Михаил Ишков - Коммод. Шаг в бездну
— Что я должен сделать?
— Пусть сюда спустится Марция.
Лет удивленно глянул на заключенного. Пожал плечами
— Что‑то я не совсем понимаю…
В следующее мгновение из‑за угла появился император и заинтересованно спросил.
— Я тоже не понимаю, зачем Марция?
— Хочу проститься.
— А — а, — понимающе кивнул император, — старая любовь не забывается.
Бебий глянул на него. Ему страстно захотелось срезать Коммода каким‑нибудь острым словечком, обидеть, пристыдить, наконец, С трудом удержался, сообразил, что ирония здесь неуместна.
Он бросил взгляд на ждущего ответа императора — все такого же высокого плечистого, может, немного обрюзгшего, но все еще очень представительного и величавого. Тот был в расшитом золотом далматике, на плечах пурпурная накидка, на голове корона в форме крепостной стены. Волосы, тоже поредели, и заметно выцвели, порыжели. Таков он был, император Марк Коммод Аврелий Антонин. Истина открылась Бебию сразу, цельно и пронзительно — Луций, намекая на его прежнюю любовь, вовсе не пошучивал, не иронизировал, не пытался обидеть пленника. Он просто сообщал факт, до которого сумел додуматься. Сообщал его как некое откровение или открытие. Что поделать, если боги поскупились и при рождении наградили его способностью рождать только самые обыденные, давным — давно пережеванные истины. Понятно, он сам воспринимал их как величайшие, гениальные озарения. Ему нестерпимо хотелось как можно скорее воплотить их в жизнь.
Эта догадка ввергла Бебия в уныние. Если его жизнь зависит от подобного недалекого, простоватого, уверовавшего в свою исключительность любителя гладиаторских боев, его, Бебия, песенка спета. Этот не выпустит. Коммод — раб своих фантазий, более похожих на причуды идиота, держится за них, как избалованный ребенок держится за свои капризы. Пусть они будут ему во вред, он все равно исполнит их, ведь никто не посмеет возразить ему, ткнуть носом в собственную глупость. Следовательно, стоит ему вбить в голову, что только поединок с Бебием способен восстановить мир и спокойствие в столице, он пойдет напролом. Коммод из тех, кто не привык отступать перед трудностями.
От этой мысли стало тошно и страшно. Бебий справился с охватившим его предчувствием и, будучи офицером, принял единственное верное решение. Не можешь спастись сам, спасай других.
— Да, — кивнул он, — старая любовь не забывается.
Император победно глянул на Лета, поджал нижнюю губу — мол, что я говорил, затем перевел взгляд на Бебия.
— Ладно, я разрешу свидание. Все равно Марция явится сюда. Ее разве удержишь! Пошли, Лет.
По пути он выговорил новому начальнику претория.
— Служи честно, и не станешь следующим, как этот придурок.
* * *
Ожидание было недолгим. Через час в подземелье вошел факелоносец, за ним два раба, тащившие роскошное, обшитое индийской парчой кресло с грифонами — подлокотниками. Поставили кресло в полушаге от клетки и отошли в тень. Скоро появилась Марция, до головокружения прекрасная, одетая в узорчатый, украшенный драгоценностями хитон, села в кресло, положила нога на ногу, спросила.
— Чем я могу помочь тебе, Бебий?
Бебий не удержался и мельком глянул на угол каменной кладки, за которым скрывался выход. Оттуда не доносилось ни звука. Он вздохнул и приступил сразу к делу.
— Спаси мою семью. Я не знаю, что в этом случае можно предпринять, но ты постарайся.
— Поверь, я изо всех сил старалась спасти тебя! Это мне не удалось, чем же я теперь могу помочь?
— Я хотел бы повидаться с Клавдией?
— Ты любишь ее?
— Мы прожили пятнадцать лет.
— Эти годы значат для тебя больше, чем наши встречи?
— У нас трое детей. Нет, теперь пятеро… Нет шестеро, еще Норбана.
— Эта толстуха? Могу порадовать тебя, Бебий — Норбана уверовала и приняла обряд крещения. Теперь Тертулл не может найти себе места от страха. Он полагает, что это не понравится цезарю и отказывается вернуть ее в свой дом, хотя я и упросила Луция простить Норбану. Луций добр к мне. Он внял моим словам, когда в Африке начались гонения на моих единоверцев. Что же касается тебя и Клавдии… Вы не единоверцы.
— Это по моей вине. Она не приняла обряд крещения, потому что я не давал согласия. Потому что я сам отказывался. Эту вину я хочу загладить.
Марция неопределенно развела руками.
Наступила тишина. Бебий покрепче взялся за прутья решетки и, глядя прямо в глаза Марции, четко выговаривая слова, произнес.
