Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
— Да девятое, наверное. Или десятое! — проворчал он и швырнул деревяшку в кучу. Посмотрел на женщину, которая все так же стояла, потупив взор, и вздохнул: — Толку-то махать этим. Берите настоящий клинок.
Женщина вскинула глаза и поняла: Соджун не шутил, а потому бросилась в комнату за мечом. Когда она вышла во двор, капитан уже успел очертить круг во дворе поместья и встал в центр.
— Не знаю, обучали ли вас этому приему. Условие одно: за круг не выходить, — сказал он и вытащил свой меч из ножен.
Сталь с шипением потревоженной змеи покинула убежище. Солнце заплясало за заточенном лезвии, слепя глаза, и у Елень в предвкушении боя побежали мурашки по телу. Она встала напротив господина, взмахнула своим мечом — по стенам построек запрыгали солнечные зайчики — и улыбнулась. Соджун это заметил.
«Может, это из-за крови, крови великого деда и бабушки чужестранки. Она словно упивается битвой. Не только из-за необходимости машет мечом, ей это нравится! Елень была рождена для битвы. Если бы таким мастерством владел мужчина, я бы его, возможно, одолеть не смог»,— мелькнуло в голове.
Они рубились под палящим солнцем, сталь звенела о сталь. Соджун теснил Елень к линии круга, но у нее получалось уворачиваться. Один раз сам едва не сделал шаг за черту, но успел отбросить от себя напиравшую воительницу.
— Думаю, пора круг сделать меньше, а, господин капитан? — усмехнулась женщина.
Соджун хмыкнул.
Они кружили в центре двора. Пот с обоих катился градом, но никто даже не думал прекращать бой: Соджун решил узнать предел женщины и заставить ее сдаться первой, Елень поняла, что ни за что не сдастся! Сонъи стояла под крышей террасы и, закусив губу, молчала. Ей очень хотелось прекратить это страшное действо. Она порывалась несколько раз крикнуть, но боялась, что получится, как в прошлый раз на берегу. Вот и стояла, кусала губы от страха и бессилия.
Соджун поймал меч Елень на крестовину и, зацепив клинок, навалился на женщину. Та лишь сильней сжала рукоять и отступать не думала.
— Госпожа, пора остановиться! Этот темп убьет вас, — проговорил Соджун.
Елень усмехнулась.
— Сдаетесь?
Соджун сжал зубы. Он видел, что она измотана, понимал, что завтра, возможно, даже ложку не сможет поднять. Но силы духа в ней было больше, чем крепости тела. Она, скорее упадет без сил, но не отступит, и капитан принял решение. Рывком крутанул рукоять вправо. Женщина охнула, но меч, крестовина которого была сцеплена с клинком противника, удержать не смогла: его словно выдернули из цепких пальцев. Меч взмыл вверх и упал за пределы круга. Капитан опустил свой клинок. Он тоже тяжело дышал, но Елень вдруг осознала: Соджун таким образом мог давно ее обезоружить, но не делал этого. Не делал этого для нее, так отчаянно бьющейся с ним на настоящих клинках. Угар боя стал медленно отпускать. Тело, еще мгновение назад казавшееся легким, вдруг налилось тяжестью, взявшейся непонятно откуда. Ноги подкосились, и женщина, закатив глаза, стала оседать на землю.
Ей не дали упасть. Вновь крепкие мужские руки, и она куда-то летит. Голос дочери, но где-то далеко. А вот какой-то странный стук так близко, что, казалось, стучит у нее самой в голове. Но нет. Этот стук очень знаком. Она уже слышала его раньше. И под ладонью что-то твердое, но живое. На пылающий лоб ложится что-то холодное, и жар в голове понемногу стихает. В приоткрытые губы вливается глоток живительной воды, и Елень с жадностью пьет. Как же хочется пить! Она приоткрывает глаза. Соджун! Это он вновь держит ее в своих руках. И этот стук — стук его любящего сердца. И Елень вновь закрывает глаза.
— Она же не воин, господин! Совсем уморили ее. Да к тому же госпожа ела только утром, — ворчит Гаыль.
— Не шуми, — просит Соджун, и его глубокий голос Елень слышит, прижимаясь щекой к широкой груди. Голос звучит гулко, будто из бочки. Становится смешно, но сил смеяться нет. Даже улыбнуться Елень не может.
— Матушка!
— Это всего лишь обморок, — успокаивает капитан Сонъи.
Елень слушала голоса близких людей и глаза открывать не хотела. Ей было удобно лежать в этих сильных руках, было приятно слушать биение этого сильного сердца.
Мужская шершавая ладонь скользнула по щеке, и тогда женщина открыла глаза. В комнате остались только они с капитаном. Он в этот момент отжимал тряпку, которую накладывал на лоб женщине, и, увлеченный этим занятием, на Елень не смотрел, а когда глянул даже вздрогнул.
— Как вы? — спросил он едва слышно.
— Вы могли победить меня раньше, почему…
— Я не мог победить вас раньше. Не недооценивайте себя. Я вас победил, потому что вы были измотаны боем. Просто я оказался выносливее.
Елень приподняла руки. Они обе заметно дрожали, а ладони горели так, словно женщина их в огонь сунула. Соджун это все видел и понимал. Он взял обе тонкие ладошки и спрятал в своей. Елень, которую немного мутило, прикрыла глаза, а потом вдруг распахнула их: Соджун подул на разбитую в кровь ладонь правой руки, а потом прижался к ней губами. Губы были теплые и мягкие, а ладонь шершавой от непроходящих мозолей, но капитану было все равно.
Вечером Соджун забрал Чжонку из Сонгюнгвана, так как всем студентам разрешили уйти на день раньше из-за предстоящего месяца в тренировочном лагере. Чжонку, как только получил разрешение, сразу поспешил домой, не дожидаясь отца. Тот подобрал его на полдороге к дому. Капитану не требовались объяснения такого нетерпения юноши. У того на лбу все было написано. Но отец нарочно не спешил, завернул к кузнецу, долго осматривал оружие, которое заказал. Чжонку сопел и даже стоять спокойно не мог на месте. Отец же будто и не замечал этого.
— Может, я поеду вперед? — наконец, произнес ребенок.
— А я сам должен выбрать тебе меч? — проворчал в ответ родитель и посмотрел на отпрыска.
Чжонку, казалось, даже забыл, как дышать. Он сразу посерьезнел. Подошел к отцу, вертевшему в руках новенький меч, и уставился на клинок, как голодный смотрит на мясо. Соджун хмыкнул и протянул ребенку оружие. Чжонку вытер
