сможет прийти вам на помощь или что ваш ребенок когда-либо станет наследником престола. Если вы поэтому отказали мне, советую подумать еще раз.
– Не поэтому, – отозвалась она. – Если бы не было Босуэлла и ребенка, мой ответ остался бы неизменным. Вы льстите себе, если думаете иначе.
– Если вы считаете, что у вас будут лучшие предложения, то льстите самой себе, миледи.
– Слава Богу, что их не будет, – сказала она. – Это столь тяжкое оскорбление, что второго раза я не вынесу.
Вернувшись в свою маленькую комнату, Мария не осмелилась рассказать Мэри Сетон или кому-либо еще о том, что произошло между ней и Рутвеном. Если кто-то узнает, позор станет еще более невыносимым. Немое распятие смотрело на нее, пока она ела безвкусный обед – вся пища теперь казалась безвкусной.