— Знай, что если погибнет моя семья, твой сын узнает правду. Он возненавидит тебя и твоих единоверцев.
Марция вскочила.
— Ты безжалостен, Бебий.
— Послушай, Марция, девочка. Я виноват перед тобой. Я допустил, чтобы тебя продали Уммидию. Я ничего не знал о совершенной сделке, но незнание не может служить оправданием. Прошло столько лет, неужели ты до сих пор таишь на меня обиду. Неужели не можешь простить? Если об этом узнает Иероним…
Марция закусила губу, сказал тихо.
— Ты не прав, Бебий. Я давным — давно простила тебя. Хочешь верь, хочешь не верь, но мне никогда и в голову не приходило обвинять тебя или Уммидия. Мир так устроен, что кому‑то чужой смех в зависть, а чужие слезы в радость. Я даю слово, что твоя семья не пострадает.
Из‑за угла вышел император. Начал издали, потирая руки, с нескрываемым воодушевлением
— Слушать твои речи, Бебий, захватывающе интересно. Такого монолога я ни в одном театре не слыхал. Так живо, по существу! Я тоже хочу участвовать в представлении. Непременно участвовать. Надеюсь, ты не будешь возражать, если моя роль будет одной из главных, тем более что по ходу пьесы именно я решаю, чему быть, а что можно и отменить. Подтверждаю, — он вскинул руку, топнул ногой, — твоя семья не пострадает, если ты запишешь меня в наследники. Половина мне, половина Клавдии с детьми, с Норбаной, с Клендровыми щенками. Согласен?
— Согласен, величайший! Марция будет гарантией.
— Нет — нет! — возмутился цезарь. — Никаких гарантий. Ты должен верить мне на слово.
— Не беспокойся, Бебий, — улыбнулась Марция, — я прослежу, чтобы уговор был выполнен.
— Я буду благодарен тебе, Марция. На том свете. Теперь насчет Клавдии. Я хочу ее увидеть. Луций, прикажи, чтобы одну из главных героинь выпустили на сцену.
— А я буду присутствовать при сцене вашего прощания?
— Нет, мы исполним дуэт в тиши и одиночестве. Только я и Клавдия.
— А как же публика? Я хочу быть публикой.
Бебий сжал кулаки. Спорить бесполезно.
— Ладно, будь публикой.
Луций хитровато прищурился.
— Бебий, я мог бы сыграть роль бога, мановением руки разгоняющего все невзгоды, обрушившиеся на головы главных героев и награждающего их счастьем. Все можно преодолеть. Одно только твое слово
— Ты настаиваешь на выступлении на арене.
— Обязательно. Это будет второй акт нашей драмы, самый захватывающий.
— Нет, Луций.
Император разочарованно вздохнул.
— Как знаешь. Пошли, Марция. Наш герой упрям как осел. Что ж, поделом ему.
— Марция! — окликнул Бебий удалявшуюся под руку с императором женщину.
Она повернулась.
— Да?
— Приведи сюда Иеронима. Если, конечно, ему не будет угрожать опасность?
Коммод живо повернулся.
— Кто такой Иероним? — спросил он. В этот момент его озарило. — Это твой отец, Бебий? Отлично закручено! Я сам прикажу доставить его в этот подвал.
В следующий миг на его лице нарисовалось откровенное изумление.
— Но он же подался к христианам? Стал у них кем‑то вроде главного фламина.
— Поэтому я и хочу с ним повидаться.
— Лихо! — восхитился император. — Зачем ты хочешь увидеться с Иеронимом?
— Это моя маленькая тайна. Я хочу вернуть долг Клавдии.
— Как интересно! Ничего не понимаю! — он развел руками и обратился к Лету. — Квинт, следующим в эту клетку сядешь ты. Подготовь текст заранее, продумай досконально, чтобы было также захватывающе интересно. С неожиданными поворотами, с вызовом необычных персонажей. Обязательно продумай, какая роль достанется мне. Если будет скучно, я не знаю, что я с тобой сделаю.
— Слушаюсь, величайший.
— Слушаюсь, слушаюсь!.. — поморщился император и махнул рукой. — Вряд ли ты сможешь придумать что‑нибудь толковое. Вот разве Тертулл. Постуми — ий, муженек, — позвал Коммод. — Готовься. Ты следующий.
За углом послышался шум, затем стук и шорох. Эмилий Лет подождал, потом шагнул, заглянул за угол, сообщил.
— Государь, придворный историограф лишился чувств.
— Вылейте на него ведро воды, — приказал Коммод. — Сразу придет в себя.
Из темноты донесся слабый голосок.
— Я весь в сознании, величайший.
— Замечательно. Итак, Бебий, на чем мы остановились. На приглашение под эти мрачные своды старца, обволакивающего нас надеждой на спасение. Обещаю, Бебий, ни один волосок не упадет с головы твоего отца.
