Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
— Любовь, как кашель, ее невозможно контролировать, — проворчал раздосадованный Соджун и пошел за госпожой.
После ужина он отдал девочке лук. Лук ее не вдохновил, но Чжонку тут же вызвался помочь в освоении оружия, и девочка с радостью согласилась. Уже стемнело, поэтому во дворе зажглись фонари, установив их справа и слева от мишени.
— Пальцам все равно больно, — призналась Сонъи, опуская тетиву. Кольцо для стрельбы она надела, но оно было чуть велико, поэтому натерло мозоль. Чжонку смотрел на стертый в кровь палец, и сам страдал. Он аккуратно снял кольцо, подул на маленькую ладошку. Девочка, в то же мгновение покрывшись пятнами стыда, одернула руку, отводя ее за спину.
— Простите, — промямлил Чжонку, понимая, что перешел черту.
Здесь, когда они стояли посреди двора, освещенные пламенем огня, горевшего в чанах-фонарях, их могли увидеть. Могли не так понять. Хотя нет. Именно так и поняли бы. Да вот только…
— Я… я могу прийти, когда все заснут, — быстро сказал Чжонку. Сонъи глядела на лук и на юношу глаза не поднимала. — Я не видел вас… не видел тебя целую вечность.
Но девушка молчала, не смея что-либо сказать. Тогда в кромешной темноте она сама обняла Чжонку. Обняла, потому что хотела этого. Но потом умирала со стыда каждый день, краснея от одной мысли, что скоро они увидятся вновь. Она знала, как поступить правильно, но душа хотела иного. Сердце в груди трепетало птицей, и хотелось быть рядом с этим человеком, в котором она видела мужчину. И легко могла представить его своим мужчиной.
— Это не доведет до добра, — тихо и вкрадчиво сказала она и посмотрела на юношу — у Чжонку даже дыхание перехватило.
— Сонъи…
Но девушка повернулась и пошла в сторону дома. Чжонку хотел ее позвать, но рассмотрел на террасе отца и промолчал. Соджун, стоя в густой тени, все видел, но не услышал и слова. Он видел, как сын взял девочку за руку, как она одернула эту руку и даже шагнула назад.
— Господин! Дети! Я порезала фрукты, идите сюда! — прокричала Елень направляясь в чайный домик, и Сонъи побежала к ней, чтобы помочь. Чжонку шел следом.
«А если бы Елень не вышла замуж? Если бы не она меня, а я ее был старше, смогли бы мы быть вместе? Нет. Отец бы не дал. Он бы быстрее отрекся от меня, чем позволил жениться на сироте-чужестранке. Здесь, хоть и по другой причине, но союз тоже невозможен, как бы это не было прискорбно»,— думал Соджун и направился к домику, где ждали только его.
Семья сидела в полном составе и ела фрукты. Хванге с дозволения взрослых рассказывал что-то смешное, и все смеялись. Но сколько еще осталось таких спокойных вечеров — только Небесам известно…
Глава двадцать восьмая.
Чжонку не смог прийти к Сонъи ни в эту ночь, ни в следующую. Отец, подозревая ребенка в несдержанности, под предлогом смены межстенных пролетов переехал в покои сына, и всякий раз, когда тот пытался выскользнуть из комнаты, спрашивал о причине. Чжонку скрипел с досады зубами, но смиренно укладывался на тюфяк и пытался спать. Да и днем капитан в оба глаза следил за юными влюбленными. Чжонку не оставался с Сонъи и на минуту наедине. Юноша переживал, а девушка даже радовалась этому. Любовь к молодому господину ее смущала и пугала одновременно. Да, когда-то Сонъи едва не вышла замуж, но тогда у нее не было чувств к мужчине, которые мешали спать по ночам, а она боялась этих чувств. Смотрела украдкой на Чжонку, да втайне от матери вышивала ему платок. Рисунок был простым и великолепным одновременно: маленькая синекрылая птичка садилась на крупный цветок алой бегонии. Еще мгновение и пташка сядет: лапки почти коснулись ветки с цветком. Сама птичка была почти готова, и Сонъи поглаживала прелестное хрупкое создание. Шелковые нити играли на свету под пальцами, и девушка улыбалась.
Единственное время, что могли проводить вместе юные влюбленные, время тренировок. Да и там было не до нежности. Пальцы иногда касались пальцев любимого человека, а щеки в ответ вспыхивали жаром, но дело есть дело. Чувства отодвигались на второй план.
Соджун готовился к отъезду очень тщательно. Вместе с Чжонку и Анпё были проверены все заслоны, двери, ворота. Капитан даже нанял каменщиков, которые отреставрировали часть каменной кладки ограды поместья. Елень видела это все и молчала. Знала, что господин переживает оставлять ее одну. Глядя на Соджуна, который суетился по хозяйству, она вздыхала. Солнце палило нещадно, пот с капитана катился градом, но он лишь поправлял налобную повязку и продолжал работать.
В хлопотах пролетели два дня. Поутру, еще до восхода солнца, Соджун и Чжонку седлали лошадей. Анпё норовил помочь молодому господину, но капитан не давал.
— Пусть сам проверяет свое оружие! — проворчал он, перекидывая седельную суму.
— Так то оружие, — пыхтел недовольный слуга.
— А конь — это тоже оружие! И порой самое главное оружие. Иной раз именно от коня зависит, выживет ли хозяин. Пусть все делает сам. А то усы до подбородка, а седлать…
— Отец! — обиженно пробормотал юноша, чувствуя, как горят уши.
— Господин, ваш сын хорошо седлает!
— Тогда тем более нечего лезть! — сказал, как отрезал, капитан. Сейчас он был занят делом. Уезжали на месяц; у каждого свое оружие, свой конь, своя одежда. Даже посуда была личная. Но по опыту Соджун знал, что обязательно найдется пара нерадивых, забывших запасную тетиву или не взявших достаточно стрел. Поэтому переметные сумы капитана и Чжонку были заложены под завязку.
Капитан развязал суму, под руку попалась серебряная чаша, и он улыбнулся. Это Елень купила. Металл был тонким, но при этом не гнулся. Продавец утверждал, что такая посуда почернеет, если в еде будет яд. Елень о яде не думала, просто в отличие от керамической серебряная посуда не билась, этого было достаточно. Соджун засунул чаши и затянул сумы. К сыну подошел лишь раз, дернул подпругу, проверил узду и довольный осмотром улыбнулся. Чжонку улыбнулся в ответ.
Елень появилась в конюшне с двумя кулями. Соджун уж хотел было сказать, что девать эти кули
