Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
Наконец, наступил долгожданный майский день, и в столицу с тремя дочерьми, прибыла герцогиня Каролина Браденбург-Шведтская. Встретили их залпами пушек и самым сердечным образом со стороны императрицы Екатерины Алексеевны, коя не скупилась на комплименты дочерям сватьи Каролины и всех наградила орденом Святой Екатерины. Сестры Софии-Доротеи были в восторге от пребывания в России. Не в пример своей болезненной матушке Каролине: чуть ли не ежевечерние роскошные балы их нисколько не утомляли. Шестнадцатилетняя принцесса София-Доротея излучала искреннюю чистую любовь к своему избраннику. Императрица Екатерина видела, что принцесса Вюртембергская наивна и хороша собой. Великий князь Павел Петрович тоже сиял и не сводил глаз со своей нареченной. Они хотели поскорей стать супругами, что и было назначено учинить по прошествии двух с половиной месяцев.
Записки императрицы:
Еще одна пренеприятнейшая новость от Архангелогородского губернатора генерал-поручика Головцына Егора Андреевича, коий донес в Сенат о появлении разбойничьей шайки. Князь Потемкин доложил, что Князь Волконский отправляет против воровской шайки Рязанский полк.
Подан мне такожде от Сената доклад по делу – генерал-аншефа, генерал-губернатора Белорусской и Смоленской губерний Глебова Александра Ивановича в связи с крупными хищениями, выявленными в московской конторе. Велела фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну повидать Глебова и передать ему мою волю об отставке и наряжении следствия.
Готовимся к свадьбе Великого князя. Мне по душе сия немецкая принцесса.
* * *
В середине августа, ровно через четыре месяца после смерти первой жены, совершилось миропомазание новой невесты Великого князя, Доротеи, и она приняла имя Марии Федоровны. На следующий же день их обручили. Седьмого октября произошло их бракосочетание в Казанском соборе в Санкт-Петербурге. Венчал их архиепископ Покровский и Рижский Иннокентий. Во время шествия в церковь по правую сторону Ее Императорского Величества немного впереди шел Ее Императорского Величества генерал-аншеф Его Светлость Князь Григорий Александрович Потемкин, а по левую обер-шталмейстер граф Лев Александрович Нарышкин. Подле Ее Императорского Величества, немного уступая назад, соизволили идти Их Императорские Высочества. Князь Григорий Орлов и Иван Бецкой, как холостые мужчины, держали короны над Великим князем и Княжной во время венчания. Граф Никита Панин, по желанию императрицы, лишенный оной привилегии, вестимо, был тем весьма обижен.
Кортеж с императрицей и их Высочеств появился у церкви через час после того, как пушечная пальба известила о начале сего события. Духовенство встретило их у входа. Их Высочества, приблизившись к алтарю, стали читать молитвы. Бецкой держал корону над Марией Федоровной, рука его мелко дрожала на протяжении всего венчания, но он не менял руку, как это часто делал могучий Орлов, видимо от волнения. Екатерина, обратив на то внимание, догадывалась – он думал: отчего вместо оного цесаревича не стоит его сын Алексей Бобринский.
Засим был обед в галерее. Узкие столы были накрыты под апельсиновыми деревьями, весьма украсившие галерею. Императрица сидела под балдахином между сыном и невесткой. За ее спиной стояли два брата Нарышкина – Александр и Лев, обер-шенк и обер-шталмейстер. Екатерина Алексеевна посадила князей Орлова и Потемкина напротив себя, и весь званный обед любезно разговаривала с ними. Завадовский отчего-то отсутствовал, говорили: сказался больным. Пили за здоровье Высочеств, иностранных послов, кои, услышав сей тост, все встали. Балконы, там, где находились музыканты, были забиты зрителями, и музыка заглушалась общим шумом.
На удивление, назначений на новые чины в сей день не было. Однако, объявили, кто поедет сообщить о Высочайшем браке: граф Румянцев – в Вену, Камер-юнкер князь Куракин – в Стокгольм, Камер-юнкер и директор академии наук Домашнев – в Берлин, в Штутгарт – Иван Рахманов. В тот день самая красивая иллюминация была у графини Брюс, а самая богатая – у австрийского дипломата генерал-майора князя Лобковича.
Завершилась свадьба пышным балом, а после него все отправились смотреть апартаменты их высочеств, которые нашли меблированными богато и со вкусом.
На следующий день был назначен народный праздник на дворцовой площади, которая вмещала до тридцати тысяч человек. Предполагалось поместить на помосте для народа целого жареного быка. Однако на сей раз все торжества, предпринятые в связи с Великокняжеской свадьбой, были заметно скромнее.
* * *
В день свадьбы Великого князя барон Фон Визин и граф Никита Панин наблюдали некоторое время за действом на дворцовой площади из окна канцелярии графа. Стоял жаркий солнечный день, серо-голубое небо слепило. Бабы-крестьянки делали из косынок козырьки, вытянув их надо лбом, мужики натягивали свои картузы так, дабы закрыть пол лица. Посередине огромной площади был устроен квадратный, деревянный помост, возвышавшийся на несколько ступенек. На помосте лежал жареный бык, покрытый красным сукном, из которого торчали голова и рога животного. Кругом стоял народ, сдерживаемый гвардейцами, которые кнутами отгоняли особенно нетерпеливых смельчаков. По бокам помоста, были устроены два фонтана, в виде сосудов, из которых лилось вино и кислые щи. Бессчетное количество людей в самых пестрых одеяниях колыхались на площади. От громких разговоров и криков стоял общий гул. По сигналу, данному выстрелом из пушки, народ кинулся к жареному быку.
Понаблюдав с минуту всю картину, Фон Визин в раздражении, изразился:
– Вот посмотришь на таковое собрание и можливо подумать, что русские есть варварский и дикий народ!
– Отчего же варварский? – небрежно испросил Панин. – Ведь главный мотив здесь не обжорство, а желание захватить рогатую голову животного.
– Ведаю, что, принесший голову быка во дворец, получает сто рублев, за свою силу и ловкость. Зрите, граф, – около сей головы сотни людей! Что они учиняют? – взволнованно вопрошал Фон Визин. – Толкают, топчут друг друга, дабы отбить добычу. В конце концов, колико из них получат сии сто рублев и поделят меж собой, неведомо.
Панин, продолжая наблюдать стычки и людское волнение, удрученно молвил:
– Я сам не люблю, мой друг, таких диких и варварских зрелищ, в которых ярче всего выступает самая отталкивающая жадность. Характер народа отражается на его развлечениях.
Фон Визин горячо подхватил критику своего начальника:
– В русских обычаях нет и следа древнего
