Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич
– Если со мной в бою случится лихо, то вашим атаманом пусть будет Корень.
И дивно, что есаулы не возразили своему предводителю, а лишь потупились и завздыхали, им показалось, что он сказал это не зря. Многие из них уже замечали, что Разин стал чудить больше обычного и задумываться, а это по воровскому и казачьему поверью не сулило ему добра.
Внезапно удары боевых барабанов смолкли. Государево войско построилось в боевые ряды, и князь Барятинский в мглистых утренних сумерках стал объезжать пехоту. Приказ стрельцов и с полтысячи безлошадных дворян стояли в пятнадцать рядов в версте от Свияги. Вооружённая бердышами и пищалями, пехота выглядела грозной силой, но опытный воевода знал, что люди не выспались и замёрзли. Ещё он сомневался, что они выполнят задуманный им отход к пушечной засаде.
– Все ли стрельцы и дворяне знают, что им надлежит делать? – спросил Барятинский стрелецкого голову.
– Твоё повеление, князь, доведено до каждого полуголовы, сотника, полусотника и десятника, – сказал Юдин. – Но есть нужда в том, чтобы было кому их опамятовать, если у стрельцов и дворян от страха помутится разум.
– Дельно мыслишь, – сказал Барятинский и оборотился к сопровождавшему его полковнику Зыкову. – Поставь роту рейтар, чтобы они охолодили пехоту, если она побежит. Но не саблями, а плетями!
Когда окольничий подъехал к полку Чубарова, уже развиднелось. Рейтары сидели на боевых конях, все в ратной сбруе, железные нагрудники и шапки поблёскивали от осевшей на них туманной мороси. Рейтары выглядели свежее пехоты: они выспались рядом со своими конями, где им было тепло и покойно, и теперь, каждый со своей думой, ждали начала сечи.
– На мужиков, Андрей, не лезь, – сказал князь своему любимцу Чубарову, – зря растратишь на них пули, а вор только этого и поджидает. Враз навалится на тебя казачьим войском.
– Я уже учён Стенькой и его повадки ведаю.
– Зыков, ты пойдёшь вслед за Чубаровым, – распорядился Барятинский. – И глядите в оба за вором, у него навычка лезть в сечу. Будет такая удача, возьмите его живым; достанете только голову – бранить не стану.
От полка Чубарова окольничий отъехал на невысокий взгорок, где два знаменщика держали полковые знамёна, стояли тулумбасы и находились с десяток рейтар, которых князь мог использовать на посылки в полки и приказы. Солнце ещё не вылезло из-за Синбирской горы, но было уже светло, и Барятинскому были хорошо видны великие мужицкие толпы, затопившие берег Свияги, но они его ничуть не устрашили, он высматривал казаков и, наконец, увидел их за большими осокорями у самого края воды, сбившихся в плотные ряды, на своих неказистых, но крепких конях.
Разин не спешил начинать битву, и князь решил его поторопить: велел недолго пробить в тулумбасы. Боевые барабаны пробудили Стеньку, он увидел своего кровного врага сидящим на коне под сенью полковых знамён, и возжёгся яростью. По мановению атамана мужицкие ватаги ощетинились косами и копьями и медленно стали двигаться на государеву пехоту. Врагов отделяли друг от друга сначала с полверсты, потом счёт пошёл на сотни саженей. Стрельцы и дворяне стали спешно готовиться к пищальному бою: первый ряд встал на одно колено, второй целился стоя, пехота из третьего ряда заполнила промежутки между строями и тоже была готова открыть прицельный огонь.
Мужики ещё не знали силы кучного пищального боя и пёрли на пехоту с удалью, как будто спешили сразиться с ней на кулачках. Загремели выстрелы, извергая из пищалей клубы дыма, передние ряды мужицких ватаг были выбиты, но живые не дрогнули и, переступая через павших, вонзили свои косы и копья в передние ряды пехоты. Теперь солоно пришлось стрельцам и дворянам, мужики их резали и кололи, но больше сваливали на землю и затаптывали насмерть. Рёв обезумевших от ярости людей, вопли ужаса поверженных и стоны раненых от поля сражения докатились до прясел осаждённого града, и Милославский приказал бить во все колокола, чтобы дать знать Барятинскому, что синбиряне живы и ждут от него скорого к ним прихода.
Когда мужики истребили первые ряды пехоты, стрельцы и дворяне стали отходить, но их враги в них так крепко вцепились, что, отступая, они вынуждены были биться из всех сил. Пушечная засада была уже близка. И капитану рейтар показалось, что пехота вот-вот побежит, он уже собрался напустить на нее рейтар, но стрельцы и дворяне устояли. Сражаясь, они продолжали медленно отступать, и бледный от волнения стрелецкий голова Юдин с трудом сдерживался, чтобы не начать до времени пушечную пальбу.
Кроме пушек у Юдина была сотня стрельцов с мушкетами, и все они, установив своё оружие на сошки, ждали своего часа, как приказ стрельцов, нацеливших пищали на уже близкое мужицкое войско, за которым, привстав на стременах, наблюдал весьма довольный ходом сражения князь Барятинский.
Степану Тимофеевичу свалка пехоты с мужиками была не любопытна, и в сторону боя он не смотрел. Он знал, что исход сражения решится в сечи рейтар и казаков, и для того, чтобы оно было в его пользу, из перешедших по мостам новых мужицких ватаг строил перед казацким войском заслон, который должен был ослабить первый, самый опасный, натиск рейтар. Мужицкие атаманы, радостные, что над ними начальствует сам Степан Тимофеевич, ставили своих людей живым щитом перед казаками.
Неожиданно для разинцев раздались пушечные, мушкетные и пищальные залпы из засады, которые сразу выбили сотни мужиков, а на оставшихся в живых ударили стрельцы Юдина и воспрянувшая духом пехота. Но и после многих потерь ватаги были ещё многочисленными, они отходили к реке, но ожесточённо сопротивлялись и не утратили воли к победе.
Князь Барятинский, довольный удачным исполнением своей засадной хитрости, решил, что пришло время двинуть вперёд рейтар, и, приблизившись к полкам, громко возвестил:
– Пожалую сто рублей тому, кто доставит мне вора живым или мёртвым!
Сто рублей были великим богатством, и рейтары встретили слова окольничего радостным и оглушительным воплем, и многие из них возмечтали встретиться и сойтись в рукопашной с самим Разиным. Часто и громко начали бить тулумбасы, и тысяча облачённых в железо рейтар чубаровского полка пошли на казацкое войско неторопливой и мерной рысью. За ними, чуть забирая вправо, двинулись рейтары полковника Зыкова, половина его полка были новики, из дворян, найденных в Тетюшах, которые особо горячо жаждали крови воровских казаков.
Разина грозный вид устремившегося на него государева войска не смутил, и он скорым шагом двинул им навстречу мужиков, а казаки пошли за ним следом, первыми своими двумя рядами растекаясь в ширину, чтобы все они разом смогли, не мешая друг другу, встретить рейтар выстрелами из своих длинноствольных пищалей. Мужицкий заслон на какое-то время сумел сберечь казаков от удара рейтар, которым пришлось пробиваться к ним через косы и копья ватажников, расчищая себе дорогу пулями и саблями, и лобового столкновения не случилось. Но скоро казаки и рейтары перемешались друг с другом, и бой стал множеством поединков без правил, в которых побеждал не сильнейший, а тот, кого берегли судьба и слезные молитвы родных и близких.
Отчаянный Очерет со своими черкасами врубился в полк Зыкова с такой силой, что сумел оторвать от него сотни четыре рейтар, которые смешали ряды, но устояли и, выхватив из седельных кобур пистолеты, смогли выстрелить в казаков и многих побить, но павшие будто оставили силу живым, и в сабельных схватках запорожцы чаще брали верх над рейтарами, и скоро Зыков стал оглядываться на окольничего, ожидая от него подмоги.
Под началом есаула Корня была тысяча казаков, они сшиблись с полком Чубарова, и оба войска увязли друг в друге. Люди не только рубились на саблях, но часто сходились так близко, что могли грызть друг друга зубами. Бой шёл по всему полю, всадники топтали пехоту, но пешие воины и мужики также наносили им немало вреда, и уже много коней, потеряв своих хозяев, метались по полю ещё невиданной на Руси битвы между голытьбой и дворянами.
